Вращая этот калейдоскоп греховности, Вадим поражался все новым и новым возникающим в нем картинам. Использованные шприцы и презервативы, валяющиеся под заборами во дворах центральных улиц города. Дети, прячущиеся под кровать, когда пьяный отец возвращается с работы. Бродяги, в центре города отлавливающие на ужин собак и выворачивающие на асфальт все содержимое мусорных контейнеров. Шахтеры, которые, напиваясь после смены, валяются на автобусных остановках с мокрыми штанами. Подростки, разбивающие надгробные памятники ради самого зрелища падения гранитной плиты. Работники дорожной милиции, сдающие начальнику ежедневный план от полученных взяток. Бизнесмены, убивающие конкурентов. Политики, убивающие журналистов. Начальники, не выплачивающие зарплат. Продавцы, высверливающие отверстия в гирях. Наперсточники, становящиеся губернаторами. Врачи, продающие больничные листы. И еще, и еще, и еще! Нет, Европа вряд ли готова принять такой груз. А новое правительство вполне готово им поделиться.

Вадим выпил кофе, послушал новости, пересмотрел свои статьи, полистал Библию и, найдя слова Иисуса: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят», взял ручку и написал еще одно письмо в правительство.

«Уважаемая госпожа премьер-министр!

За последние несколько месяцев я неоднократно отправлял письма президенту с предложениями моей помощи в наведении порядка в стране, но к сожалению, до сих пор не получил ни одного знака того, что эти послания доходили до адресата. Я был активным борцом за победу демократии. Мои статьи печатались в городской газете, я выступал на митингах «оранжевых» в своем городе, ездил на Майдан, лишился работы на следующий день после третьего тура выборов на почве политических разногласий с хозяином фирмы. Даже предложил себя на пост главы областной администрации, представив собственную программу, которая впоследствии оказалась так схожей с программой Вашей. Мне очень жаль, что мои инициативы остаются без внимания.

Уважаемая госпожа Премьер-министр, я предлагаю свою кандидатуру на Ваше рассмотрение, потому что чувствую в себе достаточно знаний и огромное количество положительной трудовой энергии, которые в данный момент так необходимы новому правительству.

К письму я прилагаю свои статьи и некоторые письма в хронологическом порядке, чтобы Вам стала понятна моя мораль и политико-экономическая точка зрения. Мне тридцать пять лет и у меня еще впереди многие годы активной работы, которая, благодаря Вам, может быть направлена на улучшение жизни народа Украины».

Перечитав свое послание несколько раз, сделав некоторые исправления, Вадим поехал на почту, вложил все в конверт и отправил на почтовый адрес Кабинета Министров.

Александр Петрович — отец Вадима разговаривал с главой районной администрации Сергеем Шинкаревым, тем самым, который был на первом приеме нового губернатора, проведенном в бане у Вохи. Разговор только успел начаться, когда у того, словно целый оркестр, заиграл мобильный телефон. Нажав кнопку, Шинкарев услышал голос губернатора.

— Здравствуй, Валентин Михайлович, — поприветствовал он Денисова, — а что это ты на мобильный звонишь? Что-то срочное?

— Да не то что срочное, но тревожное. Как там у тебя дела?

— В порядке! — он поднял глаза на посетителя, прикрыл трубку рукой и попросил оставить его в кабинете одного.

Александров-старший вышел в приемную и присел на стул. Секретаря не было на месте, и он осмотрелся по сторонам, бросив взгляд на потолок, который не мешало бы уже побелить. В памяти его всплыл кабинет, в котором недавно работал его сын на фирме Корнеева. Разве можно было сравнить эти два помещения? Там в области весь офис был наполнен изысканностью. Подвесные потолки со встроенными светильниками, штукатурка на стенах специально словно состарена и не мажется — он пробовал, полы из какого-то нового материала, названия которого он никогда не слышал, но покрытие очень похоже было на добротный паркет. Все плинтусы, двери, мебель — все было подобрано в цвет, а формы сливались в гармоничную официальность, пропитанную теплом. В кабинете же председателя и тем более в приемной все оставалось таким же примитивным, как и десять лет назад, и даже раньше — еще при Союзе. «Все-таки, что значит не свое!» — подумал про себя бывший участковый инспектор.

— У меня все нормально, Валентин Михалыч! Осваиваюсь потихоньку. А что тревожного? — продолжил Шинкарев, когда посетитель закрыл дверь.

— У меня на прием записано несколько человек из твоего района, и все по факту коррупции в местной власти. Три жалобы на тебя и одна на преда поссовета. Кто там у вас в поссовете?

— Бывший начальник милиции. А кто на меня жалуется, фамилии записаны?

— Да я-то еще не принимал никого. Только рассматриваю списки на прием. Здесь Васильева Н.А., Цыба В.Н. и Горбыль В.В. Ну и фамилии! Знаешь таких?

— Та-а-ак! Васильева — это фермер. Она пайщиков потеряла — они к нам ушли со своими паями. Я этой суке объяснял, что это их личное дело, но она и слушать ничего не хочет, орет, мол, деньги заняла под будущий урожай, а теперь без земли осталась. Да сам пообщаешься с ней — все поймешь. Она считает, что я своей должностью их вынудил перейти.

— На твою фирму перешли?

— На мою, но я там официально не фигурирую. Она, вообще, на чужих людей записана.

— А много земли?

— Всего восемьсот гектаров. Говорить не о чем. Нет, тут я чист!

— А Цыба?

— Цыба — это алкаш местный. Он межу делит с соседом — таким же конченым, как и он. Этого сразу можешь гнать. А третий — председатель колхоза. Одного из двух, оставшихся в районе. У нас с ним чисто коммерческий спор: я ему давал топливо под будущий урожай, а когда пришло время расплачиваться, эта мразь решила цену поднять на подсолнечник. Ну, я ему популярно и объяснил, что так дела не делаются. Стукнул пару раз в пузо. Ничего криминального. Он тогда притих — это ж еще осенью было. Я просто коммерсантом был. А теперь, сволочь, видно, отомстить решил. Ну, послушай, что он тебе наплетет.

— Почем ты у него семечку забрал?

— Валентин Михалыч, я не помню. Да какая разница?

— Не мути! Почем?

— По пятьсот пятьдесят!

— А все почем сдавали?

— По девятьсот.

— Много семечки?

— Тысяча двести тонн!

— Это ж, наверное, весь его урожай?

— Ну, не весь. И, вообще, они в основном пшеницу сажали в том сезоне. Пшеницу я не трогал.

— Понятное дело! Еще бы ты и пшеницу трогал! Ты и так только на разнице заработал, — губернатор сделал паузу, чтобы посчитать на калькуляторе, — у меня получилось четыреста двадцать тысяч. Понятное дело, что он теперь тебя в коррупции обвинит!

— Михалыч, неблагодарное занятие считать чужие деньги!

— Ладно, успокойся! Кто такой Александров и почему он недоволен предом поссовета?

— А-а, так это Александров с жалобой к тебе! Бывший мент на бывшего мента жаловаться пришел. Он сейчас у меня в приемной сидит. Мы еще не успели поговорить — ты позвонил.

— Сергей Васильевич, попытайся с ним на месте решить, чтобы сор не выносить из избы. И, вообще, Сережа, прошу тебя, будь потише. Не в твоем положении сейчас воду мутить! Оставь на время бизнес. Позанимайся общественной работой.

— Валентин Михалыч, ты же видишь — ни одной жалобы по теме. Все — старое. Не переживай! Мы сейчас ДК начнем ремонтировать. Работа пойдет! Кстати, ваша тротуарная плитка понадобится! — попытался задобрить губернатора Шинкарев.

— Ладно, все! С плиткой решим. Удачи тебе! Пока!

Шинкарев положил трубку на стол, нервно прикусил нижнюю губу и сжал правый кулак так, что затрещали суставы.

— Суки, нашли коррупционера, б…! Я вам покажу, что такое коррупция! Александров, заходите! — крикнул он через закрытую дверь.

Накануне этой встречи отец позвонил Вадиму сильно возбужденный.

— Вадик, мне, наверное, понадобится твоя помощь — как начинающего журналиста!