— Гляди! — торжествующе объявила она. — Чертовка снова это сделала, и твой ученый друг пожинает плоды магии, в которую он не верит!
Бран ступил вперед, не веря собственным глазам — Пер, бледный и неподвижный, лежал навзничь под соломой и тряпьем, которыми Бран укрыл запаленного коня. Повалившись на колени, он убедился, что Пер еще дышит, хотя весь в поту и трясется. Затем Бран огляделся в поисках Ингвольд — но она исчезла. На него глазела, ухмыляясь, лишь уродливая физиономия Катлы. Бран тайком и весьма болезненно ущипнул себя.
— Я, должно быть, сплю, — пробормотал он, протирая глаза и мотая головой, чтобы пробудиться. — Я думал, что видел коня… то есть, я уверен, что видел коня… но откуда Пер… и Инг… Грима… куда она делась?
Катла злорадно захихикала.
— Вот именно, именно. Ты, сынок, все понимаешь с полуслова. Грима — ведьма. Она превращает людей в коней и в ночь полнолуния скачет на них до утра. Такое проклятье наложила на нее королева черных альвов, которая платит мне, чтобы я держала девчонку в ежовых рукавицах. Ох, повидала я и язвы, и волдыри, и бедолаг, испускавших дух…
— Пер не должен умереть! — воскликнул Бран. — Он будущий вождь удела! Если он умрет, его отец спросит за это с меня!
Катла, кряхтя и ворча, наклонилась, чтобы присмотреться к Перу.
— Неплохо развлеклась бледнолицая чертовка. Твое счастье, что она выбрала твоего господина, а не тебя, не то все сало на твоих ребрах перетопилось бы и ударило тебе в голову. Впрочем, парень он крепкий, авось, и выживет, если только не застудится. Помоги-ка мне перенести его в дом.
— Ведьма? Грима — ведьма? — Бран неуклюже пытался помочь Катле, которая сгребла Пера в охапку, предоставив Брану нести его ноги. — Вот бы никогда не подумал, что юная девушка может оказаться ведьмой. Все ведьмы старые и уродливые, как… как…
— Как я, ты хочешь сказать? — Это так позабавило Катлу, что она засвистела носом. Она уложила Пера на груде нечесанной шерсти. — Молодые ведьмы хуже всего. Никто их ни в чем таком не подозревает, и они легко обводят тебя вокруг пальца, глядь — и ты уже обезножел, и пятки у тебя стерты до костей. — Она сверкнула глазами на Брана, чтобы усилить впечатление от своих слов, затем стянула с Пера изодранные сапоги — и взору Брана открылись такие пухлые и белесые волдыри, каких он в жизни не видывал.
— Видала я и похуже, — проворчала Катла, смазывая волдыри вонючей желтоватой мазью, от которой несло прогорклым жиром и какими-то травами. — Был один бедняга в Брикарснефе, а еще до того — в Тростовом подворье… Этого вот спасло только то, что мы здесь близко к иному миру. — Последние слова она проворчала уже совсем тихо, возясь с ранами Пера.
— Иной мир? — не выдержал Бран. — Так я и думал, что в этом тоннеле было что-то странное. Кто прорубил его — черные альвы?
Катла вскинула голову и глянула на Брана, точно берсерк, готовящийся к атаке. Рычание перекатилось в ее глотке:
— Не суй нос в чужие дела, не то живо заработаешь такие неприятности, что хуже и не представишь! Если ты и видел что-то, — забудь об этом, и побыстрее, да и то лучше оглядывайся почаще, когда темной ночью окажешься один на дороге. А уж если… — она подалась к Брану, совершенно обездвижив его своим ужасным взглядом, который проникал, казалось, в самые глубины его души, — а уж если тебе достанет глупости болтать о том, что, быть может, попалось тебе на глаза этой ночью, если тебе захочется лишиться жизни и встретить ужаснейшую погибель… — Катла не закончила угрозы; голос ее упал до смертоносного рокота в глотке, и убийственный взгляд так и источал зло. Затем она захлопнула рот с таким громким щелчком, что у Брана вырвался испуганный вскрик. Катла перевязывала ноги Пера и, покончив с этим делом, добавила:
— Если ты когда-нибудь сюда и вернешься, нас уже не застанешь. Эта история повторяется в каждое полнолуние, так что, сам понимаешь, на одном месте мы долго не засиживаемся. Ты ведь не подумываешь о мести, а, сынок? — Она снова подалась вперед, чтобы заглянуть в глаза Брана.
Бран помотал головой, затем кивнул и снова выразительно качнул головой, не в силах произнести ни слова.
— Вот и хорошо, — проворчала Катла. — Как только твой приятель проснется и будет в состоянии сесть в седло, можете оба убираться отсюда.
Пер проспал весь день и проснулся уже на закате, усталый и раздраженный; красный отсвет заката он принял за рассвет.
— Почему ты не разбудил меня раньше? Мы уже давно могли бы отправиться в путь! — Он с отвращением отшвырнул охапки шерсти. — Бран, да не стой ты, как дурень, подай мне сапоги. Едем тотчас же, не то разминемся с отцом, не успеем на чтение законов, и все из-за тебя. Торстен терпеть не может ждать, а я, кстати, голоден, как волк, но времени на еду тратить нельзя…
— Пер собрал свои вещи и попытался встать, но тут же взревел от боли и изумления.
Вскинув забинтованные ноги, он плюхнулся в шерсть и с недоверием уставился на повязки.
— Ноги! Мои ноги! Что, во им козлов Одина… Бран! Что случилось с моими ногами? И погляди только на сапоги! То ли они стерлись за ночь до самых голенищ, то ли какой-то оборванец подменил их, пока мы спали! Что ж ты не усторожил, Бран? Уа-а-у! Бедные мои ноги! Я не могу ходить! Слушай, Бран, у тебя на лице написано, что ты мне сейчас соврешь.
Лицо Брана всегда выдавало его истинные чувства. Оно заливалось ярко-розовой краской, когда он в чем-то провинился или когда был испуган до полусмерти, а сейчас было и то, и другое.
— Я потом все объясню, Пер, — запинаясь, начал он. —
Потом, когда ты будешь в лучшем расположении духа. Да ведь ничего страшного и не стряслось, вот только сейчас закат, а не рассвет, и мы уж точно разминулись с Торстеном, а ноги твои еще не скоро заживут, но если мы останемся здесь еще на одну ночь… — Он оглянулся на массивную черную фигуру Катлы, грохотавшей посудой в кухне.
— Еще на одну ночь! — взревел Пер. — Да ни одной лишней минуты мы здесь не останемся! Найди мне какие-нибудь мягкие туфли. Сапоги я, видно, еще долго не смогу одеть. Едем в Бран, почему ты меня раньше не разбудил.
Бран открыл рот — и тут же его захлопнул. Проку не было пускаться в объяснения, особенно когда Катла ловит каждое слово, а ведь, в довершение худшего, Факси так и сгинул в тоннеле под могильным курганом… Метнув отчаянный взгляд на Катлу, он начал собирать их пожитки, но прежде отдал свои валяные боты Перу, который все время ворчал и раздраженно стонал. В порядке «помощи» он навесил свои кошели и сумки на шею Брану и, опираясь на него, с трудом поднялся.
— Так вы что же, уезжаете? — Катла приветствовала их угрюмой гримасой. — Впрочем, королевского гостеприимства вам здесь и не обещали.
— У меня ноги стерты до костей! — возопил Пер. — И никто мне не хочет объяснить, в чем тут дело! Я желаю знать…
— Где эта маленькая дрянь, Грима? — осведомилась Катла сама у себя и не получила ответа. — Ей давно пора готовить ужин, а за весь день я не видела, чтобы она и пальцем пошевельнула. Можно подумать… — Она склонила голову набок, и гримаса подозрения сморщила ее уродливое лицо. Отшвырнув ложку, Катла с удивительной прытью выскочила из дома и принялась пронзительно призывать Гриму.
Перу было не до этого.
— Должно быть, я чересчур близко придвинул ноги к огню, но как же я мог не проснуться, если так обжегся? Слушай, Бран, скажи мне наконец, что же случилось.
— Боюсь, ты мне не поверишь, — уныло отозвался Бран, с задумчивым видом роясь в седельной сумке Пера. — То есть, я точно знаю, что не поверишь.
— Неважно, поверю или нет, — отрезал Пер. — Просто расскажи, что случилось — и все. — Он сильнее оперся на Брана, и они вдвоем заковыляли к двери.
В этот миг в дом ворвалась Катла, переводя яростный взгляд с Пера на Брана.
— Ее нет! Исчезла! Сбежала! Мальчишки, негодяи, это ваших рук дело? Я нашла в могильниках вашу пеструю клячу, так что не отпирайся — ты был там прошлой ночью! — Катла ткнула пальцем в Брана. — Ты еще узнаешь, что бывает с храбрецами, которые суют нос в чужие дела! Ты пожалеешь, оба вы пожалеете, что глаза ваши хоть что-то разглядели. Не удивлюсь, если сам Миркъяртан решит с вами рассчитаться. Он, между прочим, чародей, и предпочитает спокойных мертвецов беспокойным живым наглецам. Чтоб вам провалиться вместе с этой проклятой девкой!
