Вот тебе и горе от ума! Это же какую надо было возыметь мудрость в то время, чтобы стать атеистом! Так что, может, и тебе будет опасно познание библейской мудрости!

Они продолжали выпивать и разговаривать. Не раз уже случалось, что Вадим, общаясь с отцом, вспоминал маму и ее последние дни и слова. Всегда при этих воспоминаниях он не мог удержать слез, но сегодня его пожилой отец рассказывал о своих умерших родителях, о своем отце, потерявшем руку на фронте, хотя за всю войну участвовал только в двух боях. После первого он получил контузию, а после второго лишился правой руки. Он рассказывал об их жизни на Урале, о переезде на Украину, о болезни отца и его смерти, и глаза его наполнялись слезами, и слезы капали на стол. В этот момент Вадим вдруг подумал, как мог он так жестоко ошибаться, принимая замкнутость, скрытность своего отца за бездушие и черствость. Он смотрел на его поседевшие и поредевшие, легкие словно пух волосы, на глубокие морщины, исполосовавшие лицо, на жилистые руки и понимал, как глубоко он любит этого человека, насколько он ему родной и безвозвратно постаревший. Он вспоминал свою маму: сколько он не досказал ей при жизни, сколько недолюбил. И он обнимал своего отца и трепал его белоснежные волосы, и говорил про себя — как любит его.

Утром отец уехал домой, но уже днем перезвонил Вадиму и передал трубку своей жене.

— Вадик, ты должен написать статью о коррупции в нашей местной власти, — сказала Ольга тоном, который не намерен был удовлетвориться отказом. — Мы в понедельник пойдем здесь к прокурору, а ты пока пиши.

— Оля, о чем ты хочешь, чтобы я написал?

— О председателе и о коррупции!

— О коррупции можно будет говорить, когда прокурор откажется принять у вас заявление, когда суд примет незаконное решение, когда разные органы начнут вам препятствовать. Вот тогда можно будет писать о коррупции. А сейчас я могу только написать, что большинством голосов депутаты приняли решение не в вашу пользу. Идите сначала к прокурору, послушайте, что он вам скажет, а тогда поговорим.

Белов присутствовал при этом разговоре и, когда Вадим на его удивленный взгляд объяснил, в чем состоит суть вопроса, совершенно небезосновательно предположил, что теперь, после отказа Вадим еще и останется виноватым в происходящем.

Вадим подумал, что Андрей вполне может быть прав. Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Прошло почти три месяца, как вдруг Корнеев узнал, что Вадим не ходит на работу. Он был удивлен и посмеялся над той серьезностью, с которой восприняли его слова.

— Это ж пьяные шутки! Что вы, ребята, как дети себя ведете? — говорил он Саше, когда тот приехал к нему в головной офис. — Пусть Вадик выходит на работу! Оформим его официально и дадим зарплату. Сколько? Ста долларов хватит?

Саша понял, что именно сейчас он может договориться о более-менее нормальной сумме, чтобы Вадим смог кое-как исправить свое крайне бедственное положение. — Евгений Николаевич, ну что такое сто долларов? Он за дом столько платит! Хотя бы двести!

— Ладно, пусть будет двести!

— А в каком офисе ему работать?

— Пусть тебе помогает! Работайте вместе.

Так легко и непринужденно смог решиться вопрос о восстановлении Вадима на прежнее место, да еще и с официальным оформлением, да еще и с удвоенной зарплатой. Саша немедленно сообщил другу о предложении Корнеева.

Вадим был растерян. С одной стороны, его одолевали сомнения: последний его нелицеприятный разговор с Корнеевым говорил только о том, что его личное мнение не учитывается, если оно не совпадает с мнением хозяина. Вадим не смог с этим смириться три месяца тому назад, а теперь, соглашаясь работать на него, обязывал себя принять правила его игры. Эти двести долларов для Корнеева ничего не значили. Он не знал, что Вадим перестал ходить на работу после их последней встречи, и точно так же безразлично будет ему дальнейшее существование еще одного работника в сети своих фирм. Но в случае следующего столкновения у Корнеева появлялся аргумент, который заткнет рот даже такому непокорному подчиненному, как Вадим. И хотя до следующих президентских выборов оставалось еще не сколько лет, не исключалась возможность возникновения иных споров, не связанных с политикой.

Но с другой стороны — у Вадима не было денег оплатить проезд в автобусе, и, загнанному нищетой в крайний угол, ему пришлось согласиться на предложенные условия. Это было очень нелегкое решение. Даже не решение, а покорность судьбе, блещущей разнообразием извращений. Откуда можно было продолжать черпать силы, следуя своей принципиальности и гордости, если жизнь с каждым новым событием становилась испытанием на прочность психики, на здравость рассудка? Вадим ощущал себя подопытным экземпляром, которого проверяют на выживаемость: «А если помучить его одиночеством? Заберем жену, мать и друга!», «Ишь ты, жив! А что если лишить его дома, выбросить на улицу с семьей и без вещей?», «Карабкается! А теперь отобрать работу и деньги!», «Терпит! В нищету его, в нищету!», «Смотрите-ка, еще шевелится! А не хлестнуть ли по его чувству собственного достоинства?». Кто-то сверху, в кого он никак не хотел поверить, наказывал его за гордыню уже здесь, на земле. Но, продолжая помнить, что «все, что не убьет тебя — сделает еще сильнее», Вадим толстел кожей, грубел восприимчивостью, старел опытом и в неимоверной борьбе с собственными противоречиями старался не очерстветь душой. Он чувствовал себя древним стариком — столько испытаний выпало на его недолгую жизнь. Он наблюдал за другими судьбами и удивлялся однообразности и стабильности их бытия. Он и мучился, и гордился своими трудностями. Только благодаря выстраданному иммунитету сегодня он не боялся ни тюрьмы, в которую, кстати, никогда не собирался, ни поста президента, на который тоже не планировал. Он знал, что, потеряв столько, сколько выпало на его долю, и, научившись со всем этим жить, он справится с любым заданием на любом посту, который только могли бы ему предложить. Одна беда — кроме Корнеева, никто и ничего более не предлагал. И Вадим, согласившись, продолжал отстаиваться в своем болоте.

Тем временем в областной администрации осваивалась новая власть. Советник губернатора по экономике — недавняя владелица нескольких торговых лотков, попросив в отделе кадров личные дела на некоторых сотрудников, оставшихся от старой власти, объяснила это желанием заняться их, как она неудачно выразилась, «поллюцией», перепутав это слово с люстрацией, смысл и произношение которого многие никак не могли усвоить, невзирая на его значительную популярность в последние месяцы.

Байрамов с объемной сумкой съездил в Киевское управление автодорог и вернулся на свое прежнее место, объявив в первый рабочий день, что теперь зарплаты вообще никто не увидит. Наташа два вечера дома плакала, но когда Вадим снова предложил ей написать статью в газету и письмо премьер-министру, она отказалась, сославшись на то, что не располагает никакой компрометирующей информацией, кроме невыплаты зарплат. Зато Андрей поведал Вадиму, что Облавтодор приобрел уже больше десятка новых автомобилей, на которых по договору аренды ездят работники обладминистрации и директора банков. А также предложил взглянуть на дом Байрамова, чтобы у Вадима не осталось никаких сомнений в его «порядочности».

Фонд госимущества возглавил бывший директор дурдома, против которого в свое время отец Вадима возбуждал уголовное дело по факту хищения государственного имущества, а проще говоря — тот воровал продукты у инвалидов, а те от голода умирали, и их хоронили прямо на территории больницы. Дело было громкое, но до приговора не дошло. Новый руководитель фонда не отличался самостоятельностью, и его первыми шагами стало проведение аукциона по продаже нескольких заводов в одном из шахтерских городов, покупателем которых после «ожесточенных» торгов стал кандидат на пост городского головы господин Копылов. Со спорным заводом «Восток» не возникло больших сложностей, потому что в момент проведения аукциона его бывший директор находился на допросе у следователя налоговой милиции по причине возбужденных против него двух уголовных дел, которые вскоре были закрыты за недостаточностью улик, а Сахно, немного обедневший, но убедившийся в безграничных возможностях больших денег, арендовал цех на одном из заводов Копылова, где продолжил изготовление замков.