– Кончим дело!
– Не попятимся, государь!
– Святую истину сказал ты, Иван Васильевич!
– Хватит татарам озоровать!
– Наши люди, на мухамеданов работая, всю силушку повымотали!..
Царь поднял руку, призывая к молчанию:
– Согласье принимаю. Токмо глядите, бояре, пускай нелицемерно будет ваше слово: великие трудности предстоят!
– Не покривим душой, государь!
– Пускай же весь свет знает, что Москва за правду постоит до последнего! – Царь встал с трона, выпрямился.
По чину думного сиденья поднялись и бояре.
– Кто поведет рать в поход? – приложив губы к уху Ивана, спросил Алексей Адашев.
– Кто? – удивился царь, тряхнув подстриженными в скобку волосами. – Я и поведу.
Этот быстрый обмен словами не ускользнул от слуха советников. Намерение царя вызвало смущение. Бояре полагали, что государь не захочет снова подвергнуть себя опасностям и тяготам бранной жизни.
Иван обвел глазами членов Думы. Только Макарий, Сильвестр, Курбский, Адашев и еще два-три боярина из молодых смотрели сочувственно, в глазах остальных он читал несогласие.
Князь Никита Ростовский сказал:
– Не прими за обиду и поношение, государь: лучше б тебе на Москве остаться! А вдруг, как и прежде бывало, крымчаки с казанцами сговорятся, и когда ты войско на Казань поведешь, крымская орда на Москву нагрянет? Кто же тогда, окромя тебя, стольный город защитит? А на Казань рать вести – мы твои слуги. Кому укажешь – тот и воевода.
Царь задумался. Довод Ростовского был серьезен: опасно оставлять Москву на попечение бояр. Но еще опаснее посылать рать на Казань с одними воеводами, которые без царского глаза обязательно перессорятся и погубят дело.
Ведь случилось же в правление отца его, Василия Ивановича:[139] князья Иван Бельский и Михайло Глинский, оба знаменитого рода, после успешных боев с противником подошли к Казани. Городские ворота были открыты, и казанские воины разбежались. Но Бельский и Глинский проспорили три часа, кому из них первому войти в город, и потеряли удобный случай взять Казань. Да и прошлый поход оттянулся на месяцы из-за воеводских раздоров…
После обсуждения решили: войска в поход поведет царь, а Москву, если случится надобность, станут защищать воеводы.
– Нынче в поход! – воскликнул царь. – В безмятежном житии не суждено нам проводить время. И пусть будет что будет!
Думный дьяк записал: «Государь указал, и бояре приговорили идти походом на непокорную Казань».
Сам царь вышел на Красное крыльцо объявить народу решение Думы; за ним показались митрополит и бояре. Иван Васильевич оглядел площадь. Море людских голов зашевелилось. Многие поднимались на цыпочках, чтобы увидеть государя; другие крестились на царя, как на икону; третьи высоко подбрасывали шапки, пугая ворон, примостившихся на крестах церквей.
Буря приветственных возгласов встретила слова царя о том, что поход на Казань решен.
Снова полетели в воздух шапки, люди обнимались и целовались с радостными слезами; ни у кого не было сомнения в том, что дело кончится удачей, раз пришла в движение великая народная сила.
Веселый перезвон колоколов плыл над Москвой…
Глава II
Едигер, хан Казанский
Казань готовилась к войне.
Власть в мятежном городе принял твердой рукой Едигер – царевич из рода Гиреев.
Астраханский царевич Едигер-Магмет давно жил у ногайцев, прикидываясь доброжелателем Москвы, но зорко следил за событиями. Когда в Казани вспыхнуло неожиданное восстание, гиреевцы призвали Едигера, испытанного воина:
– Иди к нам в цари! На тебя вся надежда!
Едигер согласился.
Когда было объявлено, что Едигер приближается к городу, толпы казанцев высыпали на подгородное Арское поле – встречать нового хана. Впереди ехали муллы во главе с Музафаром. Сын сеида бодро и прямо сидел на вороном жеребце арабской крови. Рядом везли зеленое знамя, святыню мусульман.
Из-за леса показался небольшой отряд всадников, и во главе его – Едигер, молодой, черноусый, крепкий духом и телом. Радостный рев толпы и выстрелы пищалей разнеслись по полям. Сизоватые облачка порохового дыма поплыли над толпами народа…
Опытный в ратном деле, новый хан понимал, что Иван IV придет под Казань с немалой силой и надо противопоставить ему крепкую защиту. Едигер призвал под знамена многие тысячи задворных казаков со всех улусов. Мирзы – мелкие помещики – тоже явились со своими людьми, вооружив их. Племена, еще не сбросившие иго казанских ханов: мордва, арские чуваши, марийцы, – обязывались выставить сильные отряды.
Тех, кто не способен был владеть оружием, согнали под стены Казани и заставили копать глубокие рвы, рубить лес, строить укрепления.
Казанские ханы не доверяли угнетенным народам, и не без причины: князьки отдельных мелких племен и родов только и ждали случая перейти в русское подданство, как сделали жители Горной стороны.
Чтобы удержать в повиновении насильственно схваченных людей, Едигер приказал взять их семьи и привести в Казань. За верность главы семьи отвечали жизнью его жена и дети.
Лихорадочная деятельность охватила город; муллы поддерживали среди обитателей религиозный фанатизм, слабым и колеблющимся угрожали не только загробными муками, но и скорым возмездием на земле.
В огромных количествах заготовлялось вооружение: оружейники делали пищали, не гонясь за отделкой; пороховщики готовили зелье; лучные мастера гнули луки, выстрагивали бесчисленное количество стрел. Скупщики оружия требовали от поставщиков такое количество кинжалов и наконечников для стрел и копий, что мастера спали по два-три часа в сутки.
Едигер принимал все меры, чтобы собрать побольше войска. Он хотел заручиться поддержкой ногайских князей, которые могли выставить в поле сто пятьдесят – двести тысяч вооруженных воинов.
С такой большой силой приходилось серьезно считаться: в многолетней борьбе Москвы и Казани весьма важно было, чью сторону примут ногайцы. Царские послы годами жили у ногайцев, искусно удерживая их от выступления против Москвы.
Но и другая сторона не дремала. Турецкий султан Солиман I Великолепный, узнав о казанских событиях, спешно прислал посла к ногайскому князю Измаилу. Он уговаривал Измаила пойти против русских вместе с казанцами, приказывал оказать помощь Азову, которому угрожала Москва. За это сулил сделать Измаила ханом азовским. Но Измаил не решился на открытое выступление: Солимана он боялся, но московский царь был более грозным противником. Зато Измаил позволил стать под знамена Едигера желающим помериться силами с московитами. Таких набралось больше десяти тысяч; их повел ногайский князь Улубей. Едигер приветствовал такое значительное подкрепление.
* * *
С приходом Едигера к власти Музафар-мулла сильно возвысился. Новый хан предпочитал советоваться о делах не с Кулшерифом, сильно одряхлевшим за последний год и мало выступавшим перед народом, а с энергичным Музафаром, который, казалось, не знал усталости. Музафар-мулла то произносил горячие проповеди в мечети при большом скоплении слушателей и убеждал народ биться с русскими до последней капли крови, то отправлялся на стены и умело руководил строительными работами.
По городу пошли слухи (не без участия Джафара-мирзы и других клевретов Музафара), что Кулшериф-мулла скоро удалится на покой и первосвященнический престол займет его воинственный сын.
Не только в государственных делах, но и в самом дворце Кулшерифа Музафар-мулла перехватил власть у отца.
Кулшериф, одинокий, всеми забытый, сидел у себя в покоях, а все распоряжения по дому отдавал его старший сын.
* * *
Музафар-мулла сидел на шелковых подушках, поджав ноги. Перед ним стоял Булат в поношенном бешмете с медными пуговицами. Лицо старика было сумрачно.
Музафар говорил по-татарски, Булат – по-русски. Переводил Джафар-мирза.