Для меня это было унизительнее всего. С тех пор мы не общались. История с Цукерманом послужила мне большим уроком. Кто бы потом ни приезжал по нашему приглашению — звезда, не звезда, молодой, прославленный, — я всеми занимаюсь лично. Даже если нужно заплатить свои деньги, я делаю все, чтобы у артистов от приезда в Россию по приглашению Спивакова оставались только приятные воспоминания.

Певец Томас Квастхоф — явление уникальное. Само существование этого человека, вся его жизнь — действительно пример того, как человек живет, а не выживает. На его долю Богом ниспослано тяжелейшее испытание, но он не проклинает судьбу, а благодарит ее за то, что жизнь просто дарована

Томас Квастхоф — жертва болезни, фактически созданной человечеством, точнее — научной ошибкой человечества. Болезни этой, к счастью, больше не существует, потому что прекращено производство жуткого лекарства, провоцирующего ее, — «таледомида». Этот препарат, созданный в 50-х годах в Германии, назначался женщинам для понижения нервного фона во время беременности. Очень скоро было обнаружено чудовищное побочное действие «лекарство» пагубно влияло на те нервные центры позвоночника, которые отвечают за нормальное развитие рук и ног ребенка. Родители Томаса — здоровые люди, с братом тоже все в порядке. Думаю, и сам Томас мог быть высоким красивым мужиком — у него прекрасной лепки голова, выразительные черты лица, высокий лоб и невероятно умные и лукавые глаза, но…

У каждого из нас есть свои детские обиды, но когда думаешь о том, что мог испытать в детстве этот человек, понимаешь, что наши обиды… ничто. Томаса сразу же отдали в школу для психически больных — считалось, что такой ребенок, как он, не должен находиться в школе с другими «полноценными» детьми. Как-то раз он сказал мне:

— Я ужасно боюсь собак. Они меня не любят, они меня боятся.

Я удивилась:

— Почему?

— Потому что я не похож на человека и походка моя напоминает скорее походку не человека, а существа, по разумению собаки, в чем-то ей подобного.

Его взаимная неприязнь с собаками — с детства. В школе-пансионате, куда его определили учиться, — и это была уже школа для нормальных детей — была странная воспитательница (видимо, с садистскими наклонностями). Детей выводят на прогулку — и она специально выпускает собаку во двор. Здоровенная псина бросается на мальчика с короткими ручками и ножками, а ему и убежать-то от нее сложно.

У отца Томаса был совершенно изумительный бас-баритон, и сын его унаследовал. Он учился музыке в небольшом городке, еще юношей стал работать на радио — вначале диктором, потом пробовал что-то петь. Никто не видел, какой он, но все слышали его голос. А потом Томас выиграл радиоконкурс.

Как-то раз ему пришлось выступить в открытом концерте. Когда он впервые появился и спел перед большой аудиторией с абсолютно невообразимым успехом, он сказал себе:

— Мне аплодируют только за то, что человек с моей внешностью может петь.

…Может быть, сначала Томасу подспудно хотелось доказать, что и человеку с физическими недостатками есть место в мире артистов. И это его даже подстегивало, стимулируя двигаться вперед. Но постепенно его «образ» и его голос стали неотделимы для слушателей, в этом таился секрет его уникальности. И теперь, думаю, у него уже нет необходимости что-либо доказывать. Он победил свой недуг силой своего таланта. Он победил судьбу.

Я помню тот день, когда Томас впервые приехал к нам на фестиваль в Кольмар. Моя старшая дочь Катя (тогда ей было девять лет, гораздо меньше, чем теперь) смотрела на него совершенно завороженно. А он, ехидно улыбаясь, спросил:

— Я, наверное, тебя жутко напугал, я такой страшный.

— Ну что вы, вы такой красивый, такой замечательный. Вообще, сегодня был лучший концерт в моей жизни.

И после этого между ними возникла невероятная любовь. Он все время говорил, что Катя — его главная невеста. Кстати, по части женского пола Томас вообще-то большой охотник. Он влюбляется быстро, легко, начинает ухаживать за дамами, причем безумно влюбляется в дам очень высокого роста. Смотрит на даму, произносит что-то вроде: «О!» — и тут же любовь.

Никто никогда не сможет заглянуть в душу к Томасу и понять, что в ней происходит. Он так ценит красоту мира. Когда Томас видит красивую женщину, в его глазах отражается бесконечная гамма чувств, которую трудно описать. Нормальный здоровый мужчина может и не заметить красавицу, будет занят чем-то другим. А Томас видит все обостренно, он не оброс толстой кожей, у него глаза распахнуты и сердце открыто на все прекрасное, происходящее вокруг.

По натуре он человек не пафосный. Очень земной. Может растрогать вас до слез каким-то нюансом или жестом, только ему одному присущим. Он говорит просто, не любит метафор, высокопарных высказываний о вечности, о судьбе артиста. Томас — просто милый парень невероятного жизнелюбия.

Выпив пару бокалов вина после концерта, он, например, может исполнить романсы. И «Очи черные» споет, и что-нибудь из Фрэнка Синатры — так что просто слезы катятся. И шутки Томаса, и то, как он способен заводить окружающих, неподражаемо. Наверное, из него мог бы получиться замечательный лирический или трагикомический артист.

Понятно, что Томас из-за своего недуга — человек, очень неприспособленный к быту. Он вынужден везде ездить с кем-то — близким другом, братом или матерью. Какие-то элементарные физические действия, которые мы выполняем тысячу раз в день не задумываясь, — сесть на стул, открыть дверь, подняться по лестнице — ему даются с невероятным усилием. Но он никогда не позволяет себе фиксировать внимание окружающих на своих проблемах, наоборот, покоряет всех своим обаянием.

У многих возникает вопрос: а что было бы, если бы этим голосом обладал певец с обычным ростом? Возникало бы тогда это чувство мистики, чуда? Может, не будь этого испытания в его жизни, Томас просто не стал бы певцом, не было бы потребности так фиксироваться на своих вокальных возможностях, проявилось бы что-то другое.

В Томасе, безусловно, заключена невероятная внутренняя сила. Все, что вложила в него природа, сконцентрировано в той невидимой материи, которая именуется талантом. От этого человека идет мощнейшая энергия, и я думаю, что это, наверное, таинство Божье.

Слава — это терпение, талант, труд и жизнь скитальца. Сейчас жизнь Томаса расписана на пять лет вперед по дням и часам, он постепенно приспособился к постоянным перемещениям и даже получает от них наслаждение. Странствуя, везде находит себе друзей, а когда удается некоторое время побыть дома в Германии, в Ольденбурге, преподает вокал каким-то очаровательным юным леди (у него собственная небольшая школа). Как они поют, мне слышать не доводилось (по-моему, на этих уроках большей частью поет для них он, а они, открыв рот, слушают), но они чаще всего недурны собой, смотрят на него абсолютно влюбленными глазами, ходят за ним, как гусыни, очень гордые. И он их всегда представляет: вот, знакомьтесь, такая-то, моя ученица.

Как любую вокальную звезду, Томаса часто окружают поклонники, имеющие к музыке весьма косвенное отношение. За ним, особенно последнее время, перемещается небольшая свита. В основном это люди, обладающие временем и средствами, которым очень хочется искупаться в лучах его славы, сказать при случае: «Я друг Томаса Квастхофа».

Томас всегда рассказывает о своем заболевании абсолютно без горечи, с легкой иронией и в то же самое время с невероятным чувством грусти и нежности по отношению к своей маме, пожилой скромной немке, у которой в глазах можно прочитать всю ее жизнь: что она чувствовала, ожидая ребенка, какое смятение ощутила, поняв, что ее вина в том, что сын родился таким. Томас говорит:

— Вы можете себе представить, что испытывает моя мать все эти сорок пять лет? Как она корит себя за то, что принимала те лекарства, которые, возможно, могла бы и не принимать? Я всегда безумно жалел маму и страдал из-за того, что она страдала. И мне хочется думать, что, когда я выхожу на величайшие сцены мира и мне аплодируют восторженные зрители, она все-таки испытывает что-то вроде счастья.