Хемингуэй прочел сообщение вслух, по контексту дополняя недостающие слова:

– Британский конвой из десяти грузовых судов и одного эсминца был замечен вчера в полночь у Ресифа. Точно неизвестно, куда он направляется, но, скорее всего, на Тринидад.

Дополнительную информацию передадим завтра.

Хемингуэй откинулся на спинку кресла и бросил карандаш на стол.

– Ради всего святого, Лукас, это уже не игра! Эти мерзавцы действительно помогают топить корабли.

Я кивнул:

– Однако мы можем лишь предполагать, что это было сообщение Кохлера. Может быть, он перехватил другую передачу из Бразилии… или даже с Кубы. Это могла быть даже передача с субмарины, которую мы видели в море.

Хемингуэй помассировал щеки:

– Что содержат оставшиеся кодовые группы?

Я улыбнулся.

– Тут начинается самое интересное. Насколько я могу понять, Кохлер зашифровал их накануне своей смерти или еще на день раньше. – Я взял карандаш, вычеркнул ячейки на следующей странице, написал двадцать шесть ключевых букв и молниеносно заполнил сетку: „15 мая – три агента высадились на сушу, LJ-176, координаты: 23 град. 21 мин, сев. долг., 80 град. 18 мин. зап. шир. Все в порядке“.

– Me cago en Dios! – вскричал Хемингуэй. – Estamos copados!

Я невольно моргнул, услышав его вульгарную фразу, дословно переводившуюся так: „Я испражняюсь на господа! Нас обложили“.

Хемингуэй помчался в свой кабинет за морскими картами. Я преодолел несколько шагов, отделявших старую кухню от новой, и внимательно посмотрел на Марию. Девушка понуро сидела за столом, держа в руках стакан с водой. Она подняла на меня покрасневшие глаза. Я кивнул ей, закрыл дверь, вернулся в старую кухню и вновь принялся изучать блокнот и записи в нем.

Хемингуэй разложил на столе карту кубинских прибрежных вод. Это была старая карта с множеством чернильных и карандашных пометок.

– Вот, – сказал он, тыча в карту кончиком пальца. – Эта точка находится в семи-восьми милях от маяка у Бахия де Кадис Ки. Я знаю это место. Отличная позиция для высадки шпионов. Слабый прибой, и они могут укрыться в горах уже через двадцать минут. Проклятие! – Он хватил кулаком по столу.

– В блокноте еще два сообщения, – произнес я и показал ему свои записи, даже не вычеркивая клетки.

Первый текст гласил: „13 июня, U-239, три агента…“ – и координаты. Потом сокращенными словами: „Амер. Алюм.

Корп., Ниаг. водоп. электрост., Нью-Йор, водоснабж.“

– Полагаю, это цели намеченных диверсий, – негромко добавил я. – Американская алюминиевая корпорация, большой гидроэлектрический комплекс на Ниагарском водопаде и система водоснабжения Нью-Йорка.

– Тринадцатое июня! – взревел Хемингуэй так громко, что я был вынужден призвать его к тишине, иначе нас услышала бы Мария. – Эти диверсии только предстоит совершить. Они пытаются добраться до Штатов через Кубу. Мы можем заманить этих ублюдков в ловушку, потопить субмарину и лодку, на которой они собираются высадиться. Или нет, мы дождемся, когда они окажутся на берегу, и схватим их за „cojones“.

Хемингуэй вновь вскочил на ноги и склонился над картами.

– Подожди-ка, – сказал он полминуты спустя. – Указанные координаты находятся за пределами кубинских вод.

Я сейчас.

Он вернулся с огромным атласом. Открыв его, он принялся листать страницы.

– Вот, – сказал он наконец. – Мать вашу. Святой боже, спаси нас и сохрани.

Я подался вперед и бросил взгляд на точку, которую он указывал, хотя уже видел ее в этом самом атласе, перед тем как отправиться на вечеринку у бассейна.

– Лонг-Айленд, – сказал я. – Очень интересно.

– Рядом с Амангасеттом, – произнес Хемингуэй, бессильно откидываясь в кресле. – Они могут добраться до Ниагары и остальных своих целей на автобусе. Будь все проклято.

Нам не удастся перехватить их своими силами, однако… – Он взял меня за руку. – Мы должны передать эту информацию в посольство… в ФБР, в военно-морскую разведку. Уж они-то сумеют задержать подлодку и агентов. Взять их с поличным на месте преступления.

– Да, – сказал я. – Но есть еще одно сообщение. В нем указано: „Девятнадцатое июня, четыре агента“ – и координаты.

Если не ошибаюсь, это южные воды.

– Южные, но не кубинские, – ответил Хемингуэй и вновь начал листать атлас. – Вот здесь. Побережье Флориды. Неподалеку от Джексонвилля. – Он взъерошил ладонью волосы и вновь обмяк в кресле. Готовясь к вечеринке, он смазал прическу, и теперь черные пряди встали дыбом. – Господи, Лукас, они лезут на берег, точно крысы. Мы должны немедленно ехать к послу.

– Это подождет до завтра, – сказал я.

– Там есть еще послания? – Хемингуэй едва ли не алчно посмотрел на записи в блокноте.

Я покачал головой.

– Нет, но если преемник Кохлера не изменит шифр, мы сможем перехватывать его сообщения в море.

Писатель кивнул.

– Значит, мы должны как можно быстрее выйти в плавание. Пришли на борт Дона Саксона – он будет слушать радио и пеленговать. И мы отправимся ловить подлодки.

– Нам нужно решить, что делать с Марией, – заметил я.

– С кем? С Дикаркой? А что с ней? – Хемингуэй пригладил волосы.

– По-моему, вы правы, и Мальдонадо обязательно прочтет рапорт местных полицейских, – сказал я. – В самое ближайшее время Бешеный жеребец появится здесь и начнет вынюхивать.

– Подумаем об этом утром, – отозвался писатель, по-прежнему не отрывая взгляда от шифровальных сеток. Внезапно он улыбнулся. – Черт побери, если случится самое худшее, мы можем взять ее с собой.

Я решил, что он шутит.

– В качестве повара?

Хемингуэй с самым серьезным видом покачал головой.

– Наш кок – Грегорио. Лучший на все времена. Дикарка займется штопаньем носков и будет подавать патроны, если нам придется туго.

„О господи“, – подумал я.

Хемингуэй вскочил на ноги и крепко стиснул мои плечи.

– Ты хорошо поработал, Лукас. Очень хорошо. Не знаю, кто ты и что ты на самом деле, но, коли ты способен поставлять „Хитрому делу“ такую информацию, я рад, что ты с нами. – Он собрал записи. – Я беру их с собой в постель, а утром поеду к Спруиллу Брадену.

Я кивнул.

– Доброй ночи, Лукас, – сказал Хемингуэй и погасил свет в старой кухне, продолжая улыбаться. – Ты отлично поработал.

Вернувшись в „Первый сорт“, мы с Марией не рискнули включать свет. Пока она раздевалась и готовилась ко сну в маленькой комнате, погруженной во тьму, я вынул пистолет из тайника, устроенного в кладке камина, проверил его, убеждаясь, что он заряжен, но в стволе нет патрона, и сунул оружие под подушку. За окнами царила непроглядная темнота, шел дождь. Я вынес койку в другую комнату, но, прежде чем я успел забраться под одеяло, Мария втащила свою кровать с постелью и поставила ее рядом с моей. Я хмуро посмотрел на нее.

– Прошу вас, сеньор, – зашептала она. – Умоляю вас.

Я только лягу рядом, но даже не прикоснусь к вам. Мне так страшно. – Она забралась под одеяло. Ее койка стояла в полуметре от моей.

– Какого черта ты делала в деревне? – хрипло прошептал я. – Нам очень повезло, иначе Бешеный жеребец в эту самую минуту уже допрашивал бы тебя.

Мария задрожала.

– Мне было так одиноко, так плохо, – прерывающимся шепотом заговорила она. – Я отправилась туда… не подумав хорошенько. Я все равно не смогла бы уехать домой. У меня не было денег на автобус. Я решила, что как-нибудь доберусь.

Сеньор Хосе, больше я не уйду с фермы, клянусь глазами своей матери…

Я вздохнул и посмотрел в потолок. Мгновение спустя одеяло Марии негромко зашуршало, и ее маленькая ладонь коснулась моего плеча. Ее ледяные пальцы вздрагивали. Я не протянул руку, не сжал их, но и не оттолкнул.

„О господи, – думал я, прислушиваясь к звукам капель, барабанивших по крыше, и шелесту пальмовых листьев, которые колыхал ветер. – А ведь лето только начинается“.

Май сменился июнем, и у меня возникло ощущение медленно, но неумолимо затягивающейся петли. Что это за петля и на чьей шее, я даже не догадывался. Тропический зной из тягостного превратился в невыносимый, и когда не дул пассат, я чувствовал себя так, словно мой череп угодил между молотом жгучего солнечного света и наковальней слепящего моря.