– Почему ты не позвонил? – спросила она.

– Я знал, что мне следовало это сделать, но – опять же – я знал, как ты устала, и не хотел лишний раз тебя дергать.

Марис немного подумала.

– И все равно, – медленно сказала она, – мне очень не нравится, что теперь мы будем должниками такого человека, как мисс Шуллер.

– Я сам не люблю быть кому-то обязанным, – согласился Ной. – Но и портить отношения с Надей было бы неразумно. Если ты ей нравишься или, точнее, можешь быть ей полезен, она может многое для тебя сделать. Если же ты ей не нравишься, она вполне способна устроить тебе крупные неприятности.

– Причем в обоих случаях тебе не миновать ее постельки, особенно если ты – мужчина, – едко добавила Марис.

Это замечание вызвало у Ноя улыбку.

– Интересно узнать, почему многие женщины – а ты в особенности – выглядят такими красивыми, когда сердятся?

– Я до сих пор сержусь!

– А вот это напрасно. Поверь, мне действительно жаль, что я заставил тебя волноваться. Честное скаутское, я не хотел. – Он посмотрел на нее и нежно улыбнулся. – И еще, Марис, – никаких поводов для ревности нет и быть не может.

– Вот как? – парировала она. – А мне кажется, что, если учесть все интрижки, которые у тебя были до того, как мы поженились, оснований для ревности более чем достаточно.

– Но ведь и у тебя были увлечения, Марис.

– Два. Два за всю жизнь. А ты начинал новый роман каждую неделю, иногда не закончив старый.

Это было, конечно, преувеличение, но Ной ухмыльнулся, явно польщенный.

– Знаешь, подобное заявление я даже комментировать не буду. И потом, какая разница? Ведь женился-то я на тебе!

– И пожертвовал всеми этими приятными, ни к чему не обязывающими связями? Ни за что не поверю!

На этот раз Ной рассмеялся в голос и похлопал по простыне рядом с собой.

– Перестань болтать глупости, малышка. Не сверкай глазами и… просто прости меня, ладно? Ты ведь сама этого хочешь!

Марис прищурилась, изображая свирепость:

– Ты. Злоупотребляешь. Моим…

– Ну Марис же!..

Она неохотно шагнула к нему. Когда Марис оказалась в пределах его досягаемости, Ной взял ее за руку и, несильно потянув, заставил сесть рядом с собой. Отведя назад прядь упавших ей на щеку волос, он наклонился и поцеловал ее в висок.

Некоторое время Марис притворно сопротивлялась, но совсем недолго. Когда Ной наконец выпустил ее из объятий, она прошептала:

– Именно об этом я мечтала весь сегодняшний день…

– Тебе нужно было только сказать, – ответил Ной.

– Я и говорила.

– Действительно, говорила. – Он притворно вздохнул. – Что ж, позволь мне исправить мою ошибку и возместить нанесенный ущерб.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Помнится, ты что-то там лепетала насчет ковра перед камином…

Через несколько секунд оба уже разделись догола и разлеглись на пушистом ковре в гостиной. Нежно покусывая ее плечи, Ной спросил:

– Кстати, кто звонил?

– Гм-м… Что ты сказал?

– Я имею в виду телефонный звонок, который разбудил нас обоих. Кто это был?

– Так, один придурок… Я тебе потом расскажу. – Перехватив инициативу, Марис направила руку Ноя к себе в промежность, которая уже сделалась горячей и влажной. – А сейчас я хочу, чтобы ты говорил мне всякие непристойности. Начинай, пожалуйста. Например, с чем бы ты сравнил мой очаровательный пухленький задик?..

Отложив в сторону рукопись, Дэниэл Мадерли в задумчивости потеребил нижнюю губу.

– Ну, что скажешь? – спросила Марис. – Это действительно стоящая вещь или я ошибаюсь?

Утро было ясное и теплое, поэтому они завтракали на террасе городского дома Дэниэла в Верхнем Ист-Сайде. Кирпичная ограда террасы была украшена глиняными горшками с цветами, а от солнца ее защищали ветви столетнего платана.

Пока Дэниэл читал пролог «Зависти», Марис помогала экономке накрывать на стол. Максина поступила в услужение к ее родителям еще до того, как Марис появилась на свет, и за десятилетия стала полноправным членом семьи Мадерли. По своему обыкновению, Максина ворчала на Марис, прогоняла из кухни и учила правильно выжимать сок из апельсинов, но на самом деле старая экономка любила ее, как родную дочь. Марис знала это и никогда на нее не обижалась, а ворчание принимала как выражение привязанности и заботы. Максина фактически заменила ей мать, которая умерла, когда Марис училась в школе.

За завтраком Дэниэл все еще читал, поэтому омлет с помидорами и пшеничные тосты они съели в молчании. Но наконец рукопись была прочитана.

– Спасибо, Максина, – сказал Дэниэл, обращаясь к экономке, которая пришла убрать со стола и наполнить чашки свежим кофе. – А тебе, дочка, – добавил он, поворачиваясь к Марис, – я скажу: нет, ты не ошиблась. Написано превосходно.

– Я рада, что ты так считаешь, – ответила Марис. Она и в самом деле была рада, что их оценки совпали. Дэниэл Мадерли был, наверное, единственным человеком в мире, который прочел книг больше, чем она, и Марис всегда относилась с уважением к его мнению. Впрочем, по большей части разногласий между ними не возникало. Бывало, конечно, что они не сходились во мнении по поводу того или иного произведения, однако никогда их оценки не различались принципиально – хорошую прозу от плохой оба отличали безошибочно.

– Новое имя? – спросил Дэниэл.

– Я не знаю, – Марис пожала плечами.

– Как это?.. – удивился Дэниэл.

– Это довольно загадочная история. – Припомнив ночной звонок П.М.Э., Марис чуть заметно улыбнулась и рассказала отцу, как попала к ней рукопись и чем закончились ее попытки узнать имя автора.

– Действительно странно, – задумчиво сказал Дэниэл, когда она замолчала. – Говоришь, он подписался одними инициалами? Не будь его пролог так хорошо написан, я бы решил, что кто-то захотел подурачиться или подшутить над нами. Да и шутка, согласись, не самая удачная. Нормальный взрослый человек никогда бы не позволил себе такой глупости. – Он усмехнулся и, размешав сукразит в последней на сегодня чашке кофе (врач разрешил ему выпивать не больше трех чашек в день), добавил чуть более миролюбивым тоном:

– Впрочем, кое-кому такой подход может показаться не мальчишеским и глупым, а романтичным и таинственным.

Марис фыркнула:

– А по-моему, он просто зануда.

– Хорошие писатели часто бывают противоречивыми и неуравновешенными, – ответил Дэниэл. – Как и плохие, впрочем.

Потом он снова задумался. Пока отец размышлял, Марис незаметно его разглядывала. «Когда отец успел так состариться?» – с тревогой подумала она.

Правда, Марис не помнила отца молодым. Ее мать – вторая жена Дэниэла – была на пятнадцать лет младше своего супруга, поэтому, когда Марис появилась на свет, Дэниэл Мадерли был уже пожилым человеком, волосы у него всегда были седыми, а лицо – сухим и морщинистым, однако, несмотря на это, отец не производил впечатления старика. Он каждый день бегал в парке, неохотно, но неуклонно соблюдал диету и даже бросил курить сигареты, лишь изредка позволяя себе трубочку-другую. Дэниэл как будто чувствовал ответственность перед несовершеннолетней дочерью и постарался усилием воли замедлить процесс старения, насколько это вообще было возможно.

И только в последнее время возраст начал понемногу брать свое. Правда, Дэниэл еще сопротивлялся, и довольно успешно, но уже чувствовалось, что победа будет не за ним. Морщин на лице прибавилось, волосы поредели и стали тонкими и легкими, как пух, а развившийся артрит вынуждал Дэниэла пользоваться при ходьбе тростью. Он, правда, старался обходиться без нее, утверждая, что палочка делает его похожим на инвалида. Это, конечно, было сильно сказано, и Марис с Максиной в один голос уверяли Дэниэла, что трость придает ему солидности, однако в глубине души обе знали, что он прав. Раньше Дэниэл неизменно производил впечатление человека сильного, уверенного, крепко стоящего на ногах; трость же – даже резная, массивная трость красного дерева с золотым набалдашником, подаренная ему немецкими издателями, – старила его. И дело было не только в трости или в артрите. Даже Марис, как ни старалась она закрывать глаза на несомненные признаки наступившей старости, стала замечать, что у отца все чаще дрожат руки, а реакции замедлились.