Холлис положила гамбургер.

– Надо же, сколько трудов. Я думала, все получается… само собой. С помощью… технологий.

Альберто кивнул:

– Ну да. Этого добра тоже достаточно. Мне остается самая, так сказать, архаичная часть работы. Расставить виртуальное освещение так, чтобы тени падали правильно. И потом создать особую атмосферу, чувство пространства… – Он пожал плечами. – Когда все готово, оригинал существует лишь на сервере, в одних только виртуальных измерениях: высота, длина, ширина. Иногда у меня такое чувство, что если сервер накроется и моя модель с ним, то созданное мной продолжит существовать, по крайней мере как математическая вероятность, и что мир, в котором мы живем… – Альберто нахмурился.

– Да?

– Функционирует по тем же законам. – Он снова пожал плечами и взялся за бургер.

«Жуть, – подумала Холлис. – Ну ты и псих».

Но ничего не сказала, только серьезно кивнула и тоже взяла бургер.

Его разбудил сигнал телефона: пришла эсэмэска. Тито нашарил в темноте сотовый и быстро прочел текст на волапюке. Алехандро ждал снаружи и просил его впустить. Глубокая ночь, десять минут третьего. Тито сел на постели, натянул свитер, носки, джинсы. Обулся и тщательно завязал шнурки: так требовал протокол.

На лестничной площадке было свежо, в лифте немного теплее. Спустившись в узкий, озаренный люминесцентными лампами вестибюль, Тито негромко стукнул в дверь подъезда. В ответ раздались три условных удара и еще один после паузы. Тито открыл. Вошел Алехандро, окутанный нимбом уличной стужи и запахом виски. Тито запер за ним дверь.

– Что, разбудил?

– Да, – ответил Тито и направился к лифту.

– Я тут был у Карлито, – сообщил Алехандро, входя вслед за ним в кабину.

Тито нажал кнопку, лифт закрылся.

– У нас с ним общие дела… – продолжал Алехандро. Имелось в виду: «не связанные с семейным бизнесом». – Так вот, я спросил насчет твоего старика.

– С какой стати? – Тито отпер квартиру.

– Да вот, показалось, что ты не принимаешь меня всерьез.

Они вступили в темноту. Тито включил маленькую лампу, соединенную с MIDI-клавиатурой, и спросил:

– Кофе сделать? Или чая?

– Zavarka?

– Пакетики.

Тито уже не готовил чай по-русски, но по привычке опускал бумажные мешочки в дешевый китайский chainik.

Алехандро пристроился в ногах матраца, подтянул колени к подбородку.

– А Карлито еще заваривает. И пьет с ложкой варенья. – Зубы Алехандро блеснули в свете маленькой MIDI-лампы.

– Что он тебе рассказал?

– Наш дед стажировался у Семенова, – сказал Алехандро.

Тито повернулся к электроплитке и наполнил чайник.

– Это кто?

– Семенов был первым советником Кастро, из КГБ.

Тито посмотрел на брата. Он как будто слушал детскую сказку, причем смутно знакомую. «А потом дети повстречали летающую лошадь», – сказала бы мама. «А потом дедушка повстречал советника из КГБ». Он вновь повернулся к плитке.

– Мало кому известно, что дед принимал участие в создании Dirección General de Inteligencia[10].

– Это тебе Карлито сказал?

– Я уже знал. От Хуаны.

Тито обдумывал его слова, ставя чайник на спираль. Дед не унес всех секретов с собой. Семейные легенды росли как грибы, хотя глубокая помойка общей истории рода не расширялась в стороны из-за секретности. Хуана, так долго отвечавшая за создание нужных документов, наверняка представляла более общую картину. И потом, она была самой мудрой, спокойной и терпеливой. Тито и здесь часто ее навещал. Тетка водила его в супермаркет «El Siglo XX» за мукой из маланги и бататами. Соусы, которые она к ним готовила, были непривычно резкими на теперешний вкус Тито, зато ее пирожки-эмпанадас наполняли его счастьем. Хуана не упоминала Семенова, но научила Тито многому другому. Он покосился на сосуд с Ошун:

– Так что ты узнал про старика?

Алехандро посмотрел на него поверх коленей:

– Карлито говорит, в Америке идет война.

– Какая война?

– Гражданская.

– Здесь никто не воюет.

– А когда наш дед помогал создавать ДГИ в Гаване, разве американцы воевали с русскими?

– Это называлось «холодная война».

Алехандро кивнул и обхватил колени руками:

– Вот-вот. Холодная гражданская война.

Со стороны, где стояла вазочка Ошун, раздался резкий щелчок, однако Тито подумал об Элегбе, Открывающем и Закрывающем Пути. Глянул на Алехандро.

– Ты не следишь за новостями, Тито, – заметил тот.

Тито вспомнил голоса ведущих на Русско-американском телевидении, тающие вдали вместе с его русским, и сказал:

– Иногда слежу.

Чайник засвистел. Тито снял его с плитки, ополоснул заварочный chainik кипятком, добавил пару пакетиков, привычным движением залил их и закрыл крышкой.

Поза Алехандро напомнила Тито детство, когда они с мальчишками запускали деревянный волчок на булыжной мостовой, а вокруг сгущался зной наступающего дня. Они все были в отглаженных белых шортах и с красными галстуками. Интересно, в Америке запускают волчки?

Пока чай настаивался, Тито присел рядом с Алехандро.

– Тито, ты понимаешь, как наша семья стала такой, какая она есть?

– Все началось с деда и ДГИ.

– Ну, это длилось недолго. КГБ нужна была собственная сеть в Гаване.

Тито кивнул:

– Бабушкина родня всегда жила в квартале Колумба. Еще до Батисты, если верить Хуане.

– Карлито сказал, твоего старика разыскивают люди из государственных органов.

– Какие люди?

– Карлито говорит, это похоже на Гавану перед уходом русских. Все не как прежде. Он говорит, старик устроил наш переезд сюда. Великая магия, братишка. Дед бы в одиночку не управился.

Внезапно Тито припомнился запах англоязычных бумаг в заплесневелом конверте:

– Ты сказал Карлито, что, по-твоему, это опасно?

– Сказал.

Тито поднялся, чтобы разлить по стаканам чай.

– А тот ответил, что наша семья ему обязана? – предположил он. И посмотрел на брата.

– Да, и что старик просил слать именно тебя.

– Почему?

– Ты напоминаешь ему деда. И отца, который работал на старика перед самой смертью.

Тито протянул кузену стакан с чаем.

– Gracias[11], – сказал Алехандро.

– De nada[12], – ответил Тито.

Милгриму снился мессия флагеллантов, воплотивший в себе черты лже-Балдуина и «учителя из Венгрии», когда Браун затряс его, просунув руки в теплое мелководье сна.

– Это что? – повторял он.

Милгрим счел вопрос чисто экзистенциальным, но Браун вдавил пальцы в основание его челюсти – ощущение было настолько ужасным, что Милгрим не сразу опознал в нем боль. Он словно воспарил над кроватью, однако закричать не успел: Браун (в зеленых латексных перчатках, как всегда в такие особые минуты) зажал ему рот.

В ноздри ударил запах свежего латекса.

Другая рука показывала экран «блэкберри».

– Это что?

«Карманный персональный компьютер», – едва не ответил Милгрим, но прищурился и сквозь слезы различил на экране текст на волапюке, которым переписывались родичи НУ.

Рука оставила рот в покое, запах перчатки рассеялся.

– «Я у подъезда, – торопливо перевел Милгрим, – ты дома?» Подпись: А-Л-Е. Але.

– Все?

– Больше. Ничего. Нет.

Милгрим принялся растирать челюсть – там, где располагались большие нервные узлы. Вот так же парамедики приводят в чувство наркоманов при передозе.

– Десять минут третьего, – сказал Браун, глядя на экран «блэкберри».

– Зато вы убедились, что «жучок» работает, – вставил Милгрим. – Вы поменяли батарейки, теперь знаете, что все хорошо.

Браун выпрямился и пошел к себе, не потрудившись закрыть дверь.