Опять оба писателя уставились на инженера.

– Так вы бы сами и написали евангелие, – посоветовал неприязненно Иванушка.

Неизвестный рассмеялся весело и ответил:

– Блестящая мысль! Она мне не приходила в голову. Евангелие от меня, хи-хи…

– Кстати, некоторые главы из вашего евангелия я бы напечатал в моём «Богоборце» {156}, – сказал Владимир Миронович, – правда, при условии некоторых исправлений.

– Сотрудничать у вас я счёл бы счастьем, – вежливо молвил неизвестный, – но ведь вдруг будет другой редактор. Чёрт знает, кого назначат. Какого-нибудь кретина или несимпатичного какого-нибудь…

– Говорите вы всё какими-то подчёркнутыми загадками, – с некоторой досадой заметил Берлиоз, – впечатление такое, что вам известно не только глубокое прошлое, но даже и будущее.

– Для того, кто знает хорошо прошлое, будущее узнать не составляет особенного труда, – сообщил инженер.

– А вы знаете?

– До известной степени. Например, знаю, кто будет жить в вашей квартире.

– Вот как? Пока я в ней буду жить!

«Он русский, русский, он не сумасшедший, – внезапно загудело в голове у Берлиоза, – не понимаю, почему мне показалось, что он говорит с акцентом? Что такое, в конце концов, что он несёт?»

– Солнце в первом доме, – забормотал инженер, козырьком ладони прикрыв глаза и рассматривая Берлиоза, как рекрута в приёмной комиссии, – Меркурий во втором, луна ушла из пятого дома, шесть несчастье, вечер семь, в лёжку фигура. Уй! Какая ерунда выходит, Владимир Миронович!

– А что? – спросил Берлиоз.

– Да… – стыдливо хихикнув, ответил инженер, – оказывается, что вы будете четвертованы.

– Это действительно ерунда, – сказал Берлиоз.

– А что, по-вашему, с вами будет? – запальчиво спросил инженер.

– Я попаду в ад, в огонь, – сказал Берлиоз, улыбаясь и в тон инженеру, – меня сожгут в крематории.

– Пари на фунт шоколаду, что этого не будет, – предложил, смеясь, инженер, – как раз наоборот: вы будете в воде.

– Утону? – спросил Берлиоз.

– Нет, – сказал инженер.

– Ну, дело тёмное, – сомнительно молвил Берлиоз.

– А я? – сумрачно спросил Иванушка.

На того инженер не поглядел даже и отозвался так:

– Сатурн в первом. Земля. Бойтесь фурибунды.

– Что это такое фурибунда?

– А чёрт их знает, – ответил инженер, – вы уж сами у доктора спросите.

– Скажите, пожалуйста, – неожиданно спросил Берлиоз, – значит, по-вашему, криков «распни его!» не было?

Инженер снисходительно усмехнулся:

– Такой вопрос в устах машинистки из ВСНХ был бы уместен, конечно, но в ваших!.. Помилуйте! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да ещё таким, как Пилат! Поясню, наконец, сравнением. Идёт суд в ревтрибунале на Пречистенском бульваре, и вдруг, вообразите, публика начинает завывать: «Расстреляй, расстреляй его!» Моментально её удаляют из зала суда, только и делов. Да и зачем она станет завывать? Решительно ей всё равно, повесят ли кого или расстреляют. Толпа, Владимир Миронович, во все времена толпа – чернь, Владимир Миронович!

– Знаете что, господин богослов! – резко вмешался вдруг Иванушка, – вы всё-таки полегче, но-но, без хамства! Что это за слово – «чернь»? Толпа состоит из пролетариата, месье!

Глянув с большим любопытством на Иванушку в момент произнесения слова «хамство», инженер тем не менее в бой не вступил, а с шутовской ужимочкой ответил:

– Как когда, как когда…

– Вы можете подождать? – вдруг спросил Иванушка у инженера мрачно, – мне нужно пару слов сказать товарищу.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – ответил вежливо иностранец, – я не спешу.

Иванушка сказал:

– Володя…

И они отошли в сторонку.

– Вот что, Володька, – зашептал Иванушка, сделав вид, что прикуривает у Берлиоза, – спрашивай сейчас у него документы…

– Ты думаешь?.. – шепнул Берлиоз.

– Говорю тебе! Посмотри на костюм… Это эмигрант-белогвардеец… Говорю тебе, Володька, здесь Гепеу пахнет… Это шпион…

Всё, что нашептал Иванушка, по сути дела, было глупо. Никаким ГПУ здесь не пахло, и почему, спрашивается, поболтав со своим случайным встречным на Патриарших по поводу Христа, так уж непременно необходимо требовать у него документы. Тем не менее у Владимира Мироновича моментально сделались полотняные какие-то неприятные глаза, и искоса он кинул предательский взгляд, чтобы убедиться, не удрал ли инженер. Но серая фигура виднелась на скамейке. Всё-таки поведение инженера было в высшей степени странно.

– Ладно, – шепнул Берлиоз, и лицо его постарело. Приятели вернулись к скамейке, и тут же изумление овладело Владимиром Мироновичем.

Незнакомец стоял у скамейки и держал в протянутой руке визитную карточку.

– Простите мою рассеянность, досточтимый Владимир Миронович. Увлёкшись собеседованием, совершенно забыл рекомендовать себя вам, – проговорил незнакомец с акцентом.

Владимир Миронович сконфузился и покраснел. «Или слышал, или уж больно догадлив, чёрт…» – подумал он.

– Имею честь, – сказал незнакомец и вынул карточку.

Смущённый Берлиоз увидел на карточке слова: «D-r Theodor Voland».

«Буржуйская карточка», – успел подумать Иванушка.

– В кармане у меня паспорт, – прибавил доктор Воланд, пряча карточку, – подтверждающий это.

– Вы – немец? – спросил густо-красный Берлиоз.

– Я? Да, немец! Именно немец! – так радостно воскликнул немец, как будто впервые от Берлиоза узнал, какой он национальности.

– Вы инженер? – продолжал опрос Берлиоз.

– Да! Да! Да! – подтвердил инженер, – я – консультант.

Лицо Иванушки приобрело глуповато-растерянное выражение.

– Меня вызуал, – объяснял инженер, причём начинал выговаривать слова всё хуже… – я всё устраиль…

– А-а… – очень почтительно и приветливо сказал Берлиоз, – это очень приятно. Вы, вероятно, специалист по металлургии?

– Не-ет, – немец помотал головой, – я по белой магии!

Оба писателя как стояли, так и сели на скамейку, а немец остался стоять.

– Там тшиновник так всё запутал, так запутал……

Он стал приплясывать рядом с Христом, выделывая ногами нелепые коленца и потрясая руками. Псы оживились, загавкали на него тревожно.

– Так бокал налитый… тост заздравный просит… – пел инженер и вдруг………

– А вы, почтеннейший Иван Николаевич, здорово верите в Христа. – Тон его стал суров, акцент уменьшился.

– Началась белая магия, – пробормотал Иванушка.

– Необходимо быть последовательным, – отозвался на это консультант. – Будьте добры, – он говорил вкрадчиво, – наступите ногой на этот портрет, – он указал острым пальцем на изображение Христа на песке.

– Просто странно, – сказал бледный Берлиоз.

– Да не желаю я! – взбунтовался Иванушка.

– Боитесь, – коротко сказал Воланд.

– И не думаю!

– Боитесь!

Иванушка, теряясь, посмотрел на своего патрона и приятеля.

Тот поддержал Иванушку:

– Помилуйте, доктор! Ни в какого Христа он не верит, но ведь это же детски нелепо доказывать своё неверие таким способом!

– Ну, тогда вот что! – сурово сказал инженер и сдвинул брови, – позвольте вам заявить, гражданин Бездомный, что вы – врун свинячий! Да, да! Да нечего на меня зенки таращить!

Тон инженера был так внезапно нагл, так странен, что у обоих приятелей на время отвалился язык. Иванушка вытаращил глаза. По теории нужно бы было сейчас же дать в ухо собеседнику, но русский человек не только нагловат, но и трусоват.

– Да, да, да, нечего пялить, – продолжал Воланд, – и трепаться, братишка, нечего было, – закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, – трепло братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужик любит пропаганду резкую – раз, и в два счёта чтобы! Какой ты пропагандист! Интеллигент! У, глаза бы мои не смотрели!

Всё что угодно мог вынести Иванушка, за исключением последнего. Ярость заиграла на его лице.