Я с сомнением покачал головой, потом прошептал:

– Я иду вниз. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я вас сменил. День был долгий и трудный.

– Через полчаса на вахту заступит Пэтчи. – Гест неловко потрепал меня по плечу. – Спасибо, Лукас. Спасибо за то, что поговорили со мной.

– Не за что, – отозвался я и бесшумно спустился по трапу.

Утром мы отправились на юго-восток. Кейо Конфитес и Кейо Верде остались за кормой, а к югу от нас на горизонте промелькнули Кейо Романо и Кейо Сабинал – в сущности, не острова, а вытянутые участки материка – после чего мы продолжали плыть вдоль побережья залива, минуя Пунта Матерниллос. Свинья не давала нам покоя. Ее оставили в шлюпке, но теперь она визжала, не умолкая.

– Давай я забью ее, опалю и соскребу щетину, – предложил Фуэнтес. – Это вынудит ее заткнуться и сбережет нам нервы.

– Я не хочу разводить грязь на палубе, – сказал Хемингуэй, стоя за штурвалом в рубке. – И не хочу останавливаться, чтобы ты занимался этим в шлюпке.

Фуэнтес покачал головой.

– Эта тварь сведет нас с ума, прежде чем мы доберемся до пещер.

Хемингуэй кивнул:

– У меня появилась идея.

„Пилар“ свернула на север к крохотному островку, казавшемуся белым миражем над синим морем. Он был вчетверо меньше по площади, чем Кейо Конфитес, его высшая точка выступала из воды менее чем на полметра. Он был практически лишен растительности, и подход к нему не был закрыт рифом. По моим оценкам, островок находился примерно в двадцати пяти милях от Конфитеса и в двадцати – от Кубы.

– Его нет на картах, – сказал Гест.

Хемингуэй вновь кивнул:

– Я заметил его, когда мы в прошлый раз патрулировали этот район. Он как нельзя лучше годится для нашей цели.

– Для нашей цели? – переспросил Гест.

Хемингуэй оскалил зубы.

– Нам нужен загон для свиньи. – Повернувшись к Фуэнтесу, он добавил:

– Иди на корму, Грегорио, переправь „е1 cedro“ на „Крошке Киде“ по мелководью и покажи ей новый дом. Мы захватим ее вечером или завтра утром на обратном пути.

Мальчики со смехом смотрели, как свинья подбежала к воде и, окунув копытца в набегающие волны, взвизгнула и помчалась к противоположному берегу островка.

– Ей нечего есть, – заметил Грегори. – И пить.

– Я велел Грегорио разрубить кокосовый орех и налить в одну из его половинок воды, – сказал Хемингуэй. – Тогда поросенок не будет страдать от жажды до нашего возвращения. А завтра мы его съедим.

– Кого? Поросенка или орех?

– Свинью, – ответил Хемингуэй.

Во второй половине дня мы добрались до подозрительных пещер. Сюда нас направила военно-морская разведка США, и, как это нередко случается, наш поход обратился чем-то вроде шутки, а не серьезным заданием. Хемингуэй причалил к деревне и спросил у местных жителей, знают ли они какие-либо крупные пещеры на берегу. Ему ответили, что, разумеется, знают, и это выдающийся туристический объект Кубы. Хемингуэю дали в проводники мальчика, сверстника Сантьяго.

„Пилар“ проплыла вдоль берега около мили, и он велел бросить якорь. Фуэнтес остался на яхте, а остальные по очереди осмотрели малую пещеру. Выцветший плакат на белой полоске пляжа, безграмотно написанный по-испански, гласил:

„ПОСЕТИТЕ ЖИВОПИСНЫЕ ПЕЩЕРЫ – ДЕСЯТОЕ ЧУДО СВЕТА“.

– Живописные пещеры… – мрачно пробормотал Хемингуэй. Его лицо приняло багровый оттенок, который нельзя было объяснить воздействием солнца. Писатель явно пребывал в дурном настроении.

– Парень утверждает, что с начала войны в пещерах не было туристов, – сказал Гест. – Здесь вполне могут прятаться немецкие подлодки.

– Да, папа! – вскричал Грегори. – Пещеры напичканы едой и боеприпасами!

– Надеюсь, там найдется хотя бы пиво, – пробурчал Ибарлусия. Он был настроен еще хуже, чем Хемингуэй.

Вслед за провожатым мы прошагали по едва заметной тропинке, миновали нагромождение камней и вошли в самую широкую пещеру в скале. У Хемингуэя с собой был пистолет в старой кобуре, Ибарлусия нес автомат, Патрик прихватил „манлихер“ своей матери. Остановившись у входа в пещеру, мы могли видеть только каменный свод, исчезавший в темноте, но, судя по эху, пешера была очень длинная. Из ее глубин задувал холодный влажный ветерок, очень приятный после долгого дня под жарким солнцем.

– У меня есть лампа, – сказал Роберто Геррера.

– А у нас – фонарики! – наперебой закричали сыновья Хемингуэя.

– Они не нужны, – заявил провожатый. – Я включу свет.

– Свет? – переспросил Хемингуэй.

Вспыхнули сотни разноцветных лампочек. Они опоясывали огромную пещеру, будто рождественские огоньки – елку, висели на сталактитах и между ними, окружали темные отверстия, а одна гирлянда была прикреплена к высшей точке свода пещеры почти в тридцати метрах над нашими головами.

– Ух ты! – воскликнул Грегори.

– Только этого не хватало, – проворчал Хемингуэй.

– Гляди, папа! – крикнул Патрик, устремляясь вперед. – Пещера сужается! Это там немцы прячут свои припасы! Наверное, этот ход ведет в очередной крупный туннель. Не могли же они оставить свои вещи здесь, на виду!

Мальчик-кубинец не знал, куда ведет туннель, только то, что туда любят забираться молодые парочки. Там не было электрического освещения, поэтому мы зажгли лампу, включили фонарики и вслед за Грегори и Патриком прошли несколько сотен шагов по узкому петляющему коридору. На одном из перекрестков Синдбад поранил руку об острый камень. У Геста был с собой носовой платок, но остановить кровотечение с его помощью не удалось, и Синдбад с Гестом Геррерой и нашим юным проводником отправились назад.

– Принесите немецких сосисок и пива, и мы устроим пикник на берегу! – крикнул Гест, исчезая в узком проходе.

Патрик, Грегори, Хемингуэй и я продолжали двигаться вперед. Я смотрел в затылок писателя, подныривавшего с лампой в руке под нависающие камни и сталактиты. Он пытался не отстать от сыновей. Кое-где нам приходилось брести по грязи, покрывавшей скользкие камни. В других местах мы переходили вброд небольшие озера, которые имели глубину несколько сантиметров, но вполне могли соединяться с бездонным морем. Туннель все не заканчивался. Мы шли, ползли и протискивались по нему, казалось, несколько часов.

Зачем это Хемингуэю?

Только теперь я начинал понимать, каким образом в его сознании перемешиваются реальность и фантазия. Хемингуэй не понаслышке знал, что такое война, знал, что ожидает человечество. Он понимал, что его старшему сыну придется воевать – вероятно, и младшим тоже, если война затянется надолго. В это последнее лето, перед тем как страшная бойня захлестнет Америку, он устроил сыновьям детское развлечение; „Хитрое дело“, охота за подлодками – это был способ превратить ужасную военную реальность в семейную игру, беззаботную и романтическую, с элементами опасности, но без тошнотворной кровавой трагедии настоящей войны.

Либо он был безумцем.

Я почувствовал прилив гнева, но тут же забыл о нем, услышав крик Джиджи:

– Папа! Папа! Туннель сужается. Он меньше носового люка „Пилар“! Я готов спорить, что здесь находится вход в тайный склад!

Мы присели на корточки у узкого отверстия под острым выступом большого камня, которое вело в темный наклонный туннель со склизким каменным полом. Мальчики были правы в одном: главный коридор здесь оканчивался.

– Ты сможешь забраться туда, Лукас? – спросил Хемингуэй, лежа на животе и рассматривая туннель в свете фонарика. Тесный лаз загибался влево, к еще меньшему отверстию.

– Нет, – ответил я.

– Я могу, папа! – вскричал Патрик.

– Хорошо, парни, – сказал Хемингуэй, возвращая фонарик младшему сыну. – Джиджи, ты меньше, ты поползешь первым. Мышонок, ты вытянешь его за лодыжки, если он застрянет.

– Можно я возьму пистолет, папа? – прерывающимся от волнения голосом спросил Патрик.

– Твои руки должны быть свободны, иначе ты не сможешь ползти, – ответил Хемингуэй. – А если ты сунешь его в задний карман, он может зацепиться. Если тебе понадобится пистолет, я подам его тебе.