— Все, мужики, — заявил я, чуть отдышавшись. — Не могу я больше идти. Бросьте меня здесь, пусть лучше я один… как Куцый… чем все…

Павел и Андрей переглянулись.

— Юр, не глупи. Тут немного осталось, всего-то часа два пути, и выйдем к реке. А там и жилье близко.

Я помотал головой.

— Не могу. Сил больше нет… ноги не идут… как ватные.

Павел молча отдал Лейтенанту свой рюкзак, силком поставил меня на ноги, а затем подсел и закинул мое немощное, но еще очень даже увесистое тело себе на плечи. Я успел заметить изумленный взгляд Андрея, а затем мерно закачался в такт шагам Павла, видя только снег да огромные сапоги, доставшиеся Павлу от Жеребы.

Сколько он меня нес? Час, два? Не знаю. Время теперь измерялось не минутами, а пройденными шагами. За все это время Павел только два раза останавливался отдохнуть.

В третий раз он опустил меня на землю, когда идущий впереди Андрей взошел на невысокий пригорок и дрогнувшим от радости голосом вскрикнул:

— Река!

Она была поменьше Попутной или Оронка, с водой странного, белесого цвета. За годы она пробила глубокий коньон в горной породе, и от обрыва до самой воды расстояние превышало добрых два метра. Мы еле нашли более пологое место для спуска. От реки непрерывно шел какой-то шуршащий звук. Все объяснилось, когда Андрей опустил в воду руку и вытащил несколько тонких, игольчатых пластинок льда.

— Шуга идет, — сказал он. — Значит, скоро река встанет.

— Эх, нам бы до этого на тот берег переправиться! — заволновался Павел. — А то жди, когда еще лед окрепнет.

— Да, это верно, — кивнул Андрей. — Надо рубить салик.

Оставив на берегу рюкзаки и меня, мужики ушли в лес, и вскоре я услышал далеко разносящиеся по округе удары топора. Часа три ушло на заготовку бревен для небольшого плота. Нарубили и тальника для их увязки, спасибо покойному Жеребе, научил дураков в свое время.

Плохо было то, что из шести стволов только два были сухими, больше не нашлось. Едва мы спустили на воду это корявое сооружение и взобрались на него, волны сразу начали перекатываться через бревна. Это было не смертельно, но неприятно.

Единственным шестом орудовал Павел. Слава Богу, что шест вырубили длинней обычного, глубина здесь доходила до двух метров. Мы выплыли на самую середину реки. Плавное течение, белый снег по берегам, серое небо и безмолвие — все это завораживало нас.

Мерно ворочавший шестом Павел громко вздохнул, и Андрей тут же с улыбкой подковырнул его:

— Что, Павло? О драниках мечтаешь?

— Что драники. Хотя бы покурить, и то дело.

— Это верно. Сколько мы уже, месяца два постимся? Я вообще даже рад, что бросил курить. Сколько раз пытался, и никак. А тут вон, все условия. Даже вспомнить об этом некогда.

— А мне очень хочется, — вздохнул Павел. — Ночами даже во сне папиросы вижу. Все больше «Беломор».

К звукам нашего негромкого разговора и плеска воды под шестом прибавился еще какой-то звук. Сначала мне показалось, что это шорох сталкивающихся льдинок за бортом нашего утлого салика. Льдинок явно прибавилось, течение убыстрилось, и плотик уже с трудом пробивался вперед в окружении вязкой массы льда.

«Сало, — вспомнил я другое название шуги. — А похоже».

Но непонятный звук все усиливался. Теперь забеспокоились и мои друзья.

— Что это? — спросил Павел, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. Андрей, до этого сидевший рядом со мной на рюкзаках, поднялся и приник к окулярам бинокля. С минуту он стоял неподвижно, потом резко крикнул:

— К берегу, Пашка, это падун!

Тогда все понял и я. Шуга приглушила звук водопада, скрыв его за шорохом и звоном миллионов сталкивающихся льдинок.

Павел старательно работал шестом, подгребая к нужному нам берегу. А течение все увеличивало скорость, нас стремительно сносило вниз. Как назло и этот берег был высоким, временами обрыв поднимался выше человеческого роста, а у самого берега уже нарос лед, оказавшийся не таким уж и хрупким, как казался на вид. Нам с трудом удалось пристать всего метров на сто выше водопада. Здесь он ревел уже могуче и солидно. Берег над нами возвышался метра на полтора, Андрей разбил ногой лед, но он все-таки мешал подойти к берегу вплотную. Павел удерживал шестом салик. Лейтенант перекидал на берег наши обледеневшие рюкзаки, потом тем же способом доставил на берег и меня. Убедившись, что я благополучно приземлился, Андрей примерился и ловко вспрыгнул на обрыв. На плоту оставался один Павел.

— Давай прыгай! — подбодрил его Лейтенант.

Павел как-то неуверенно глянул на нас, поплотнее воткнул в дно реки шест и попытался прыгнуть на берег, но поскользнулся на обледенелых бревнах и упал поперек плота. Шест с плеском упал в воду, и его тут же подхватило и унесло течение. Мы с улыбкой наблюдали за чертыхающимся Павлом, вылавливающим из воды шапку, пока Андрей не заметил, что плот потихонечку начал отдаляться от берега. Лейтенант первый осознал опасность.

— Пашка, прыгай! Быстро!

Но Павел растерянно оглянулся по сторонам, увидев увеличивающуюся полосу черной воды, он метнулся к другому борту, но шеста там уже не было.

— Прыгай! Пашка, кому говорю! — орал во всю глотку Андрей.

Но расстояние между берегом и плотом за какую-то секунду увеличилось на несколько метров. А течение быстро разгоняло плот. Мы с Андреем бежали вдоль берега, крича что-то бессмысленное, а на плоту стоял Павел и смотрел на нас снизу вверх. Он молчал, лишь на простецком его лице застыла растерянная полуулыбка. Он словно говорил нам: «Ну как же так? Я ведь не хотел, все так случайно получилось, я не хотел!»

Даже здесь, за шаг до смерти, он ничего не просил и не жаловался. Течением плот вынесло на самую середину, медленно разворачивая поперек реки. Но Павел до самого конца стоял к нам лицом. Шум водопада уже заглушал наши голоса, белесая пелена мелкой водяной пыли прикрыла, словно вуалью, его фигуру, и тут же плот исчез за обрезом водосброса, вздыбив напоследок рассыпающиеся бревна.

Пробежав еще немного, мы увидели, как за валом отбоя бушующей воды крутанулось одно из бревен, мелькнуло что-то темное и тут же скрылось в белой пене, плывущей вниз по течению.

Несколько минут мы стояли как завороженные, бессмысленно глядя вниз. Этот падун казался гораздо ниже того, что мы в свое время преодолели на Попутной. Всего-то метра три высотой. Но он отнял жизнь одного из нас. Андрей медленно опустился на колени и закрыл лицо руками. Я почувствовал, что по моему лицу текут слезы.

Мы долго сидели на берегу и молчали. Идти куда-то не было ни сил, ни желания. Поклажа наша заледенела. Андрей пнул один из рюкзаков и тихо сказал:

— Из-за этого проклятого золота…

Он не закончил фразу, но я и так понял его.

— Пошли, — негромко сказал Андрей, совсем не командирским голосом, взвалив на себя оба рюкзака. Я поплелся за ним.

Солнце, бледным пятном проглядывающее сквозь мутную пелену, клонилось к западу и Андрей забеспокоился.

— Где же этот скит? Должен быть где-то здесь.

Действительно, вокруг не было заметно жилья, да и на снегу виднелись только свежие птичьи и заячьи следы. А между тем потихоньку начал задувать ледяной ветерок и снег начал залеплять глаза.

Я с содроганием подумал, что если и эту ночь мне придется провести на снегу, то утром я точно уже не поднимусь. Сразу навалились мысли о Ленке, о дочери, как им придется жить одним. Эти грустные размышления прервал радостный голос Андрея:

— Вот он!

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и сначала ничего не увидел. Самая обычная тайга, множество громадных кедров. И лишь подойдя поближе, я увидел среди деревьев плотный деревянный заплот трехметровой высоты из вкопанных в землю цельных бревен, заостренных сверху. Дерево потемнело от времени, и если бы чуть посильней разыгралась бы пурга, мы могли пройти мимо скита, не заметив его. Для нас это означало бы только одно — неминуемую смерть.