Смертоносный монгольский червь подбирался все ближе, прячась в хлопковых дюнах.

– Серьезное предложение, Филипп. Это надо обдумать.

– Думай.

Холлис закрыла сотовый. Ровно десять минут спустя при свете маленького экрана она позвонила из номера на рецепцию и получила подтверждение: теперь ее проживание, включая непредвиденные расходы, оплачивалось карточкой «АмЭкс» на имя Филиппа М. Рауша. Постоялица обратилась в отельный салон красоты, узнала, что через час у мастера «окно», и записалась на стрижку.

На часах было около двух: стало быть, в Нью-Йорке около пяти, а в Буэнос-Айресе – на два часа позже. Холлис вывела на экран сотового нужную комбинацию цифр, но предпочла позвонить прямо из номера.

Трубку мгновенно сняли.

– Рег? Это Холлис. Я в Лос-Анджелесе. Вы сейчас на кухне?

– Анжелина кормит Уилли. – Это их годовалый младенец. Анжелина (в девичестве Райан) – жена Инчмэйла, аргентинка, чей дед служил рулевым на рио Парана. Будущие супруги познакомились, когда работали вместе не то на «Dazed & Confused»[27], не то на кого-то еще; Холлис не очень-то разбиралась в лондонских журналах. Зато Анжелина знала о них так много, что и представить нельзя. – Как жизнь?

– Сложновато, – признала Холлис. – А вы как?

– Понемножку. Не сказать, чтобы плохо. Здесь, я даже не знаю, все кругом – по старинке. Одна только сажа и копоть. Похоже на то, каким был раньше Лондон. Ну или Нью-Йорк.

– Можешь кое-что спросить у жены?

– Дать ей трубку?

– Нет, пусть кормит Уилли. Спроси, что она слышала, если слышала вообще, про новый журнал под названием «Нод».

– «Нод»?

– Вроде бы они косят под «Вайред», но никогда не призна́ются. А капиталы, думаю, бельгийские.

– Тебя позвали на интервью?

– Нет, предложили работу. Сейчас я у них на договоре, в командировке. Просто подумала, вдруг Анжеле что-нибудь известно.

– Погоди, – сказал Рег. – Я положу телефон. А то он на стенке висит, на проводе...

Трубка стукнула о твердую поверхность. Холлис тоже опустила свой сотовый и прислушалась к дорожному шуму на Сансет. Неясно, куда подевался робот Одиль, но в комнате было тихо.

В Буэнос-Айресе Инчмэйл снова взял трубку.

– Бигенд, – только и произнес он.

С бульвара донеслись визг тормозов, удар и звон стекла.

– Прости, не поняла.

– Бигенд. Ну, «биг» плюс «энд». Рекламный магнат.

Снаружи запела автомобильная сигнализация.

– Тот, который женат на Найджелле?

– Да нет же, того звали Саатчи[28]. А это Хьюберт Бигенд. – Рег повторил по буквам. – Он бельгиец. Агентство называется «Синий муравей».

– И что?

– Анжи говорит, если твой «Нод» и правда журнал, то это проект Бигенда. В Лондоне у него еще несколько маленьких фирм. Вспомнил: у жены, пока она работала в журнале, с ними были кое-какие дела. Что-то неприятное.

Сигнализация замолчала, зато раздался вой сирены.

– Что за шум? – спросил Инчмэйл.

– Авария на Сансет. Я в отеле «Мондриан».

– У них до сих пор не берут на работу посыльных без специалиста по кастингу?

– По-моему, да.

– Платит-то Бигенд?

– Еще бы, – ответила Холлис.

Где-то поблизости завизжали тормоза, вопли сирены достигли высшей точки и стихли.

– Значит, не так уж все и скверно.

– Пожалуй, – поддакнула собеседница. – Не так.

«Разве?»

– А мы по тебе скучаем. Звонила бы нам почаще.

– Хорошо, Рег, буду. Спасибо тебе. И Анжелине тоже.

– Ну, до свидания.

– Ладно, пока, – сказала она и повесила трубку.

Приближалась другая сирена – должно быть, карета «скорой помощи». Холлис решила не подходить к окну. Судя по звукам, ничего ужасного не произошло, а все же смотреть на чужие беды совсем не хотелось.

Она нащупала в темноте квадратный блок белой бумаги с тиснением, взяла безупречно отточенный карандаш с символикой отеля и записала большими печатными буквами: «БИГЕНД».

Надо будет поискать в «Гугле».

Альберто пришлось объясняться с охраной «Virgin» по поводу шлема и лэптопа. Обходительные служаки в униформах явно ни сном ни духом не смыслили в локативном искусстве. Положа руку на сердце: наблюдавшая за ним Холлис пока что не слишком их в этом опередила.

Корралес хотел показать ей на Вандерленд-авеню представление, посвященное Джиму Моррисону, но бывшей певице почему-то не хотелось прыгать от радости. Пусть даже автор сумеет избежать легендарного бесстыдства «Короля Ящерицы» и сосредоточится, скажем, на сладкогласых партиях Рэя Манзарека – Холлис не улыбалась перспектива писать о невидимом виртуальном монументе в честь группы «Doors» и любого из ее участников. Хотя, как несколько раз указывал Инчмэйл, будучи вместе, Манзарек и Кригер творили чудеса, отыгрываясь за пьяные художества большого парня.

Дыша вечерним углеводородом здесь, на углу Кресент-Хайтс и Сансет, наблюдая, как Альберто доказывает ее, Холлис Генри, право осмотреть виртуальное представление под названием «сердечный приступ Скотта Фицджеральда», она вдруг ощутила нисшедшую свыше отстраненность, в сердце наступил некий период затишья – возможно, это из-за новой стрижки, которую, к вящей радости постоялицы «Мондриан», виртуозно исполнил молодой, обаятельный и весьма одаренный стилист.

Приступ Фицджеральда оказался не смертельным. Вот и статья не пострадала бы, пропусти бывшая участница «Кёфью» все представление. Ну или львиную долю, что и случилось на самом деле, поскольку Холлис досталось лишь краем глаза увидеть, как мужчина в твидовом костюме и с пачкой «Честерфилда» в правой руке схватился за грудь у хромированной стойки в стиле «модерн». Пожалуй, «Честерфилд» был прорисован чуть более четко, чем остальное, хотя окружение тоже интриговало любопытными подробностями вплоть до незнакомых машин за окном, но тут охрана «Virgin», раздосадованная присутствием незнакомки в маске или даже в маскоподобном козырьке у «мировой музыки», положила конец «безобразию». Холлис пришлось вернуть Альберто его шлем и в спешном порядке ретироваться.

Одиль с ее чарами могла бы умаслить этих стражей порядка, если бы не слегла, по ее словам, от жестокого приступа астмы, вызванного не то загрязненным воздухом во время вчерашнего урагана, не то критической массой разнообразной ароматерапевтической продукции, заполнившей номера «Стандарта».

И вот, несмотря ни на что, на Холлис снизошла безмятежность; то странное, нежданное спокойствие, которое Джимми Карлайл из Айовы, басист «Кёфью», прежде чем удалиться в героиновую долину, называл просветлением.

В этом состоянии она осознала, что более или менее довольна «здесь и сейчас», эпохой и обстоятельствами своей жизни, или по крайней мере была довольна еще неделю назад, покуда ей не позвонили из «Нода» с предложением, не оставляющим возможности для отказа и в то же время недоступным ее пониманию.

Если «Нод», как описал его моложавый, но металлический голос Рауша, это научный журнал с культурным уклоном, то разве отсюда следует, что редакция станет выбрасывать солидные деньги, нанимая бывшую вокалистку «Кёфью», а нынче – мало кому известную журналистку писать о каком-то бредовом направлении в искусстве?

Ну уж нет, ответило сердце среди внезапно наступившего молчания. Не станет, и думать нечего. А главная странность отчетливо проявилась тогда, когда вдобавок ко всему прочему Рауш потребовал встретиться с неким Бобби Чомбо, в беседе с которым запрещено упоминать судоходство, «систему всемирных морских перевозок». Вот в чем загвоздка, осенило Холлис, а Одиль Ричард и остальные вообще ни при чем.

Взгляд ее праздно следил за потоками дорожного движения на Сансет и вдруг различил барабанщицу «Кёфью» Лауру Гайд по прозвищу Хайди за рулем мелкогабаритного внедорожника с германскими, как показалось Холлис, не много смыслившей в автомобилях, корнями. Участницы группы уже года три не общались, но вокалистка знала, что Хайди переехала на Беверли-Хиллс и устроилась на работу в районе Сенчури-Сити, а сейчас она скорее всего возвращалась домой в конце рабочего дня.