27 июня посол Родионов, возглавлявший тогда скандинавский отдел МИДа СССР, вызвал к себе посла Швеции Сульмана и пожаловался ему на «отдельные заметки» в шведской прессе, сообщавшие о том, что Валленберга видели живым в русских тюрьмах после 1947 года. Эта информация, как утверждал Родионов, была «вся придумана», после чего он добавил: «Министерство иностранных дел требует, чтобы все сказанное мной было передано матери г-на Рауля Валленберга г-же фон Дардель, которая обратилась к Председателю Совета министров Хрущеву с запросом относительно судьбы ее сына. В то же время Советский Союз надеется, что Швеция… займет позицию, которая исключила бы в будущем использование этого вопроса в целях отравления советско-шведских отношений».
Однако в это время шведов подобные, лишь слегка завуалированные угрозы более не пугали. 18 июля в заявленном ими письменном меморандуме они отвергли предположение, будто их действия основывались на сфабрикованных или непроверенных газетных статьях; напротив, они исходили из первоисточника, т.е. из свидетельских показаний, данных бывшими заключенными тюрьмы во Владимире. «Естественно, — заявлялось в меморандуме, — Министерство иностранных дел придает большое значение столь подробным свидетельским показаниям. В то же время министерство не считает, что они сделаны с очевидным намерением распространения заведомо ложных сведений. Вряд ли можно их приписать также ошибкам в именах или дефектам памяти».
Что же касается предупреждения Советского Союза, что Швеция своими действиями может надолго отравить ее нынешние отношения с Советским Союзом, следует разъяснить, что действия эти мотивированы только одним — пролить свет на судьбу Валленберга. «Установление истины, если оно произойдет, устранит серьезный раздражитель, препятствующий развитию отношений между нашими странами». В начале 1960 года шведское правительство вновь привлекло к рассмотрению дела Валленберга двух судей Верховного суда — Рагнара Юлленсвэрда и Пера Сатессона. 25 апреля, проанализировав все поступившие к тому времени показания, судьи представили совместный доклад, в котором утверждалось, что они удовлетворены «качеством протоколов, которые составлены с большой тщательностью и не дают повода для предположений, будто показания свидетелей сделаны под влиянием наводящих вопросов или в обстоятельствах, которые могли бы повлиять на их содержание. Заявления свидетелей содержат большое количество сведений, истинность которых была проверена и которые не противоречат, а дополняют друг друга… Согласно нашему мнению, настоящее расследование позволяет, в соответствии со шведским законом (хотя результаты расследования все же не могут считаться полностью доказанными), с высокой степенью достоверности допустить, что Валленберг был жив, по крайней мере, в начале 1950-х годов, будучи тогда заключен во Владимирскую тюрьму».
ГЛАВА 15
Следующее звено в цепи открытий явилось самым сенсационным из всех до того времени сделанных, хотя оно станет достоянием общественности Швеции — казалось, единственной страны в мире, граждан которой судьба Валленберга еще волновала, — только через четыре с половиной года.
В январе 1961 года профессор Нанна Сварц, известный специалист из Каролинской больницы [63], отправилась в Москву, как и много раз до этого, на научную медицинскую конференцию. На конференции она встречалась с несколькими видными советскими коллегами, в том числе с профессором Александром Мясниковым. Коллеги встречались и прежде, не только в Москве, и довольно часто обсуждали вопросы, зачастую сугубо специального характера, на немецком языке.
27 января в кабинете у Мясникова профессор Сварц и принимавший ее хозяин обсуждали ход конференции, различные направления исследований и прочие медицинские темы. Затем профессор Сварц направила разговор в другое русло:
«Я попросила его извинить меня, но мне хотелось бы поговорить с ним о деле, очень близком моему сердцу, как и сердцам всех шведов. Я описала ему историю Рауля Валленберга и спросила, не знает ли он чего-нибудь об этом человеке, на что он утвердительно кивнул головой.
Тогда я спросила, не посоветует ли он мне, что нужно сделать, чтобы узнать, где находится Валленберг. Я сказала ему, что мы в Швеции получили информацию, свидетельствовавшую о том, что всего два года назад Валленберг еще был жив, а одному из его родственников сообщали даже, что он жив до сих пор. И тут мой собеседник вдруг сказал, что он про эту историю знает и что лицо, о котором я спрашиваю, находится сейчас в очень неважном состоянии. Он спросил меня, чего я добиваюсь, и я ответила ему, что самое главное — это вернуть Валленберга домой в любом его состоянии. Мой собеседник сказал тогда, понизив голос, что лицо, о котором я спрашиваю, находится в психиатрической клинике».
Профессор Сварц была ошеломлена этим известием. Она понимала, что находится на пороге разрешения тайны, беспокоившей и тревожившей ее страну в течение шестнадцати лет. Она могла освободить человека, давно уже ставшего для ее страны легендой, и поэтому заметно разволновалась. Как свидетельствует ее рассказ о происшедшем шведским правительственным чиновникам, профессор Мясников попросил ее подождать в том же кабинете, пока он не приведет одного своего коллегу для консультаций. Через некоторое время он вернулся с русским ученым (имя этого человека так и не было названо), который остался в кабинете, в то время как Мясников из него вышел.
«Его коллега сел напротив, лицом ко мне. Я спросила его, сообщили ли ему, о чем идет речь, и он подтвердил, что это было действительно так. Он попросил внятно рассказать ему, где служил Валленберг, и написать его имя на листке бумаги. Тогда я написала: атташе Рауль Валленберг.
Я сказала ему, что мать Валленберга — одна из моих пациенток и что она чувствовала бы себя много лучше и обрела бы душевное спокойствие, если бы знала правду. Не важно, насколько серьезно болен был ее сын, — для нее и для всей Швеции было бы благословением, если бы он получил возможность лечиться на родине. Я спросила его, не поможет ли он нам, и он ответил, что сделает все, что в его силах. Я сказала ему, что вся шведская нация была бы благодарна Советскому Союзу, если бы Валленбергу разрешили вернуться домой, пусть даже серьезно больному, физически или душевно. Наше правительство принимает в его деле большое участие».
Д-р Сварц упомянула, что она лично знает заместителя министра иностранных дел Семенова, с которым познакомилась во время его приезда в Швецию. Ее русский коллега посоветовал ей обратиться прямо к нему. «Я далее спросила коллегу, не считает ли он возможным, чтобы я как лечащий врач могла увезти с собой Валленберга домой. Он не исключал — «если он по-прежнему жив» — возможности передачи больного мне, но сказал, что сначала я должна обговорить все с Семеновым». Д-р Сварц поспешила обратно в свою гостиницу, узнала, связавшись с посольством, номер телефона Семенова и позвонила ему, но секретарь ответила, что Семенов находится за границей. В тот вечер на конференции давался банкет. Отыскав на нем своего советского коллегу, посоветовавшего ей обратиться к Семенову, д-р Сварц, спросила его: если Семенов находится за границей, уместно ли будет обратиться к нему в письменной форме? Коллега посчитал, что это было бы самым лучшим выходом из положения. «Коллега сказал мне, что после того, как я ушла от них, они обсудили положение вместе… (и) оба пришли к одному и тому же выводу, что возможная передача упомянутого лица должна производиться по дипломатическим каналам…»
Через несколько дней после возвращения в Стокгольм д-р Сварц позвонила домой премьер-министру Таге Эрландеру, которого она хорошо знала. Как только тот услышал от нее рассказ о том, что произошло в Москве, он тут же попросил ее приехать к нему в резиденцию и вызвал одновременно министра иностранных дел Ундена.
