– Здесь Дубас! – отозвался парень.

– Все готовы? – спросил голова.

– У нас сборы короткие, – ответил Лука.

– В путь! Держитесь опасно, а мы, ежели что, грянем на подмогу! – Голова шепнул Луке тайное слово для обратного прохода.

Ратники разобрали вооружение: топоры, рогатины, кистени. Василий Дубас, считая обычное оружие пустяком, раздобыл толстый дубовый кол.

Лука вел отряд по узким деревянным мосткам, остальные ступали за ним след в след: кто срывался – увязал выше колен в липкую грязь. Мостки для пешеходов пролегали по русскому стану во всех направлениях.

Миновали последнюю цепь дозорных; дальше шла полоса, простреливаемая днем со стен. Мостки кончились, идти стало труднее, грязь захватывала ноги и чавкала, когда их вытаскивали. Звук казался разведчикам настолько громким, что они удивлялись, как его не слышат татары.

Русские знали: у внешнего края крепостных стен казанцы установили тарасы – огромные ящики, наполненные землей. За тарасами скрывались от русских пуль и стрел татарские передовые посты. Пощупать такой пост и направлялись разведчики. Впереди шел остроглазый паренек, зорко присматриваясь к кочкам и буграм. Враг скрывался поблизости.

Шли десять или пятнадцать минут, но воинам казалось, что время остановилось, что бредут они без конца, с усилием освобождая ноги из липкой грязи и смутно различая идущих рядом.

– Алла, алла! – раздались неистовые крики.

Татарский караул!

– Бей без жалости! – свирепо рявкнул голосистый Лука.

Закипел ожесточенный бой. Темнота не долго скрывала сражающихся. Казанцы, не охотники до боя во мраке, повсюду расставили бочонки со смолой; около них держались караульные с горящими фитилями.

Ослепительно яркий после тьмы вспыхнул желтый огонь. Враги увидели друг друга. Численность отрядов была почти равной, но из приотворенных ворот бежали татары, ободряя своих дикими воплями.

Самый молодой ратник лежал на земле с разрубленным плечом. Шапка свалилась с парня, русые кудри разметались по грязной земле. Один из воинов душил руками коренастого татарина с побагровевшим лицом. Ничипор Пройдисвит прыгал туда и сюда; в его руках играла сабля, и после каждого взмаха валился татарин.

Василий Дубас крушил неприятелей огромным колом. Лука Сердитый, Демид Жук и Нечай перли с рогатинами, как на медведя…

Бой был недолог, и победа клонилась на сторону наших, но к татарам приближалась подмога. Где-то и русские трубы играли, но ждать своих скоро не приходилось. Краснолицый Лука, приклонясь к земле, подкрался к Дубасу, дернул за полу.

– Назад побежим – татарина ухвати!

– Живого?

– Живого!

Дубас свистнул дубиной над головой ближайшего противника – татарин присел от ужаса. Василий схватил его за руку, вырвал клынч,[163] перевалил пленника через плечо, как куль. Тот взвыл, но Ничипор кольнул его саблей:

– Замолчь, бисов сын!

Русские отступали. Седой ратник с усилием волок раненого сына; к нему подоспели на помощь другие. Демид Жук, олончанин Лука, казак Ничипор, Нечай и еще несколько ратников, пятясь, сдерживали напирающих татар. Свистели татарские стрелы, но огонь догорал, тьма снова крыла землю… Жука стрела ударила в грудь, но в его шубе была вшита железная пластина, и стрела отскочила. Еще двое были ранены, прежде чем стрелы перестали настигать отходящих.

Погоня отстала.

Двое стрельцов остались лежать под стенами крепости, несколько раненых тащились с помощью товарищей. Татары потеряли втрое больше.

– Кто там? – раздался голос из тьмы.

– Эвося! – язвительно отозвался Лука. – Своих не спознал?

– Тайное слово говори!

– Дай поближе подойтить! Что я, заору тебе на весь белый свет? – Сердитый подошел к дозорному, молвил тихо: – «Меч государев!»

– Проходи!

Шли к лагерю, гордые успехом.

– Васька, спусти татарина!

– Зачем?

– Да ведь тяжело тащить!

– Еще одного давай, и то снесу!

Голова и оставшиеся товарищи встретили своих радостно. Пожалели погибших, но на войне горевать некогда. Всеобщее внимание обратилось на пленника. Хорошо одетому татарину в чужом стане было не по себе, он оглядывался со страхом и ждал смерти.

– Молодцы, молодцы! – радостно говорил голова. – Скоро обернули дело – и часу не промешкали. А ты, – обратился он к пленнику по-татарски, – думаешь, тебе башку снимем?

– На все воля аллаха…

– Так вот, друг: коли полезен будешь, башка твоя на плечах останется. Утром отведем тебя к воеводе. Спи, коли можешь.

Скоро в русском стане водворилась тишина.

Так проходили боевые ночи под Казанью.

Ветры с севера приволакивали снежные тучи. По ночам морозило, лужи покрывались коркой льда. Утром белый иней устилал землю, деревья, палатки, землянки и шалаши воинов, богатый царский шатер, крытый дорогой парчой.

Предводители мятежных казанцев ждали прихода зимы с надеждой, понимая, что Казань не выдержит долгой осады. Народ роптал: люди погибали от голода и дурной воды во множестве.

Муллы призывали народ к терпению и напоминали верующим:

– В рамазан[164] не едят же по целым дням!

– Зато ночью едят! – возражали раздраженные слушатели.

– Ночью спать надо, а не есть! – вывертывались хитрые муллы. – А кто терпеть не хочет, ступайте к урусам: там с вас с живых кожу сдерут – боярские седла обтягивать!

Но в народе шел слух, что урусы обращаются с перебежчиками совсем не так сурово, как твердят муллы и беки. Русские старались доказать это осажденным. Пленников выпускали под самые стены, и они бодро орали:

– Эй, люди! Сдавайтесь московскому царю! Он справедливый, он щедрый, пленных не бьет, хорошо кормит!

Со стен отвечали:

– Уходите, собаки, изменники! Стрелять будем!

– Урусы не побили, а вы бить собираетесь?

– Голова предателя не должна оставаться на его плечах!

– Снимите, если можете!..

Камай-мурза часто появлялся под стенами и тоже уговаривал сложить оружие, обещая милость русского царя.

– Этот Камай, должно быть, заговорен, – завистливо твердили голодные казанцы: – его и стрелы не берут. Молодец, вовремя к урусам убежал!

– Краснобородым хорошо, – летал шепоюк: – они запасли еду.

– И запасать нечего: у них во дворах живой махан[165] ржет…

– Махан!.. У-уй… – Собеседники облизывали пересохшие губы.

Нишану Джафару-мирзе пришла хитрая, как ему показалось, мысль. Никита Булат не соглашался работать на татар – значит, надо использовать его по-другому.

Джафар-мирза приказал привести Никиту из тюрьмы. Булат явился в сопровождении Ахвана, изнеможенный, страшно похудевший, но по-прежнему крепкий духом.

– Держишься, старик? – удивился управитель и неожиданно добавил: – На волю хочешь?

– Кто же отказывается от воли!

– Мы тебя отпустим.

– Из тюрьмы освободите? – спросил Булат.

– Из Казани выпустим, к своим пойдешь!

– Наверно, неспроста такая милость?

Джафар-мирза понял не сразу:

– Что ты сказал, старик?.. А, ты хочешь знать, что должен за это сделать? Немного. Ты хоть и в зиндане, а знаешь, что ваши город взять не могут. И никогда не возьмут: только новые тысячи и тысячи трупов уложат под нашими стенами. А зачем? Жизнь человека – дар аллаха, и бесцельно отдавать ее – грех…

– Сладко поёшь, – не удержался Никита. – Не верится мне, что тебе русских жалко стало!

Джафар-мирза продолжал, не слушая старика:

– Мы тебя выпустим во время вылазки. Скажешь, что удалось убежать. Пойдешь к царю Ивану и посоветуешь бросить осаду…

– Царь Иван только и ждет моего совета! – усмехнулся Булат.

– Ладно, не советуй, – согласился Джафар. – Просто скажи: «Сильна Казань! Много в Казани храбрых воинов, бесчисленны запасы оружия, на два года хватит пищи. Источник воды подорвали порохом, а у них другие есть…»