– Вижу движение по фронту! – донесся крик наблюдателя, и все принялись оглядываться по сторонам, сжимая в руках оружие. Несколько человек, опрометчиво оставивших свои винтовки в стороне, бросились к ним, проклиная себя за оплошность.

Пробираясь к укрытию, Ренолдз заметил небольшой "хамви", который истошно ревел мотором и немилосердно пылил по грунтовой дороге, приближаясь к ним с юго-запада. Водитель, похоже, прилагал все усилия, чтобы крошечный грузовичок проделал часть пути по воздуху, и Ренолдз постарался удостовериться, что нигде поблизости не видно противника, преследующего крошечный грузовичок по пятам.

Когда "хамви" приблизился, Ренолдз разглядел на пассажирских сиденьях подполковника Коулби и капитана Марино, офицера 2-й службы, попросту говоря – офицера батальонной разведки. За рулем сидел еще один подполковник, который показался Ренолдзу знакомым. Грузовичок направлялся прямо к каменному амбару, который служил роте командным пунктом, и Ренолдз добрался на КП как раз в тот момент, когда поднятая затормозившим грузовичком пыль осела, а офицеры выбрались из кабины.

Коулби держался вежливо, как во время официальных выходов.

– Не могли бы вы принять в свою компанию еще троих едоков, Майкл?

– Разумеется, сэр, – ответил капитан Ренолдз, радуясь тому, что хотя бы сегодня вечером ему удалось обеспечить личный состав горячей пищей.

Тем временем комбат представил второго подполковника:

– Познакомьтесь, капитан, это Ферд Иризарри, обеспечивающий взаимодействие с 11-й польской дивизией. Должно быть, вы его помните, мы были вместе в Форт-Ирвине.

Ренолдз кивнул. Теперь он вспомнил, где видел этого подполковника. Невысокий темноволосый офицер излучал такую энергию, которой должно было хватить для человека гораздо более внушительных размеров. Одет он был в полевую форму польской армии, но с американскими знаками различия и с американским автоматом Ингрэма в руках. Рядом с аккуратной формой Марино и Коулби, Иризарри выглядел потрепанным, словно он пробыл на позициях в поле несколько недель.

Когда Майкл Ренолдз видел Фердинанда Иризарри в последний раз, тот был командующим батальоном сил условного противника в Форт-Ирвине, где размещался армейский Национальный учебный центр. Несколько подразделений учебного центра специализировались на том, что противостояли батальонам регулярной армии, таким как 3/187 и ему подобным, прибывавшим в Центр для тактической подготовки, используя военную форму, вооружение и тактику советских войск. Обучение было организовано очень хорошо. Низкочастотные лазеры, холостые боеприпасы и артиллерийские имитационные снаряды вполне заменяли настоящие пули и шрапнель. Обстановка на поле боя в Форт-Ирвине была максимально приближена к боевой; тяжелые уроки Кореи и Вьетнама научили американских военных тренироваться часто и помногу. Войска и их командиры должны были совершать свои неизбежные на первых порах ошибки перед лицом бескомпромиссных экзаменаторов Форт-Ирвина, а не на поле боя, сражаясь с реальным противником.

Майкл провел офицеров к раздаточной.

– Значит, теперь вы работаете с поляками, подполковник?

Иризарри кивнул.

– Я пробыл здесь уже около двух месяцев, готовил 11-ю дивизию к переходу на наше вооружение и тактику. Война застала нас врасплох, не хватило нескольких месяцев, чтобы сдать в утиль все советское наследие. И теперь я стал своего рода связующим звеном, которое приводит в соответствие два стиля ведения войны – их и наш.

Коулби и Марино обратились к Иризарри для того, чтобы офицер-координатор помог им избежать путаницы при обеспечении отхода 314-го полка. Оказалось, что их маршрут отступления, в случае если полк не сможет больше сдерживать атаки ЕвроКона, пролегает как раз по участку обороны роты "Альфа". Прохождение одного подразделения через боевые порядки другого было всегда чревато осложнениями. Во-первых, не всегда было легко отличить отступающих союзников от наступающего противника, а во-вторых, всегда присутствовала опасность того, что два подразделения так перепутаются между собой, что, вместо двух боеспособных отрядов, окажется одна беспомощная мешанина людей и техники.

– Мы выезжали на местность, чтобы конкретно представить себе что и как, – объяснил Иризарри, на минуту оторвавшись от еды. – Хорошо бы послать вперед всех батальонных офицеров, но у нас уже нет времени. Но вам я скажу вот что... – он слегка подался вперед как бы подчеркивая свои слова. – Завтра утром вы увидите здесь солдат разгромленной армии. Мы им необходимы!

После еды и краткого осмотра позиций роты, Коулби собрался уезжать. У него было еще две роты, которые он собирался навестить до наступления темноты. Прежде чем вскарабкаться обратно на сиденье "хамви", командир 3/187 энергично похлопал Майкла по плечу.

– Мне понравилось то, что я видел в твоем хозяйстве, Майкл. Ты все сделал правильно. Что мы будем делать завтра утром, когда они появятся?

Ренолдз улыбнулся.

– Зададим им жару, сэр!

19-я МОТОПЕХОТНАЯ БРИГАДА, РАЙОН БЫДГОЩ

Подполковник Вилли фон Силов поднял голову от карты и оглядел уверенные лица подчиненных, которые окружали его.

– Значит, так и решим, господа. Есть вопросы?

– Никак нет! – командиры батальонов и офицеры штаба одновременно покачали головами.

– Отлично, – фон Силов медленно выпрямился во весь рост, чуть не задевая головой провисшую масксеть, натянутую между двумя командирскими машинами. – Запомните одно: если мы атакуем, то мы атакуем во всю силу. Пусть роты наступают узким фронтом, используя для прикрытия плотную дымовую завесу. После того, как мы войдем в соприкосновение с поляками, их нужно сковать огнем и подмять под себя.

Офицеры закивали, затем, на мгновение замерев в положении "смирно", один за другим потянулись к своим "Мардерам" и командирским танкам.

Вилли вышел за ними и остановился, глядя, как сумерки медленно наползают на лежащие перед ним поля и перелески. Отдав этот приказ, он рисковал очень многим. Наступление в условиях темноты всегда порождало немало проблем с управлением войсками и контролем.

В условиях ограниченной видимости подразделения могли сбиться с маршрута и столкнуться друг с другом. Не исключен был и огонь по своим. Темнота волшебным образом усиливала страхи и вводила в заблуждения органы чувств, так что атака могла захлебнуться, даже не наткнувшись на серьезное сопротивление противника. Фон Силов не сомневался, что многие на его месте дождались бы первых проблесков зари, однако Вилли боролся за время, а не за тактическое совершенство.

Для войск ЕвроКона на территории Польши время было таким же противником, как и солдаты польской армии, которые ждали их где-то во тьме дальше по шоссе. Каждый день, и даже каждый час отсрочки давал американцам и англичанам лишний шанс, чтобы выгрузить в Гданьске свои войска: танки, тяжелую артиллерию и боевые вертолеты. Самые первые морские конвои должны были быть уже на расстоянии нескольких дней пути от причалов польского порта.

Вилли скрипнул зубами. Они могли бы быть гораздо ближе к Гданьску, чем теперь. Гораздо ближе. Слишком много времени они истратили на то, чтобы выкурить поляков из окрестностей Быдгощ, и благодарить за это следовало лишь типичное для французов нежелание нести потери. Снова и снова их "союзники" уповали на отнимающую так много драгоценного времени артподготовку и на нерешительные, робкие атаки, направленные на то, чтобы выбить защитников города с их выгодных позиций. Они продвигались вперед, но медленно, слишком медленно. Двадцать километров за два дня! При таких темпах вся американская армия успеет переправиться в Польшу прежде, чем он и его люди увидят Гданьск хотя бы на горизонте!

"Итак, – с горечью подумал фон Силов, – именно 19-й бригаде суждено возглавить атакующие порядки войск ЕвроКона, двигаясь на высоких скоростях. Как обычно". Ему уже надоело упрашивать своих солдат сражаться и умирать, исправляя ошибки французов.