Мощная и волосатая рука сгребла фурию, и голова её провалилась в окне.

В то время, когда на веранде бушевал неслыханный ещё скандал, в раздевалке командир брига стоял перед швейцаром.

– Ты видел, что он в подштанниках? – спросил холодно пират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – отвечал швейцар трусливо, но и нагловато бегая глазами, – они ведь члены Описа…

– Ты видел, что он в подштанниках? – хладнокровно спросил пират.

Швейцар замолк, и лицо его приняло тифозный цвет. Наглость в глазках потухла. Ужас сменил её. Он снизу вверх стал смотреть на командира. Он видел ясно, как чёрные волосы покрылись шёлковой косынкой. Исчез фрак, за ременным поясом возникли пистолеты. Он видел безжалостные глаза, чёрную бороду, слышал предсмертный плеск волны у борта брига и наконец увидел себя висящим с головой набок и высунутым до плеча языком на фок-марс-рее, чёрный флаг с мёртвой головой. Океан покачивался и сверкал. Колени швейцара подогнулись, но флибустьер прекратил пытку взглядом.

– Ох, Иван, плачет по тебе биржа труда, Рахмановский милый переулок, – сквозь зубы сказал капитан.

– Арчибальд…

– Пантелея. Протокол. Милиционера, – ясно и точно распорядился авралом пират, – таксомотор. В психиатрическую.

– Пантелей, выходит… – начал было швейцар, но пират не заинтересовался этим.

– Пантелея, – повторил он и размеренно пошёл внутрь.

Минут через десять весь «Шалаш» был свидетелем, как окровавленного человека, босого, в белье, поверх которого было накинуто пальто Пантелея, под руки вели к воротам. Страшные извозчики у решётки дрались кнутами за обладание Иванушкой, кричали:

– На резвой! Я возил в психическую!

Иванушка шёл плача и пытался укусить за руку то правого Пантелея, то левого поэта Рюхина, и Рюхин скорбно шептал:

– Иван, Иван…

В тылу на веранде гудел народ, лакеи выметали и уносили осколки, повторялось слово «Берлиоз». В драную пролётку у ворот мостилось бледное лицо без очков, совершенно убитое незаслуженной плюхой, и дама убитая мостилась с ним рядом.

В глазах у Рюхина затем замелькали, как во сне, огни на Страстной площади, потом бесконечные круглые огненные часы, затем толпы народа, затем каша из автомобильных фонарей, шляп…

Затем, светя и рыча и кашляя, таксомотор вкатил в какой-то волшебный сад, затем Рюхин, милиционер и Пантелей ввели Иванушку в роскошный подъезд, причём Рюхин, ослеплённый техникой, всё более трезвел и жадно хотел пить. Затем все оказались в большой комнате, в которой стоял столик, клеёнчатая новенькая кушетка, два кресла. Круглые часы подвешены были высоко и показывали 11 с четвертью.

Милиционер, Пантелей удалились. Рюхин огляделся и увидел себя в компании двух мужчин и женщины. Все трое были в белых балахонах, очень чистых, и женщина сидела за столиком.

Иванушка, очень тихий, странно широкоплечий в Пантелеевском пальто, не плачущий, поместился под стеной и руки сложил на груди. Рюхин напился из графина с такой жадностью, что руки у него задрожали.

Тут же дверь бесшумно открылась и в комнату вошёл ещё один человек, тоже в балахоне, из кармашка коего торчал чёрный конец трубочки. Человек этот был очень серьёзен. Необыкновенно весь спокоен, но при крайне беспокойных глазах. И даже по бородке его было видно, что он величайший скептик. Пессимист.

Все подтянулись.

Рюхин сконфузился, поправил поясок на толстовке и произнёс:

– Здравствуйте, доктор. Позвольте познакомиться. Поэт Рюхин.

Доктор вежливо поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на Рюхина, а на Иванушку.

– А это… – почему-то понизив голос, представил Рюхин, – знаменитый поэт Иван Бездомный.

По доктору видно было, что имя это он слышит впервые в жизни, он вопросительно посмотрел на Рюхина. И тот, повернувшись к Иванушке спиной, зашептал:

– Мы опасаемся, не белая ли горячка…

– Пил очень сильно? – сквозь зубы спросил доктор.

– Нет, доктор…

– Тараканов, крыс, чёртиков или шмыгающих собак не ловил?

– Нет, – ответил Рюхин, – я его вчера видел. Он речь говорил!

– Почему в белье? С постели взяли?

– Нет, доктор, он в ресторан пришёл в таком виде.

– Ага, – сказал доктор так, как будто ему очень понравилось, что Иванушка в белье пришёл в ресторан, – а почему окровавлен? Дрался?

Рюхин замялся.

– Так.

Тут совещание шёпотом кончилось и все обратились к Иванушке.

– Здравствуйте, – сказал доктор Иванушке.

– Здорово, вредитель! – ясным громким голосом ответил Иванушка, и Рюхин от сраму захотел провалиться сквозь землю. Ему было стыдно поднять глаза на вежливого доктора, от бороды которого пахло явно одеколоном.

Тот, однако, не обиделся, а снял привычным ловким жестом пенсне с носа и спрятал его, подняв полу балахона, в задний карман брюк.

– Сколько вам лет? – спросил доктор.

– Поди ты от меня к чертям, в самом деле, – хмуро ответил Иванушка.

– Иван, Иван… – робко воскликнул Рюхин.

А доктор сказал вежливо и печально, щуря близорукие глаза:

– Зачем же вы сердитесь? Я решительно не понимаю…

– Двадцать пять лет мне, – сурово ответил Иванушка, – и я завтра на вас на всех пожалуюсь. И на тебя, гнида! – отнёсся он уже персонально к Рюхину.

– За что же вы хотите пожаловаться?

– За то, что меня силой схватили и притащили куда-то.

Рюхин глянул тут на Иванушку и похолодел. Глаза у Иванушки из перламутровых превратились в зелёные, ясные. «Батюшки, да он вполне свеж и нормален, – подумал Рюхин. – Зачем же такая чепуха… зачем же мы малого в психическую поволокли. Нормален, только рожа расцарапана».

– Куда это меня приволокли? – надменно спросил Иван.

Рюхину захотелось конспирации, но врач сейчас же открыл тайну.

– Вы находитесь в психиатрической лечебнице, оборудованной по последнему слову техники. Кстати добавлю: где вам не причинят ни малейшего вреда и где вас никто не собирается задерживать силой.

Иванушка недоверчиво покосился, потом пробурчал:

– Хвала Аллаху, кажется, нашёлся один нормальный среди идиотов, из которых первый – величайшая бездарность и балбес Пашка.

– Кто этот Пашка-бездарность? – спросил врач.

– Вот он – Рюхин, – ответил Иванушка и указал на Рюхина.

– Простите, – сказал доктор.

Рюхин был красен, и глаза его засверкали. «Вот так так, – думал он, – и сколько раз я давал себе слово не ввязываться ни в какие истории. Вот и спасибо. Свинья какая-то, и притом нормален». И горькое чувство шевельнулось в душе Рюхина.

– Типичный кулачок-подголосок, тщательно маскируется под пролетария, – продолжал Иванушка сурово обличать Рюхина, – «и развейтесь красные знамёна», а посмотрели бы вы, что он думает, хе… – и Иванушка рассмеялся зловеще.

Доктор повернулся спиной к Иванушке и шепнул:

– У него нет белой горячки.

Затем повернулся к Ивану и заговорил:

– Почему, собственно, вас доставили к нам?

– Да чёрт их возьми, идиотов! Схватили, затолкали в такси и поволокли!

– Простите, вы пили сегодня, – осведомился доктор.

– Ничего я не пил, ни сегодня, ни вчера, – ответил Иван.

– Гм… – сказал врач, – но вы почему, собственно, в ресторан, вот как говорит гражданин Рюхин, пришли в одном белье?

– Вы Москву знаете? – спросил Иван.

– Да, более или менее… – протянул доктор.

– Как вы полагаете, – страстно спросил Иван, – мыслимо ли думать, чтобы вы в Москве оставили на берегу реки что-нибудь и чтобы вещь не попятили? Купаться я стал, ну и украли, понятно, и штаны, и толстовку, и туфли. А я спешил в «Шалаш».

– Свидание? – спросил врач.

– Нет, брат, не свидание, а я ловлю инженера!

– Какого инженера?

– Который сегодня на Патриарших, – раздельно продолжал Иван, – убил Антона Берлиоза. А поймать его требуется срочно, потому что он натворит таких дел, что нам всем небо с овчинку покажется.

Тут врач вопросительно отнёсся к Рюхину. Переживающий ещё жгучую обиду, Рюхин ответил мрачно: