Постепенно я изучила пристрастия Володи и довольно быстро это все освоила. Похоже, что на свою голову, ибо теперь он отказывается ходить в рестораны. В поездках вынужден это делать, но зато во время отпуска отыгрывается. Обычно на юге Франции, где мы отдыхаем последние годы, все живут так: днем закусывают на пляже, а ужинают в приморском ресторане. Я даже представить себе этого не могу. Допустим, пойдем куда-нибудь, а Володя вместо довольного причмокивания заявляет: «Рыбу ты готовишь в тысячу раз лучше, а картошка эта с твоей не сравнится». Мне, конечно, приятно. Но весь отпуск стоять у плиты…

Во Франции не принято, чтобы хозяйка готовила сама: когда гостя приглашают на обед домой, это означает совершенно исключительное к нему отношение; а я действительно все делаю сама. За восемнадцать лет пришли навыки быстрой готовки. Единственное, чего не умею, — печь пироги и торты (Спиваков их и не ест). Впрочем, может быть, научусь.

У меня есть свое меню, которое я варьирую. Вообще-то, главное — не четкое соблюдение по бумажке всех позиций, а импровизация и вдохновение. Когда-то мне предлагали сделать книгу рецептов. Но для этого надо точно знать, сколько граммов чего класть, а я не знаю. Валю на глаз. Я свободно «общаюсь» с армянской кухней, русской, мексиканской, средиземноморской — французской, итальянской, испанской. Люблю смешение стилей. Честное слово, получается очень вкусно.

Есть люди, наделенные даром превращать в праздник каждую проведенную рядом с ними минуту. Мстислав Ростропович и Галина Вишневская — из их числа. Знаю, эти два необыкновенных человека достойны отдельной главы каждый — и все же не могу даже мысленно их разделить, представить одного без другого. Слава и Галина — целая планета, и мне посчастливилось на ней бывать.

Оглядываясь назад, поражаюсь, как много в нашей с Володей жизни связано с этими людьми!

Несмотря на резко негативное отношение Мстислава Леопольдовича к любому упоминанию его имени в российской прессе и на телевидении в последние несколько лет, я все же осмелилась сделать о нем передачу, свою маленькую телезарисовку на канале «Культура». Кроме всего прочего, я решила, что коль скоро появилась такая возможность, я выскажусь относительно хамства и вседозволенности нашей «великой музыкальной критики». После чего немного получила от Славы по мозгам в телефонном разговоре, но, как писала великая Цветаева, «от тебя и хула — похвала». На Славу невозможно обижаться. Ведь знать, просто знать, что он есть и что можно ему позвонить и, если повезет, застать его дома, услышать в трубке: «А-а-а, Сатишенька, привет!» — уже великое счастье.

Слава и Галина сыграли в моей жизни важную роль, особенно когда у меня с Володей сложились трудные взаимоотношения, как это, наверное, бывает в любой семье: каждая супружеская пара в определенный момент проходит через кризис. Часто рядом не бывает людей, которые могут дать настоящий совет, напутствие и, исходя из личного опыта, не принимая ни одну сторону, увидеть главное. Как ни странно, такими людьми оказались именно Ростропович и Вишневская, а ведь, на первый взгляд, наши проблемы не должны были их волновать. Но когда слухи понеслись быстрее событий, первыми, кто отреагировал, были Слава и Галина. Это, видимо, их свойство — мгновенный, реактивный ответ на события, будь то мир или отдельная семья. Так же он вскочил и улетел в Москву во время путча, не задумываясь о последствиях, о том, что будут говорить, о том, нужно ли его появление в Белом доме, о том, как перенесет это его семья. Он действовал, повинуясь интуиции. Обостренная интуиция — одна из характерных черт гениальности, она исходит от высшего разума. Так же и тут: в период нашего разлада многие близкие мне люди отстранились, праздно наблюдая, вычисляя будущие события. А Ростроповичи появились сразу, звонили нам обоим: Слава пытался по-мужски, по-отечески советовать Володе и переживал, Галина сразу приняла сторону женщины. Она как-то сразу меня встряхнула. А с Володей долгие годы была на ножах: с ее точки зрения, он вел себя не по-мужски. И высказала это, как только она может высказать, Галина Павловна орала по телефону так, что Слава часто потом со смехом говорил, когда впоследствии она звала нас в гости:

— Что ж ты их зовешь? Ты так на него наорала, я не представляю, как он после этого придет.

В этом вся Галина. Она очень конкретная, у нее четкие позиции по отношению к людям.

Если Ростропович в силу чувствительности натуры способен поддаться влиянию или хотя бы внешне пойти на компромисс, чтобы не обидеть кого-то (не знаю, случается ли ему действовать по принципу лжи во спасение, но он может попытаться обойти острый угол, чтобы смягчить какую-то ситуацию), то Галина прямая. Она не поддается никакому влиянию.

За это многие ее не любят. Она может быть резкой. Но знаю, когда трудно, первой, как ни странно, рядом будет Галина Павловна. Без лишних слов.

Раньше, когда я оказывалась в Париже в одиночестве, Галина часто приглашала меня к себе, мы долго сидели вечерами, говорили, и каждый раз я выходила от нее с необыкновенным зарядом энергии, интереса к жизни, ощущением соприкосновения с огромным миром. Как личность Галина Павловна — гигант.

Не было бы Вишневской, не было бы, наверное, сегодня того Ростроповича, который есть. Не надо забывать, что у нее была в России блестящая карьера. Думаю, она была единственной настоящей примадонной в советском Большом театре. Никогда не забуду, как она однажды обронила:

— Что хотела моя левая нога — то в Большом театре и делали. Хотела я поменять цвет костюмов, потому что мне не нравилось, как они сочетались с обивкой мебели в спектакле «Травиата», — меняли.

Когда они пришли расписываться в загс, все знали, что она — Вишневская, а фамилию Ростропович никак не могли правильно записать.

Помню, как-то раз, придя к ней вечером, я застала Галину в очень приподнятом настроении. Она усадила меня в маленьком кабинете на диван и сказала:

— Хочу дать тебе послушать запись со спектакля «Аида» в Большом театре мне это раздобыли в архивах Радиофонда.

Это была запись 50-х годов спектакля с блестящим составом: Мелик-Пашаев, Лисициан, Вишневская, Анджапаридзе. Галина надела на меня наушники и удалилась. Я просидела почти два часа как завороженная. Особенно меня потрясло то, что запись была живая, не для диска, без купюр. Как она пела! Надо это услышать, чтобы понять. Когда, прослушав, мы с Галиной сели ужинать, как обычно, погруженные в мягкую тишину и приглушенный свет ее парижской столовой, она посмотрела на меня лукаво и как-то грустно:

— Ну?! Обалдела? Кто сейчас так поет в Большом? Я сама не представляла даже, что могла так петь! Славе тут сказала: «Сядь, пожалуйста, найди полчаса, сядь и послушай певицу, которую ты раньше часто слушал и очень редко слышал!»

Я понимаю, насколько ей было сложно принять решение об отъезде. Она поступила, как может поступить только великая женщина, не думая о том, что приносит жертву. Она не высчитывала. Просто видела, что ее гениальный муж находится в России в творческой резервации, становится жалким, лишен элементарной работы. Видела, как его не пускают на сцену, отчуждают от музыки, от оркестра, начинают травить. Она поняла — надо действовать.

Вишневская оставила сцену в самом расцвете: «Никто никогда не вспомнит моего творческого заката». На Западе многие иностранцы, не видевшие ее в Большом театре, воспринимали первым делом его — как гения, жертву тоталитарного режима и борца за права человека. А она стала просто «мадам Ростропович». Для такой артистки и певицы, как Вишневская, это было непросто, но она выдержала все с огромным достоинством. Мало кто знает, что первые контракты на Западе и первые заработанные там деньги были ее. Уже потом развернулась его грандиозная концертная и дирижерская деятельность. У меня к Галине Павловне необыкновенная любовь, почитание и в чем-то преклонение. Она человек вовсе не княжеских кровей. Но у нее железная воля, и в ней есть то, что называется «порода». Она невозможно, царственно красива. Глаза изумрудные.