– Понял, – твёрдо сказал Иван, – прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.

– Вот и славно! – воскликнул покладистый Стравинский, – Прасковья Васильевна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову бумагу, коротенький карандаш и Евангелие.

– Евангелия у нас нет в библиотеке, – сконфуженно ответила Прасковья Васильевна.

– Напрасно нет, – сказал Стравинский, – нет, нет, а вот, видите, понадобилось. Велите немедленно купить у букинистов.

Тут Стравинский поднялся и обратился к Ивану:

– Попробуйте составить ваше заявление, но не напрягайте мозг. Если не выйдет сегодня, не беда. Выйдет завтра. Поймать всегда успеете, уверяю вас. Возьмите тепловатую ванну. Если станет скучно, позвоните немедленно: придёт к вам ординатор, вы с ним поговорите. Вообще, располагайтесь поудобнее, – задушевно прибавил Стравинский и сейчас же вышел, а следом за ним вышла и вся его свита.

В это время в кабинете дирекции «Кабаре» сидели и, как обычно, занимались делами двое ближайших помощников Стёпы Лиходеева – финансовый директор Римский и администратор Варенуха.

День тёк нормально. Римский сидел за письменным столом и, раздражённо глядя сквозь очки, читал и подписывал какие-то бумаги, а Варенуха то отвечал на бесчисленные телефонные звонки, присаживаясь в мягкое кресло под стареньким, запылённым макетом, то беседовал с посетителями, то и дело открывавшими дверь в кабинет. Среди них побывали: бухгалтер с ведомостью, дирижёр в грязном воротничке. С этим дирижёром Римский, отличавшийся странной манерой никому и никогда не выдавать денег, поругался из-за какой-то кожи на барабане и сказал:

– Пусть они собственную кожу натягивают на барабан! Нету в смете!

Оскорблённый дирижёр ушёл, ворча что-то о том, что так он не может работать.

В то время как Римский оскорблял дирижёра, Варенуха непрерывно лгал и хамил по телефону, отвечая бесчисленным лицам:

– Всё продано! Нет-с, не могу! Не могу! – говорил Варенуха, приставив руку корабликом ко рту.

Но телефон трещал вновь, и вновь Варенуха кричал неприятным гусиным голосом:

– Да!

Приходил какой-то лысый униженный человек и принёс скетч. Приходила какая-то накрашенная актриса просить контрамарку – ей отказали.

До часу дня всё шло благополучно, но в час Римский стал злиться и нервничать из-за Стёпы. Тот обещал, что придёт немедленно, а, между тем, его не было. А у Римского на столе накопилась большая пачка бумаг, требовавших немедленно Степиной подписи.

Варенуха через каждые пять минут звонил по телефону на квартиру к Стёпе, которая, кстати сказать, находилась в двух шагах от «Кабаре».

– Безобразие! – ворчал Римский каждый раз, как Варенуха, кладя трубку, говорил:

– Не отвечают. Значит, вышел.

Так продолжалось до двух часов дня, и в два часа Римский совершенно остервенился… И в два же часа дверь в кабинет отворилась и вошла женщина в форменной куртке, в тапочках, в юбке, в мужской фуражке, вынула из маленькой сумки на поясе конвертик и сказала:

– Где тут «Кабаре»? Распишитесь, «молния».

Варенуха черкнул какую-то закорючку в тетради у женщины и, когда та вышла, вскрыл конвертик. Прочитав написанное, он сказал: «Гм!..» – поднял брови и дал телеграмму Римскому.

В телеграмме было напечатано следующее: «Владикавказа Москву Кабаре Молнируйте Владикавказ помощнику начальника Масловскому точно ли субъект ночной сорочке брюках блондин носках без сапог признаками психоза явившийся сегодня отделение Владикавказа директор Кабаре Лиходеев Масловский».

– Здорово! – сказал Римский, дёрнув щекой.

– Лжедимитрий! – сказал Варенуха и тут же, взяв трубку, сказал в неё следующее:

– Дайте телеграф. «Молния». «Владикавказ Помощнику начальника Масловскому Лиходеев Москве Финдиректор Римский».

Независимо от сообщения о владикавказском самозванце принялись разыскивать Стёпу. Квартира его упорно не отвечала.

Варенуха начал звонить совершенно наобум и зря в разные учреждения. Но, конечно, нигде Стёпы не нашёл.

– Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай? – сказал Варенуха.

– А хорошо бы было, – сквозь зубы, чуть слышно буркнул Римский.

Тут принесли колоссальных размеров, ярко расписанную афишу, на которой крупными красными буквами стояло: ВОЛАНД, а ниже чёрными поменьше: «Сеансы белой магии с полным их разоблачением».

На круглом лице Варенухи выразилось удовольствие, но он не успел как следует полюбоваться афишей, как в дверь вошла та самая женщина, которая принесла первую «молнию», и вручила Варенухе новый конвертик.

Варенуха прочитал «молнию» и свистнул. В «молнии» стояло следующее:

«Умоляю молнируйте Масловскому что я действительно Лиходеев брошенный Воландом Владикавказ Примите меры наблюдения Воландом Лиходеев».

В течение минуты Римский и Варенуха молча, касаясь друг друга лбами, перечитывали телеграмму.

– Да ты же с ним в двенадцать часов разговаривал по телефону? – наконец с недоумением сказал Варенуха.

– Да смешно говорить! – воскликнул Римский, – разговаривал, не разговаривал!.. Да не может он быть во Владикавказе! Это смешно!..

– Он пьян, – сказал Варенуха.

– Кто пьян? – спросил Римский.

И дико уставились глазами друг на друга. Женщина, которая принесла «молнию», вдруг рассердилась.

– Граждане! Расписывайтесь, а потом уж митинги устраивайте!

– Телеграмма-то из Владикавказа? – спросил у женщины Римский.

– Ничего я не знаю, не моё дело, – ответила женщина и удалилась, ворча.

Тут произошло совещание. Варенуха ежесекундно прерывал его восклицаниями:

– Это глупо!

Но сколько он ни кричал: «Это глупо!» – делу это нисколько не помогало.

Несомненно, из Владикавказа телеграфировал какой-то самозванец, но вот что было странно: слово «Воланд» в телеграмме. Откуда же владикавказский негодяй знает о приезде артиста и о связи, существующей между ним и Стёпой?

– При-ми-те ме-ры, – бормотал Варенуха, мигая вспухшими веками, – откуда он о нём знает и зачем меры?.. Это мистификация!

Решили ничего не молнировать в ответ.

Но ровно через пятнадцать минут появилась та же женщина, и Римский с Варенухой даже с мест поднялись навстречу ей.

Женщина вынула из сумки не беленький, а тёмный листок.

– Это становится интересным, – сказал Варенуха, ставя закорючку в книжке и отпуская злую женщину.

На фотографической бумаге отчётливо чернели писаные строки.

Варенуха без чинов навалился на плечо Римскому.

«Вот доказательство: фотография моего почерка Молнируйте подтверждение личности Масловскому Строжайшее наблюдение Воландом Случае попытки выехать Москвы арестовать Лиходеев».

Варенуха был известен в Москве как администратор, не имеющий себе равных. За двадцать лет своей деятельности он видал всякие виды. Но тут Варенуха почувствовал, что ум его как бы застилает пеленой, и он ничего не произнёс, кроме житейской, но нелепой фразы:

– Этого не может быть!

Римский поступил не так. Он поднялся, рявкнул в дверь:

– Никого! – и собственноручно запер эту дверь на ключ.

Затем достал из письменного стола пачку бумаг, начал тщательно сличать букву за буквой залихватские подписи Стёпы на ведомостях с подписью на фотограмме.

Варенуха, навалившись, жарко дышал в щёку Римскому.

– Это почерк Лиходеева, – наконец выговорил Римский, и Варенуха, глянув ему в лицо, удивился перемене, которая в нём произошла. Римский как будто бы постарел лет на десять. Глаза его в роговой оправе утратили свою колючесть и уверенность, и в них появилась не то что тревога, а даже как будто печаль.

Варенуха проделал всё, что делает человек в минуты великого изумления, то есть и по кабинету прошёлся, и руки вздымал, как распятый, и выпил целый стакан жёлтой воды из графина и восклицал:

– Не понимаю!

Но Римский смотрел не на Варенуху, а в окно и думал. Положение финансового директора «Кабаре» было затруднительное. Нужно было тут же, не сходя с места, представить обыкновенные объяснения для совершенно необыкновенного явления.