Сразу за хутором начинались поля, засеянные рожью и овсом, которые тянулись до самого Рунаржево. Среди этих посевов чадили подбитые "Мардеры". Несколько сот пехотинцев в касках и камуфлированной форме распростерлись среди колосьев, напряженно прислушиваясь к вою снарядов, проносящихся над их головами или взрывающихся поблизости. Ответный огонь польских артбатарей пригвоздил батальон к земле.

"Мардер" фон Ольдена стоял в нескольких метрах от хутора и был слегка прикрыт дымом, который относил в его сторону ветер. Вилли, почти не прячась, быстро побежал к нему, и в это время с неба с грохотом товарного поезда посыпались новые снаряды.

– Ложись! – крикнул Вилли, бросаясь на землю почти рядом с бронетранспортером.

БАММ! БАММ! БАММ! Земля затряслась, запрыгала и закачалась, когда один за другим снаряды принялись рваться почти рядом с хутором, разбрасывая во все стороны смертоносные визжащие осколки.

В ушах у него все еще звенело, но Вилли встал на ноги и сплюнул, пытаясь прочистить горло. Прикладом своей винтовки он несколько раз ударил по броне "Мардера".

– Открывай, свои.

Люк открылся, и Вилли увидел внутри командирского броневика два складных столика для карт, громоздкую рацию и троих осунувшихся мужчин – фон Ольдена, его начальника оперативной части и сержанта-связиста. Вилли, Неуманн и Майер нырнули в люк.

Тяжелая бронеплита закрылась за ними, отрезав значительную часть шума. Фон Силов протиснулся поближе к комбату и сел.

– Доложите обстановку, подполковник.

Фон Ольден свирепо сверкнул на него глазами.

– Разве и так не ясно? – кулаки его нервно сжимались и разжимались. – Польская артиллерия крушит моих солдат. Мы не можем ни наступать, ни отходить. И то и другое самоубийственно!

Вилли нахмурился. Судя по дрожи в его голосе, комбат балансировал на самом краю и был готов сорваться.

– На связи "Ударник-1"! – вставил сержант-связист. – Его орудия заняли позиции.

Это была хорошая новость. Восемнадцать самоходных 152-миллиметровых гаубиц из артдивизиона бригады наконец-то были готовы открыть огонь.

– Спроси, может ли он подавить польские батареи? – сказал Вилли.

– Никак нет, подполковник, они слишком далеко.

Фон Силов только кивнул. Он знал, что так оно и будет. Поляки решили занять оборону у реки и отодвинули свою артиллерию как можно дальше в тыл, чтобы вывести ее из-под контрудара немецких войск. Это было скверно. Вилли знал, что на войне победа достается тому, кто делает меньше ошибок. Увы, командиры польской армии ошибались недостаточно часто.

– Тогда передай ему, что мне необходима дымовая завеса, чтобы прикрыть отступление! – неожиданно вмешался фон Ольден и покосился на своего начальника оперативной части. – А ты прикажи всем ротам немедленно отходить. Будем перегруппировываться.

– Отставить, майор, – негромкий голос Вилли заставил офицера замереть. Затем фон Силов сурово посмотрел на своего комбата. – Никто отступать не будет. Мы никогда не бежали от врага, поджав хвост. До этого проклятого моста осталось всего ничего. Заставь свои войска двигаться вперед и используй артиллерию, чтобы тебя прикрыли дымом.

Фон Ольден покраснел.

– Я не могу требовать от своих людей, чтобы они совершили самоубийство. Они выдохлись.

– Да? А откуда тебе это известно? – Вилли обвел рукой внутренность броневика. – Ты что, видишь сквозь сталь?

Фон Силов даже не старался скрыть свое презрение. Подполковник фон Ольден должен был быть снаружи, должен был поддерживать своих людей, воодушевлять их своим примером, чтобы в конце концов заставить пойти вперед. Вместо этого комбат отсиживался в своем бронированном ящике, не в силах оторваться от рации.

– Мои приказания остаются в силе, – жестко сказал Вилли, – и я предлагаю тебе подчиниться.

– Провались ты к дьяволу! – закричал фон Ольден, которого ухмылка на лице командира привела в неистовство. – Я не обязан подчиняться проклятому изменнику, какому-то гнусавому выскочке-"осси"!

Вилли тоже разозлился, но на сей раз он не стал сдерживаться.

– Тогда я отстраняю тебя от командования, – отрезал он и, повернувшись к начальнику оперативной части, добавил: – Я принимаю на себя тактическое руководство батальоном, майор. Сообщите об этом всем командирам рот и передайте, чтобы по моему сигналу они были готовы двигаться вперед.

Фон Ольден некоторое время стоял с широко раскрытым ртом. От неожиданности он напрочь лишился дара речи. Когда способность говорить вернулась к нему, он, запинаясь, произнес:

– Т-ты не можешь этого сделать. Я д-доложу наверх и буду оспаривать твою правоту!

– Можешь оспаривать ее сколько угодно, – отрывисто сказал ему Вилли. – Только ради бога – не здесь. Капитан Майер?

– Да, герр подполковник.

– Дождитесь перерыва в стрельбе и отведите этого офицера в мою машину. Нужно вернуть его в тыл в целости и сохранности.

– Слушаюсь! – Майер уселся на ящик с боекомплектом напротив потрясенного бывшего комбата, как бы невзначай положив руку на пристегнутую к ремню кобуру с пистолетом.

Вилли отвернулся, полностью сосредоточившись на предстоящей задаче.

– Вызовите артиллеристов еще раз, сержант. Я хочу, чтобы они немедленно открыли огонь по квадрату между нашей позицией и деревней. Дымовыми снарядами, да пусть не жалеют! Мне нужно столько дыма, чтобы я мог ходить по нему как по земле. Выполняйте.

Сержант поспешно подчинился.

Удостоверившись, что его приказ выполняется, Вилли снова взял свою винтовку и отворил десантный люк "Мардера".

– Рядовой Неуманн, за мной!

– Постойте!

Вилли обернулся и увидел, что ссутулившийся и постаревший Клаус фон Ольден вцепился побелевшими пальцами в край люка.

– Куда вы?

– Делать вашу работу, подполковник, – отозвался Вилли.

Отвернувшись, он побежал туда, где залег батальон. Неуманн, пригибаясь к земле под тяжестью рации, торопился следом. Повсюду во ржи лежали убитые и раненые солдаты, сраженные осколками снарядов или попавшие под плотный пулеметный огонь засевших в деревне поляков. На мгновение подполковник задержался, внимательно осматривая поля в надежде обнаружить торчащую откуда-нибудь гибкую антенну, которая помогла бы ему определить местоположение ротного командования.

Вот и она. Вилли увидел гибкий ус рации у разбитого "Мардера", возле которого укрывались от огня несколько солдат. Теперь он и Неуманн бежали по открытой местности, пригибаясь всякий раз, когда поблизости рвался снаряд.

К этому времени гаубицы бригады уже начали отвечать на огонь польских батарей. Там, где разрывались их снаряды, вырастали султаны плотного серого дыма. Смешиваясь между собой, они образовывали густую дымовую завесу, которую ветер медленно перемещал над землей.

Рядом с тлеющим бронетранспортером возникла фигура темноволосого офицера с тремя светло-серыми капитанскими звездочками на погонах. Заметив фон Силова и Неуманна, он замахал им рукой.

– Скорей! Скорей, проклятые идиоты! Хотите чтобы вас убили?

Вилли первым добежал до укрытия и очутился прямо в центре группы солдат. Он тяжело дышал. Увидев его нарукавную нашивку и узнав своего командира, солдаты принялись во все глаза таращиться на него, и фон Силов осклабился.

– Добрый день, господа.

Капитан, слегка заикаясь, попытался извиниться перед ним, но Вилли кивком головы прервал его.

– Не нужно извиняться, капитан. Вы были совершенно правы. Любой, кто появится на этом поле, безусловно, идиот.

Несколько солдат нервозно хихикнули. Остальные вздрогнули и пригнулись, когда очередной залп польских орудий пришелся на участок всего в паре сотен метров от их не слишком надежного укрытия. Гаубичные дымовые снаряды проносились над их головами с причудливым шелестом.

Некоторое время Вилли наблюдал за тем, как дымовая завеса все выше и выше вздымается над остроконечными крышами Рунаржево, и довольно кивал. Дым стал уже достаточно плотным, чтобы ослепить засевших в деревне корректировщиков артиллерийского огня. Стоит ему вывести батальон с этой открытой местности и приблизиться вплотную к линии обороны поляков, и артиллеристам понадобится немало времени, чтобы снова накрыть их шквалом огня.