— Ах ты черт, совсем про него забыл! Павел, помоги!

Тот побежал навстречу обгоревшему и буквально поймал его на руки — человек потерял сознание.

— Как же он жутко обгорел, — заметил Андрей, разглядывая нового пациента. — Непонятно, каким чудом он еще жив, да и сюда сумел забраться… Не пойму, кто это.

Вскоре незнакомец открыл глаза.

— Пить, — прохрипел он. Я напоил его из той же кружки, из которой поил Долмачева. Андрей склонился над ним и спросил:

— Ты кто?

— Не узнаешь? — чуть слышно ответил тот, потом какое-то подобие усмешки промелькнуло по его черному лицу. — Начальство надо узнавать… в любой… ситуации.

— Иванович!? — первым догадался Андрей.

— Андрей, срочно вызови базу, вертолет, — попросил мастер.

— Хорошо, — Лейтенант побежал в вагончик.

Через минуту он вернулся.

— Кто-то раскурочил передатчик, — растерянно сообщил он. — Главное — когда успели-то?

— Наверняка это хитрый еврей, — подал голос Чапай.

— Мациевич? — удивился Андрей.

— Больше некому…

Прикрыв глаза, я вспомнил, как все происходило, и подтвердил версию мастера.

— Да, он последним выходил из конторы.

— Ну, значит, мне хана, — пришел к выводу Иванович и повернулся ко мне. — Юр, там в конторе небольшой такой ящик с замком, у меня под кроватью… Принеси…

Я выполнил его просьбу. Ящик оказался небольшим, со стандартную посылку.

— Андрей, ключи мои у тебя? Да, вот этот, открой, — чувствовалось, что Ивановичу становилось все хуже, он уже постанывал сквозь зубы.

Внутри ящика оказался разный житейский хлам: письма, документы, какие-то фотографии.

— Под бумагами пошарь, там должны быть…

Под пачкой писем оказалась упаковка ампул.

— Омнопон, — прочитал я название лекарства.

— От Федьки прятал, — пояснил Иванович, наблюдая, как Андрей набирает в шприц наркотик. — Он любитель до всякого кайфа…

Укол подействовал сразу, мастер как-то обмяк, прикрыв жуткие белесые глаза. Тут некстати заорал пришедший в себя Сенюхин, но дойдя до самой высокой ноты, вдруг захлебнулся, несколько секунд бился в мучительных судорогах и наконец затих навсегда.

— Кто это? — спросил Иванович, поворачивая к покойнику лицо.

— Сенюхин, — ответил я.

— Ну, вот видишь, Юрка, когда он только отошел а ты тогда его приговорил…

Я сначала не понял его, потом до меня дошло. Ведь это Чапай вспомнил тот случай, когда порвавшийся шланг ударил Сенюхина по голове! И он еще мог шутить! Это поразило и Андрея. Он отвел меня в сторону и сказал:

— У него кое где даже кожа запеклась, еле проколол, а он еще шутит. Здоровое у мужика сердце, другой бы давно коньки отбросил. Принеси матрац, переложим его с земли. Да захвати хоть простыню, что ли, прикрыть сверху.

Когда мы переложили его на матрац, мастер на секунду пришел в себя, коротко простонал и сказал:

— Спасибо, мужики.

Из глаз его выкатилась слеза и скатилась вниз, оставив на щеке тонкий мокрый след.

— Я попробую починить рацию, — тяжело вздохнув, проговорил Андрей, — а вы перенесите всех… В хозблок, к Рыжему.

Мы управились лишь к вечеру, и то лишь с теми, кто лежал на поляне. К почерневшим головешкам, в которых лишь угадывались контуры людей, мы с Павлом даже подойти не решились. Это была самая тяжелая работа в моей жизни. Мы присели отдохнуть на крыльце хозблока, когда из вагончика мастеров донесся знакомый треск атмосферных помех и мы услышали усталый голос авиадиспетчера.

— Борт сто тридцать шесть, отвечайте, почему молчите…

Андрей сменил волну.

— Мациевич, вторая бригада, почему молчите? Ответьте базе, — твердил уже другой голос.

Когда Андрей появился на крыльце, Павел с надеждой спросил:

— Наладил?

— Нет. Только прием. Передатчику хана.

Иванович слышал наш разговор. Подойдя к нему, Лейтенант спросил:

— Ну, теперь-то ты расскажешь нам, как все было на самом деле?

— Да чего уж теперь скрывать… Одной ногой уже там…

Иванович попросил, чтобы ему приподняли голову. Говорил мастер с трудом. Обгоревшие губы потрескались, и сквозь черноту кожи чуть сочилась кровь и виднелось розовое мясо.

— Все это задумал какой-то башковитый мужик в Москве. Деньги сейчас ничто, а золото есть золото, оно, как известно, не ржавеет. Разрешение мы получили как раз через него, эту, как ее,… лицензию. Все задумывалось просто: золото артель добывает, но государству не сдает. Как раз Селиванов заболел, к руководству подтолкнули Мациевича. А у него действительно вызов в Израиль пришел, там его уже ждали жена и дочь… Но его прижали, сказали: «Если хочешь увидеть землю обетованную, то откупайся золотом».

— А с нами как? — перебил его Андрей.

— Да что вас… Вас должны были здесь оставить. Прилетел бы вертолет, забрал меня, золото, вроде как на совещание. Ну, а вас бы еще рекультивацией заниматься оставили.

— А потом?

— А что потом… Продуктов полно, до зимы бы перекантовались, а там по зимнику выбрались к людям. Только не было бы ни золота, ни начальства, от них даже запаха бы не осталось. Специально таких подбирали, чтобы родня раньше времени шум не подняла.

Мы с Андреем переглянулись. Стала понятна вся эта история с анкетами.

— А как же все остальные? Неужели в артеле все повязаны? А как милиция? Все-таки шестьдесят человек в тайгу завезли, неужели никто бы не хватился? — разгорячился Андрей.

Иванович снова скривил губы в подобии улыбки.

— Чудак ты, Андрей. Ну завезли в одном месте, вывезли в другом. Мациевич был мастак по таким делам. Недаром за пять лет целое состояние огреб, бумажки перебирая. Ну, а кто слишком глубоко нос совал, тех укорачивали. Селиванова, похоже, убрали, главмеха, еще парочку стариков из конторы. Ну, этим Бурый занимался и его головорезы.

— Кто это, Бурый? — снова спросил Андрей.

— Бурый это Бурый… Серьезный человек. Вор в законе. Это он «убедил» Мациевича остаться до сентября.

— Что ж он, такой страшный? — хмыкнул я. Чапай, несмотря на нестерпимую боль, повернул голову и посмотрел на меня.

— Не дай тебе Боже увидеть Бурого… Он так не страшный, мочки уха только нет, пулей отшибло при побеге, да нервный тик лицо иногда дергает. Но у него принцип простой — свидетелей не должно быть. Это он меня сюда пристроил… Сидел я с ним в свое время, про золото ему рассказывал. Вот он и вспомнил, вызвал. А меня тут черт попутал, с Витькой связался.

— С каким Витькой? — не понял Андрей.

— Да видели вы его, с Куцым приезжал. Он как раз на пятерик оттянулся, с зоны вместе вышли… Ему недаром на зоне кликуху Пушка дали, у него в башке только одно было: пушку в руку, и вперед… Так вот, Витька решил у самого Бурого кусок оторвать. План был простой. Раз в месяц вертолет, облетая участки, забирает золото. Когда это будет происходить в последний раз, мы бы его и захватили…

— Кто мы?

— Я, Куцый, Федька и Витька.

— А почему в последний раз? — не понял я. — Можно было и в июне вертолет угнать?

— Зачем? Шуму бы много было. Милицию бы на ноги подняли, все бы перекрыли. Как я понял, уже в начале августа уничтожили все личные дела артельщиков, даже списки бригад. Мациевичу и Бурому не с руки было поднимать шум в сентябре. У них могли отобрать и остальное золото, то, что добыли раньше. Витька все точно просчитал… Оружие тоже он добыл, автоматы, гранаты, весь арсенал. Пропал вертолет, и все тут. Да только Куцый нас подвел. Сволочной он мужик, к тому же жадный. Как про золото услышал, аж затрясся весь. А у него был один бзик — как нажрется, в грехах каяться начинает. Я про это знал, но Витьку не предупредил, не думал, что они там такую свистопляску затеют, оглоблю в задницу этому Рыжему. А тут они с золотом пустышку вытянули. На банкете по этому делу он и завел свою исповедь. Сначала о том, как по пьянке жену свою топором зарубил, а потом и о том, что мы задумали, рассказал, дурак! Те сначала не поверили, а как дошло до мужиков, давай метелить его всей бригадой. Витьку подняли, тот уже в отключке был к этому времени, в вагончике валялся. Ему допрос с пристрастием устроили. Но он отбился, успел добежать до вагончика, да и положил всех. Куцего не грохнул только потому, что подумал что тот уже дуба дал…