В силу четких и последовательных результатов, показывающих, что изолированные пищевые добавки – зло, их производители и нанятые ими ученые еще глубже погружаются в редукционизм. Некоторые хотят начать поиск новых растительных антиоксидантов в надежде получить больше плюсов и меньше минусов{130}. Другие предполагают, что индивидуализированные клинические измерения помогут найти новые выгоды от антиоксидантов, изучаемых сегодня. Поскольку антиоксидантный эффект, который есть сейчас, не связан с улучшением здоровья, надо искать другие, промежуточные эффекты, которые дадут нужный результат: меньше болеть и жить дольше. Но именно потому, что биомаркёры используются как индикаторы здоровья (измерить биохимические показатели дешевле и быстрее, чем годами отслеживать участников исследования), они не годятся для определения влияния добавок на организм.

Реакция ученых на неспособность витамина E, бета-каротина и других изолированных антиоксидантов улучшать здоровье приводит меня в уныние. Многие специалисты знают об этих провальных исследованиях{131}. Они признают сложную природу антиоксидативной активности и правильность сообщений о том, что витаминные добавки могут быть ядовиты. Но вместо того чтобы отказаться от тупикового подхода к здоровью, ученые зачастую предъявляют еще больше формальных деталей, которые, как они надеются, оправдают дополнительные комплексные исследования добавок. Они все еще не хотят признать тщетность этого дорогого и практически бессмысленного пути поиска нового, особо полезного аналога антиоксидантов. Когда-нибудь они, может быть, найдут иголку в стоге сена – редукционистскую добавку, которая превзойдет естественный продукт. Но я бы на это не рассчитывал.

В середине 1980-х, когда индустрия пищевых добавок только зарождалась, я по заданию Национальной академии наук около трех лет искал для Федеральной торговой комиссии США четкий ответ на вопрос: оправданны ли, по имеющимся данным, заявления о пользе витаминных добавок для здоровья. Надежные доказательства отсутствовали, с биологической точки зрения это не имело смысла, поэтому я выступил против утверждений отрасли. Точка зрения, которую я тогда отстаивал, не изменилась и четверть века спустя: питательные вещества практически никогда не действуют поодиночке. И вот, потратив несколько сотен миллиардов долларов (в основном из кармана налогоплательщиков), мы наконец начинаем получать результаты, которые помогут изменить ситуацию.

Я не утверждаю, что для отдельных людей нет пользы от некоторых добавок, особенно когда по химическому составу они приближаются к цельному растению, как некоторые травяные сборы. Эти продукты могут быть полезны в некоторых обстоятельствах определенным людям. Но для меня бремя доказательств лежит на тех, кто делает такие утверждения, а под «бременем доказательств» я подразумеваю результаты объективных исследований, прошедшие рецензирование. Неуместно утверждать и даже намекать, что «натуральные добавки» – лучший выбор, умалчивая, что постоянное потребление цельной растительной пищи, из которой они выделены, дает намного лучший результат за меньшие деньги.

Опасность роста потребления добавок больше, чем доказанный вред для здоровья. Роман с волшебной пилюлей заставляет верить в то, что мы «сорвались с крючка» правильного питания. Зачем есть овощи, когда можно объедаться хот-догами и мороженым, а когда попал в беду – поправить дело таблеткой?

Пищевые добавки оказались шахтерской канарейкой[16] для редукционистского подхода к здоровью. Фармацевтический подход еще держится на плаву, но добавки уже достигли научного тупика. Только применяя редукционистские методы исследования – придавая намного большее значение биомаркёрам и отдельным веществам, отказываясь видеть реальное влияние на здоровье, – индустрия может защитить проект под названием «упакованные на фабрике фрагменты бывшей пищи – путь к крепкому здоровью».

До сих пор мы смотрели на редукционизм через призму питания, продовольственной политики и их влияния на здоровье и качество жизни людей. Но он затрагивает и другие области. Социальная политика – не моя специальность, но как член нескольких экспертных групп, определявших политику в сфере продовольствия и здравоохранения, я, несомненно, принимал во внимание возможные последствия диетологических рекомендаций для социальных и культурных норм. Поэтому было бы неправильно не сказать хотя бы несколько слов о том, как редукционизм влияет на наше восприятие социальных проблем и как информация о питании, которую от нас скрывают – превосходство растительной диеты над животными продуктами, – влияет на мир, в котором мы живем.

Если сопоставить главные социальные, экономические и экологические проблемы, станет очевидно, что над ними высится питание – причина и потенциальное решение. Окажется, что еда – по сути, поглощение природы или ее имитация – существенно влияет на то, как мы обращаемся с природой и другими людьми.

Каждый День независимости на моей новой малой родине – в городке Дарем – проходит чудесный фестиваль музыки и ремесел, призванный собрать деньги на охрану местной речки. Оркестры со всей страны выступают в прекрасном городском парке. Торговцы продают украшения, керамику и одежду ручной работы. Активисты и экологи агитируют за солнечную энергию, проекты по очистке рек, протестуют против ядерных станций и других проблем. Салфетки, тарелки и стаканы биоразлагаемы на 100 %. Короче, вряд ли найдется более экологически сознательное собрание.

За исключением одного: продуктов, которыми гости фестиваля пичкают себя. Жаренные во фритюре сладости в синтетическом сиропе и сахарной пудре. Гигантские ножки индеек, гамбургеры, куриные грудки и хот-доги родом с агропромышленных ферм, где животных накачивают гормонами и антибиотиками. Картофель-фри, пропитанный маслом из генетически модифицированного сырья. Мы знаем, что загрязнять реки и ручьи плохо, но почему-то соглашаемся, что засорять собственный организм нормально, как если бы то, что мы едим, не влияло на окружающий мир.

Я знаю многих защитников окружающей среды. Их преданность делу достойна похвалы, но не включает их организм. Это понятно: многие наши любимые «продукты» (точнее, пищеподобные изделия) вызывают сильное привыкание, а наша привязанность к пище намного эмоциональнее, чем, скажем, к лампам накаливания или целлофановым пакетам. Но даже дальновидные и прозорливые активисты носят редукционистские шоры, если не способны увидеть, что выбор пищи имеет значение, как минимум равное – а я утверждаю, что значительно большее, – таковому переработки отходов и энергосберегающих лампочек.

Я начал эту главу с цитаты, приписываемой вождю Сиэтлу: «Все, что мы делаем с Землей, мы делаем с собой». Экологи любят повторять ее на разные лады, напоминая, что нельзя вырубить под корень леса, отравить воду и воздух, не повредив самим себе. Но гораздо менее очевидно, что верно и обратное: то, что мы едим, существенно влияет на нашу среду. В частности, потребление животных продуктов способствует проблемам с окружающей средой: деградации почв, загрязнению грунтовых вод, уничтожению лесов, использованию ископаемого топлива и истощению глубоких водоносных слоев.

Мой коллега по Корнелльскому университету доктор Дэвид Пиментел выяснил, как животноводство впустую тратит ценные ресурсы и уничтожает окружающую среду. По его оценкам, для производства животных продуктов требуется в 5–50 раз больше земельных и водных ресурсов, чем на то же число калорий из растительной пищи (в зависимости от различных факторов, включая вид животного и необходимость выпаса). В мире, где голод приобрел характер эпидемии, такое неэффективное использование ресурсов – трагедия.