На пятый я увидела Пинки. Он шел мне навстречу по проходу между грядок с бегониями. Никогда не забуду выражения его лица. Он улыбался. Пинки похвалил меня за хитрость. Немногим, сказал он, удавалось обвести его вокруг пальца. Сказал, что я могу собой гордиться.

Я же была потрясена. Я ожидала вспышки ярости, а он спокойно сказал, что, если я больше не хочу быть его женой, он не станет меня удерживать. Если бы я только заикнулась, он отпустил бы меня. Раз мне нужна свобода, я могу ее получить.

– Был какой-то подвох.

– Да. Подвох был, – хрипловато подтвердила она. – Он попросил меня пойти с ним к машине. Мне достаточно было заглянуть за темное стекло лимузина, чтобы понять, какую цену я должна заплатить за свою свободу. Фларра.

Он привез ее с собой. Ей тогда было столько лет, сколько мне, когда ко мне начали приставать материны клиенты. Я могу идти куда угодно, заявил Пинки, но Фларра останется с ним. – Встретившись с ним глазами, Реми спросила: – Вы говорили о свободе выбора, мистер Бейзил. Скажите, что мне следовало выбрать?

Берк выругался.

– Она должна была заменить вас.

– Это еще лучшее, на что я могла надеяться для нее.

– Лучшее?

– Став моим опекуном, Пинки меня баловал, потому что, как ему казалось, он любил меня. К Фларре он таких чувств не испытывал. Он добр и щедр по отношению к ней, но его доброта проявляется только ради того, чтобы умиротворить меня. А к ней он совершенно равнодушен.

Пинки знает, что я очень люблю свою сестру. Если бы я сбежала от него, он наказал бы меня, используя при этом Фларру. И, боюсь, за то, что я дала себя похитить, мне тоже придется заплатить немалую цену.

Да, и еще одно. На обратной дороге из Галвестона мы остановились перекусить. Пинки и Фларра пошли в кафе, а меня он попросил помочь Эрролу, заменившему Люта Диски. Эррол достал из багажника несколько тяжелых пластиковых мешков и бросил их в мусорный бак позади ресторана. Я больше никогда не видела мистера Диски. – Она помолчала и с жалостью посмотрела на Берка. – Лучшее, на что вы можете надеяться, мистер Бейзил, – что ваша смерть будет быстрой.

Ну и ночка выдалась, сплошные сюрпризы. Реми вдруг заплакала. До сих пор она не проронила слезинки. Он видел несколько раз, как глаза ее наполнялись слезами, но ни одна еще не скатилась по щеке. И вот, пожалуйста.

Он протянул руку, желая успокоить, но тут же отдернул, словно обжегшись. Но, когда он увидел, как слезы покатились из уголков глаз, он осторожно, едва касаясь, смахнул их пальцами. Она не отодвинулась, и Берк снова вытер слезы.

– Я не могу допустить, чтобы Фларра пострадала по моей вине, – прошептала Реми. – Я люблю ее. С того самого дня, как она родилась, я любила ее и старалась оберегать. Она – все, что у меня есть. У меня даже моего ребенка отняли.

Внезапно Берк ронял, что в ту ночь, глядя на женщину в беседке, он ошибся, приняв за проявление чувственности то, что было выражением невыносимой утраты. Реми повторила сейчас этот жест: прижала руку к животу.

Действуя импульсивно, не дав себе времени подумать, он накрыл ее руку своей рукой. Она так удивилась, что немедленно перестала плакать. Берк сам был поражен не меньше ее. Он посмотрел на их сцепленные руки, желая убедиться, что ему это не примерещилось.

Они не двигались. Каждый прислушивался к ударам собственного сердца, бьющегося в такт с другим.

Берк поднял голову и взглянул ей в глаза.

– Вы любили вашу жену? Он едва расслышал ее шепот сквозь грохот собственного сердца.

– Барбару?

– Вы ее любили?

Барбара до недавнего времени волновала Берка больше всех других женщин. Она действовала на него возбуждающе. С ней ему было лучше, чем без нее. Но никогда – ни до женитьбы, ни после, ни в лучшие их времена, ни в худшие – Берк не испытывал того, что испытывал сейчас. Сейчас его сжигала всепоглощающая, ни с чем не сравнимая страсть.

– Я думал, что любил, – ответил он, смущаясь от собственного заблуждения. – А получается, что, наверное, нет.

Он медленно повернулся, навис над Реми, обхватил обеими руками ее лицо. Он чувствовал, как вздымается ее грудь, ощущал легкий аромат ее дыхания.

Он прижался к ней щекой, потерся носом о ее висок, вдохнул ее запах. На мгновение представил себе, как приникает губами к ее рту, как сжимает в объятиях ее тело.

Сцена, нарисованная в воображении, казалась такой реальной, что он застонал. Но тут же отодвинулся. Она открыла глаза, в них блестели слезы. А еще там читалось удивление.

– Бейзил?

– Одному Богу известно, как я хочу тебя, – хрипло проговорил он. – Но я не возьму тебя. Я не хочу, чтобы у тебя появился повод меня ненавидеть.

Дредд хмуро смотрел, как Берк вылезает из лодки.

– Давно пора. Я уж думал, ты квакнулся.

– Да нет, вот живой, пока. Из-за дождя не приезжал.

Заметив следы неуклюжего ремонта, Дредд спросил:

– А что случилось с моей лодкой?

– Я же приплыл на ней, так? – огрызнулся Берк.

Настроение у него было отвратительное, и чем скорее Дредд поймет это, тем лучше. Надо сразу задать тон разговора, чтобы потом не было никаких обид.

А какое еще может быть настроение после такой ночи? Он пролежал до рассвета, твердо подчиняясь собственному решению не касаться Реми. То, что он ей вчера сказал, было только частью правды. Если бы он занялся с ней любовью, она бы его возненавидела. Он стал бы таким же, как все остальные мужчины, включая ее собственного мужа, которым от нее нужно было только одно.

Но существовало и еще одно немаловажное обстоятельство: если бы он занялся с ней любовью, он сам бы себя возненавидел.

Каких-нибудь пять дней назад он презирал эту женщину за то, что она связалась с таким ублюдком, как Пинки Дюваль. Этим презрением он пытался замаскировать собственную страсть. Но теперь, узнав обстоятельства ее жизни, Берк переменил мнение. Самым кардинальным образом. И теперь он не мог больше полагаться на то, что презрение будет нейтрализовывать его чувства к Реми.

– Что происходит?

Привязывая лодку, Берк коротко бросил:

– Не спрашивай.

Дредд передвинул сигарету из одного угла рта в другой.

– Так-так. А чего спрашивать, я и так могу догадаться. Красотка тебя околдовала? Берк кисло глянул на приятеля.

– С чего ты взял?

– Я не вчера на свет родился. Если бы она была уродиной, я бы не стал высказывать подобное предположение. Но поскольку она…

– Я тебя понял, – раздраженно перебил Берк. Дредд фыркнул:

– Судя по злобной роже «отца Кевина», обет целомудрия пока не нарушен. Но бес искушения силен.

Берк притворился, что не слышал насмешки, и пошел к магазину.

– Кофе дашь?

– А ты как думаешь?

– От тебя всего можно ожидать.

– Где Реми?

– Я оставил ее в хижине.

– Одну?

– С ней все в порядке.

Дредд недоверчиво посмотрел на Берка, но тот и сам чувствовал себя очень неуютно оттого, что оставил Реми одну.

– Когда вы вернетесь? – спросила она перед тем, как он уехал.

– Только возьму у Дредда продукты, и сразу назад.

– Значит, через несколько часов.

– Все будет в порядке.

– Возьмите меня с собой.

– Дурацкая идея.

– Почему?

– Я еще не знаю, что там у Дредда. Мало ли что… Надо быть готовым ко всему; еще не хватало, чтобы с вами что-нибудь случилось.

– Со мной и здесь может что-нибудь случиться.

– Если появится чужая лодка, спрячьтесь.

Я вернусь как можно скорее.

– А если вас арестуют и я окажусь тут одна?

– Я скажу им, где вы.

– А если вас убьют?

– Дредд знает, как вас найти.

Спор продолжался полчаса, но Берк оставался непреклонным. Сейчас, прихлебывая крепкий кофе, приготовленный Дреддом, он вспоминал, как она стояла в дверях хижины и махала ему на прощание. У него из головы не шло ее потерянное выражение лица, как у маленькой обиженной девочки. Да, он сможет вздохнуть с облегчением только тогда, когда вернется и найдет Реми в целости и сохранности. Он вспомнил про мужчин, искавших вчера вечером отца Грегори.