– Я интеллигент?! – обеими руками он трахнул себя в грудь, – я – интеллигент, – захрипел он с таким видом, словно Воланд обозвал его, по меньшей мере, сукиным сыном. – Так смотри же!! – Иванушка метнулся к изображению.

– Стойте!! – громовым голосом воскликнул консультант, – стойте!

Иванушка застыл на месте.

– После моего евангелия, после того, что я рассказал о Иешуа, вы, Владимир Миронович, неужто вы не остановите юного безумца?! А вы, – и инженер обратился к небу, – вы слышали, что я честно рассказал?! Да! – и острый палец инженера вонзился в небо. – Остановите его! Остановите!! Вы – старший!

– Это так глупо всё!! – в свою очередь закричал Берлиоз, – что у меня уже в голове мутится! Ни поощрять его, ни останавливать я, конечно, не стану!

И Иванушкин сапог вновь взвился, послышался топот, и Христос разлетелся по ветру серой пылью.

И был час девятый.

– Вот! – вскричал Иванушка злобно.

– Ах! – кокетливо прикрыв глаза ладонью, воскликнул Воланд, а затем, сделавшись необыкновенно деловитым, успокоенно добавил:

– Ну, вот, всё в порядке, и дочь ночи Мойра допряла свою нить. {157}

– До свидания, доктор, – сказал Владимир Миронович, – мне пора.

Мысленно в это время он вспоминал телефоны РКИ…

– Всего добренького, гражданин Берлиоз, – ответил Воланд и вежливо раскланялся. – Кланяйтесь там! – Он неопределённо помахал рукой. – Да, кстати, Владимир Миронович, ваша матушка почтенная…

…………………………

«…Странно, странно всё-таки, – подумал Берлиоз, – откуда он это знает… Дикий разговор… Акцент то появится, то пропадёт. Ну, словом, прежде всего, телефон… Всё это мы разъясним…»

Дико взглянув ещё раз на сумасшедшего, Берлиоз стал уходить.

– Может быть, прикажете, я ей телеграммку дам? – вдогонку крикнул инженер, – здесь телеграф на Садовой поблизости. Я бы сбегал?! А?

Владимир Миронович на ходу обернулся и крикнул Иванушке:

– Иван! На заседание не опаздывай! В девять с половиной ровно!

– Ладно, я ещё домой забегу, – откликнулся Иванушка.

– Послушайте! Эй! – прокричал, сложив руки рупором, Воланд, – я забыл вам сказать, что есть ещё [шестое доказательство, и оно сейчас будет вам предъявлено!..] ………

Над Патриаршими же закат уже сладостно распускал свои паруса с золотыми крыльями и вороны купались над липами перед сном. Пруд стал загадочен, в тенях. Псы во главе с Бимкой вереницей вдруг снялись и побежали не спеша следом за Владимиром Мироновичем. Бимка неожиданно обогнал Берлиоза, заскочил впереди него и, отступая задом, пролаял несколько раз. Видно было, как Владимир Миронович замахнулся на него угрожающе, как Бимка брызнул в сторону, хвост зажал между ногами и провыл скорбно.

– Даже богам невозможно милого им человека избавить!.. – разразился вдруг какими-то стихами сумасшедший, приняв торжественную позу и руки воздев к небу.

– Ну, мне надо торопиться, – сказал Иванушка, – а то я на заседание опоздаю.

– Не торопитесь, милейший, – внезапно, резко и окончательно меняясь, мощным голосом молвил инженер, – клянусь подолом старой сводни, заседание не состоится, а вечер чудесный. Из помоек тянет тухлым, чувствуете жизненную вонь гнилой капусты? Горожане варят бигос… Посидите со мной…

И он сделал попытку обнять Иванушку за талию.

– Да ну вас, ей-богу! – нетерпеливо отозвался Иванушка и даже локоть выставил, спасаясь от назойливой ласки инженера. Он быстро двинулся и пошёл.

Долгий нарастающий звук возник в воздухе, и тотчас из-за угла дома с Садовой на Бронную вылетел вагон трамвая. Он летел и качался, как пьяный, вертел задом и приседал, стёкла в нём дребезжали, а над дугой хлестали зелёные молнии.

У турникета, выводящего на Бронную, внезапно осветилась тревожным светом таблица и на ней выскочили слова «Берегись трамвая!».

– Вздор! – сказал Воланд, – ненужное приспособление, Иван Николаевич, – случая ещё не было, чтобы уберёгся от трамвая тот, кому под трамвай необходимо попасть!………

Трамвай проехал по Бронной. На задней площадке стоял Пилат, в плаще и сандалиях, держал в руках портфель.

«Симпатяга этот Пилат, – подумал Иванушка, – псевдоним Варлаам Собакин»… {158}

Иванушка заломил картузик на затылок, выпустил [рубаху], как сапожками топнул, двинул мехи баяна, вздохнул семисотрублевый баян и грянул:

– Трр!.. – отозвался свисток.

Суровый голос послышался:

– Гражданин! Петь под пальмами не полагается. Не для того сажали их.

– В самом деле. Не видал я пальм, что ли, – сказал Иванушка, – да ну их к лысому бесу. Мне бы у Василия Блаженного на паперти сидеть…

И точно учинился Иванушка на паперти. И сидел Иванушка, погромыхивая веригами, а из храма выходил страшный грешный человек: исполу – царь, исполу – монах. {159} В трясущейся руке держал посох, острым концом его раздирал плиты. Били колокола. Таяло.

– Студные дела твои, царь, – сурово сказал ему Иванушка, – лют и бесчеловечен, пьёшь губительные обещанные диаволом чаши, вселукавый мних. Ну, а дай мне денежку, царь Иванушка, помолюся ужо за тебя.

Отвечал ему царь, заплакавши:

– Почто пужаешь царя, Иванушка. На тебе денежку, Иванушка-верижник, Божий человек, помолись за меня!

И звякнули медяки в деревянной чашке.

Завертелось всё в голове у Иванушки, и ушёл под землю Василий Блаженный. Очнулся Иван на траве в сумерках на Патриарших Прудах, и пропали пальмы, а на месте их беспокойные коммуны уже липы посадили.

– Ай! – жалобно сказал Иванушка, – я, кажется, с ума сошёл! Ой, конец…

Он заплакал, потом вдруг вскочил на ноги.

– Где он? – дико вскричал Иванушка, – держите его, люди! Злодей! Злодей! Куси, куси, куси, Банга, Банга!

Но Банга исчез.

На углу Ермолаевского неожиданно вспыхнул фонарь и залил улицу, и в свете его Иванушка увидел уходящего Воланда.

– Стой! – прокричал Иванушка и одним взмахом перебросился через ограду и кинулся догонять.

Весьма отчётливо он видел, как Воланд повернулся и показал ему фигу. Иванушка наддал и внезапно очутился у Мясницких ворот, у почтамта. Золотые огненные часы показали Иванушке половину десятого. Лицо Воланда в ту же секунду высунулось в окне телеграфа. Завыв, Иванушка бросился в двери, завертелся в зеркальной вертушке и через неё выбежал в Савельевский переулок, что на Остоженке, и в нём увидел Воланда, тот, раскланявшись с какой-то дамой, вошёл в подъезд. Иванушка за ним, двинул в дверь, вошёл в вестибюль. Швейцар вышел из-под лестницы и сказал:

– Зря приехали, граф Николай Николаевич к Боре в шахматы ушли играть. С вашей милости на чаек… Каждую среду будут ходить.

И фуражку снял с галуном.

– Застрелю! – завыл Иванушка, – с дороги, арамей!

Он взлетел во второй этаж и рассыпным звонком наполнил всю квартиру. Дверь тотчас открыл самостоятельный ребёнок лет пяти. Иванушка вбежал в переднюю, увидел в ней бобровую шапку на вешалке, подивился зачем летом бобровая шапка, ринулся в коридор, крюк в ванной на двери оборвал, увидел в ванне совершенно голую даму с золотым крестом на груди и с мочалкой в руке. Дама так удивилась, что не закричала даже, а сказала:

– Оставьте это, Петрусь, мы не одни в квартире, и Павел Димитриевич сейчас вернётся.

– Каналья, каналья, – ответил ей Иванушка и выбежал на Каланчевскую площадь.

Воланд нырнул в подъезд оригинального дома.

«Так его не поймаешь», – сообразил Иванушка, нахватал из кучи камней и стал садить ими в подъезд. Через минуту он забился трепетно в руках дворника сатанинского вида.

– Ах, ты, буржуазное рыло, – сказал дворник, давя Иванушкины рёбра, – здесь кооперация, пролетарские дома. Окна зеркальные, медные ручки, штучный паркет, – и начал бить Иванушку, не спеша и сладко.