Девчонка вошла в комнату, неся огромный черный казан, источавший сытный горячий дух баранины. Недоверчиво поглядывая на чужаков, она поспешила в кухню и вернулась с двумя глубокими деревянными мисками, которые со стуком поставила на стол. Ломоть довольно черствого хлеба и нож завершили подготовку к пиршеству, а к ним, с большой неохотой, был добавлен кусок воняющего козлятиной сыра.

Старуха уселась у прялки и принялась прясть шерсть, поглядывая за тем, как едят ее гости. Взгляд у нее был мрачный и почему-то задумчивый. В доме воцарилось молчание. Бран старался не глядеть на старуху, чтобы не потерять аппетит, который и так уже был испорчен жесткой вареной бараниной и слишком жирным бульоном.

Вдруг старуха подалась вперед и окинула своих гостей пронизывающим насквозь взглядом.

— По дороге сюда вы миновали могильники? — осведомилась она.

— Миновали, — подтвердил Пер, выловив из казана изрядный кусок баранины и привередливо срезая с него жир. — И нашлось бы немало желающих наплести нам небылиц о призраках, загадочных огнях и прочей страхолюдной чепухе. Что до меня, я во всю эту магию не верю ничуточки.

Старуха фыркнула.

— Доживешь до моих лет, красавчик, поневоле научишься верить в то, над чем сейчас насмехаешься. С тех пор, как я поселилась в тени могильников, мне довелось увидеть порядком разных диковинок. — Она потрясла головой так, что щеки затряслись, и впилась в юношей угрюмым взглядом блеклых глаз.

— И да проживешь ты еще столько же, чтобы увидать побольше диковинок, — нервно отозвался Бран, неуклюже пытаясь унять ее.

— Ха! Может, я и нынешнюю ночь не переживу! — Старуха произнесла эти слова с явным удовлетворением и сгорбилась, завернувшись в плат и поджав губы с таким видом, словно никакая пытка не могла бы больше вырвать у нее ни словечка. Затем поворошила угли в очаге и пробормотала:

— И вы тоже.

У Брана от напряжения ушки были на макушке, и он расслышал, что сказала карга.

— Пер, нельзя нам здесь оставаться! — прошептал он, схватив Пера за руку. — Она бормочет себе под нос такие вещи, что и подумать страшно. Давай уедем, а? Лучше я буду спать в снегу, чем всю ночь ловить клещей и блох в этой шерсти.

— Уймись! — отвечал Пер. — Это невежливо.

— Невежливо? Да какая уж там вежливость, когда того и гляди перепугаешься до смерти? — Бран обшаривал глазами комнату, с ужасом поглядывая на самые обычные вещи, точно они предназначены для пыток, а не использовались для пахоты и прядения.

— Да оставь ты свои суеверия, — огрызнулся Пер, но и сам невольно подскочил, когда старуха, которая, гримасничая, размышляла о чем-то у очага, испустила вдруг громкий хохоток.

— Суеверия! — Ее злобные глазки, сверкнув, впились в Пера и Брана. — Так вот, значит, как вы все это называете? Вы, малявки, понятия не имеете о древнем знании. Суеверия, надо же!

— Она хихикнула, и от этого скрипучего звука у Брана волосы стали дыбом.

Они продолжали трапезу, а старуха между тем все фыркала да хихикала. Когда Пер и Бран наелись, она указала на груду шерсти у стены.

— Полагаю, вы и здесь неплохо выспитесь, а я поднимусь на чердак.

Бран с немалы

М сомнением окинул взглядом ее дородную фигуру и весьма хлипкую лестницу, что вела наверх между низких балок.

— Заприте двери на засов, и если у вас есть хоть капля здравого смысла, укройтесь с головой и, в случае чего, делайте вид, будто ничего не видели и не слышали.

— А что именно должно случиться? — с раздражением осведомился Пер, но в ответ услышал лишь недовольное ворчание — старуха уже карабкалась вверх по лестнице, ловко, точно жирный черный паук по паутине. Коптящую сальную лампу она прихватила с собой, оставив гостей в тусклом свете гаснущего огня.

— Теперь можно и уйти, — шепнул Бран и вздрогнул, когда в очаге треснула горящая ветка.

Пер носком сапога потыкал груду шерсти, затем бросил свой плащ в углу напротив и улегся там.

— Чепуху ты несешь, Бран. Магии не существует, да и что она может нам сделать? Я защищу нас обоих вот этим. — Он положил рядом с рукой свой короткий меч и с гордостью поглядел на него. Торстен подарил этот меч сыну в прошлом месяце, на день рождения. Пер усердно упражнялся со старейшим слугой Торстена, одноглазым стариком, который, как чудилось Брану, сражался еще со скрелингами семь сотен лет назад, когда первые скиплинги ступили на гористые берега Скарпсея.

Бран только вздохнул, глядя, как Пер уютно устраивается на ночлег. Он робко присел на жесткую охапку шерсти и в надвигающейся темноте завернулся в плащ до подбородка. Насчет смелости и храбрости Бран никогда не питал иллюзий. Он был трусом — трусом до мозга костей, каждой клеточкой лелеемого жира, который превратится в преданную толщинку в один прекрасный день, когда Пер станет вождем удела.

— Вечно ты втравливаешь нас в переделки, — проворчал он, убедившись, что Пер крепко заснул. — Порой мне кажется, что будь я бедным рыбаком, уж верно, дольше прожил бы на свете. Я ведь никогда не молил о чести присягать на верность Перу, сыну Торстена! Ничего, кроме неприятностей, мне это не принесло. Могильные курганы, призрачные камни, а теперь еще и дом с привидениями!

Послышался тихий скребущий звук, и Бран по уши ушел в плащ, одни лишь глаза блестели, в ужасе обшаривая взглядом комнату. Он заметил, что ворох шерсти у входа в кухню едва заметно шевельнулся, и оттуда бесшумно выползла служанка по имени Грима. Бран тотчас живо вообразил сцену собственной кровавой гибели.

— Чего тебе надо? — дрожащим голосом осведомился он. —

Убирайся прочь, туда, откуда явилась… пожалуйста! — Ему было страшно, несмотря на то, что девчонка была едва ли не вдвое меньше его ростом и тоненькая, словно древесная стружка.

— Это вы должны убраться, — прошептала она. Над этим домом тяготеет страшное проклятье, и если вы не уйдете отсюда, то к полуночи станете его жертвами. Ни о чем не спрашивай, бери свои вещи и уходи!

— Я бы с радостью, да не могу. Пер, мой господин, считает непростительным нарушать законы гостеприимства… и вдобавок это суеверие. Ты уверена, что дом проклят?

Девчонка кивнула, пряча глаза в тени.

— Если он никуда не пойдет — брось его, уйди сам. Это так же верно, как бородавка у Катлы на подбородке.

— Не могу я бросить Пера, — горестно сказал Бран. — Ты хотя бы скажи, что это за проклятье и какая опасность нам угрожает.

Девчонка покачала головой, и под изорванным платком блеснули ее светлые волосы.

— Не могу. Если бы Катла только узнала, что я вас пыталась предостеречь, она… — Что-то грузно скрипнуло наверху, и она смолкла. Качая головой и прижимая палец к губам, она попятилась к кухне.

Бран схватил девчонку за запястье, но тут же выпустил, изумившись собственной отваге.

— Что за беда с тобой приключилась? — спросил он шепотом. — Может, я… сумею тебе помочь?

Девчонка с изумлением воззрилась на него — казалось, она вот-вот расхохочется. Затем быстрая грустная улыбка скользнула по ее губам.

— Не думаю, но все равно — спасибо тебе за твою доброту.

Если бы ты только знал… но нет, тогда бы тебе и в голову не пришло помогать мне. Лучше беги, пока еще не поздно. — Шепча эти слова, она отступила назад и исчезла во тьме убогой кухни.

Брана раздирали решимость разбудить Пера и увести подальше от опасности и страх перед гневом и насмешками друга, когда тот очнется от сладкого сна, чтобы выслушать его, Брана, нелепые и в высшей степени суеверные опасения. Весь простой трудовой люд Скарпсея сохранил здоровое почтение к магии и магам; скепсис был уделом богатых и ученых, которые редко бывали наедине с мрачными безлюдными горами и затерянными долинами. Едва слышно вздохнув, Бран взял меч у Пера и привалился к стене, готовый к неусыпному бдению. Меч в руке принес ему столько же успокоения, как если бы это была живая ядовитая змея. От всей души он надеялся, что не случится ничего такого, что еще больше подтвердило бы его извечную трусость.