До ближайшего жилища было не меньше мили. Собаки на таком расстоянии ничего не чуют, а люди в нынешние времена и в здешних местах по ночам спят.

Я поневоле вспомнил рассказ Командора о городе его детства. Портовый прибалтийский город в окружении песчаных пляжей. И каждый вечер пограничники проводили по песку контрольную полосу. Не то для того, чтобы в страну не забрались чужие диверсанты и шпионы, не то для того, чтобы из нее не выбрались свои диссиденты и просто недовольные граждане. А то, что им еще было плыть и плыть до границы территориальных вод, никого особенно не волновало.

Если бы местные прибегали к подобной форме защиты, о высадке не могло быть речи. К счастью, до понятия границ, которые обязательно должны быть на большом висячем замке, здесь еще никто не додумался.

Максимум, если наши предположения о засаде были справедливы, берег мог патрулироваться конными разъездами. Да и то исключительно в дневное время суток. О ночной полноправной службе местные, на наше счастье, понятия не имели. Да и сил на островах у всех крайне мало. Где уж тут перекрыть все подходы?

Время терять не годилось. Малолюдье способствовало тому, что большинство людей (про рабов не говорю) знали друг друга. Разумеется, тех людей, которые жили в местных городках.

Шлюпка ткнулась в песок, прерывая мои размышления.

Теперь начиналась моя сольная партия. Еще перед высадкой Костя Сорокин предлагал мне взять в помощь пару матросов. Как будто что-то можно сделать в данной ситуации числом! Я же не воевать пришел. Одному как-то незаметнее.

Но это в теории. Когда шлюпка отошла, почти мгновенно скрываясь во мраке, я почувствовал себя таким одиноким, каким, наверное, не чувствовал на всем протяжении нашей одиссеи. Разве что в самом ее начале. Тогда мы с Леной вдвоем блуждали по превратившемуся в ловушку острову и не знали, выберемся ли живыми из этой переделки.

С момента же присоединения к группе Кабанова я постоянно ощущал рядом чье-нибудь дружеское плечо. Ну, ладно, не всегда дружеское, так приятельское. Мы ведь все со временем превратились в невольных приятелей, объединенных более-менее общим прошлым и нынешней судьбой.

Почти все. Или все, кто дожил до сегодняшнего дня.

В памяти всплыло перекошенное лицо Грифа, а спину словно вновь обожгло кнутом. Как ни старайся забыть, порой все равно накатывает такое, что хоть волком вой.

Да и наше кажущееся благополучие отнюдь не означает, что этот век стал для нас своим. Как и мы не стали полностью своими для этого века.

Лишнее доказательство тому – мое нынешнее настроение. До тех пор пока мы находились на ставшем временным пристанищем Гаити, я чувствовал себя более-менее сносно. Здесь же, на враждебной Ямайке, душа поневоле просилась в пятки. Ощущение было как у горожанина, внезапно очутившегося посреди дремучего ночного леса. Каждый куст таит угрозу. В тени деревьев прячется кто-то таинственный и зловещий. Идешь, не зная, с какой стороны ждать беды.

А ведь мы прожили здесь больше полутора лет!

В темноте мне не сразу удалось найти знакомую дорогу к усадьбе. Скорее, даже не дорогу, намек на нее. Идти по ней при ночном освещении было трудновато. Приходилось непрерывно следить, чтобы не сбиться. Да уж лучше так…

Поверх камзола на мне был плащ. Не потому, что ночи стояли холодные. Реально местные жители напяливали на себя гораздо больше, чем требовала погода. Зато под плащом можно было надежнее укрыть от случайного взгляда пистолеты.

Никогда раньше не любил оружия. Сейчас же до того привык к нему, что без него чувствовал себя словно голым. Когда у каждого жителя при себе нож, сабля или шпага, в зависимости от общественного положения человека, то поневоле хочется иметь что-либо смертоносное.

Один из итогов наших скитаний – все мы теперь более-менее сносно владели клинком и пистолетом. А уж пустить носимый арсенал в ход стало привычным, как, скажем, выкурить трубочку после чашки кофе.

И никаких кровавых мальчиков по ночам. Лишь вначале еще приходили кошмары. Сейчас чужие жизни, прерванные в одночасье своей рукой, были такой никчемной мелочью, что не стоило и вспоминать. Как раньше не вспоминали прихлопнутую муху.

Вдуматься – до чего мы опустились! Никогда бы раньше не поверил, что смогу проткнуть человека насквозь, словно букашку. Ни раскаяния от содеянного, ничего. Ведь убиенный поступил бы точно так же и тоже не испытал бы в результате никаких мук совести. Разве что минутное удовлетворение от содеянного.

Боюсь, доведись нам вернуться в родной двадцать первый век, и мы уже не смогли бы вписаться в него полностью. Таким, как мы, там только одно место – за решеткой. На страх прочим заключенным и охране. Эти привычки уже не переделать…

Было небольшое ощущение потерянности да чуточку страшновато без спутников рядом. Не так, чтобы очень, в общем, терпимо. Вначале показалось, будет намного хуже. Потом понемногу притерпелся. Раз мы притерпелись к чужому времени и нравам, то уж к ночной дороге…

Хищники здесь не водились, разве что двуногие, однако последние предпочитали вести дневной образ жизни. Говоря проще, несмотря на мелкие страхи, добрался я благополучно.

Единственное – едва не взбрыкнул сторож. Не сразу узнал, каналья. Пришлось рявкнуть на него в лучших флибустьерских традициях. Хоть обошлось без выхватывания пистолета.

– Прошу простить, ваша милость. В темноте не разглядел. Тут все ждут появления Санглиера, вот и приходится быть настороже, – сразу залебезил охранник.

– Ладно, прощаю, – сменил я гнев на милость. – Тут экипаж сломался, пришлось пешком переть, а еще твои фортели…

Про экипаж я сказал с умыслом, дабы с ходу пресечь ненужные вопросы.

– И далеко? Может, людей послать? – деланно забеспокоился сторож.

– Не надо. Рассветет – сами управятся, – барски отмахнулся я. – Лучше хозяина разбуди. Не торчать же мне на пороге!

Минут через десять я уже сидел с владельцем «фазенды» эсквайром Робинсоном. Эсквайр выглядел заспанным, несколько недовольным. Недовольство хозяина имело временный характер. И связано было единственно с поздним, вернее, чересчур ранним часом моего появления.

Эсквайр Робинсон уже получил от нас столько денег за мелкие услуги, что иной причины для недовольства у него быть не могло.

– Кофе?

– Не откажусь.

Мы терпеливо подождали, пока слуга, такой же заспанный, как хозяин, не внесет две чашки ароматного напитка.

Пока длилось молчаливое ожидание, Робинсон окончательно пришел в себя и теперь выглядел как подобает англичанину. Бесстрастно и деловито. От недовольства же, как и следовало предполагать, не осталось даже следа.

– Чем обязан столь… – эсквайр чуть замялся, пытаясь определить, является ли мой визит слишком поздним или слишком ранним.

– Исключительно по делу, – не стал дожидаться я.

Ну, не родился я британцем. Что поделать?

– Нас интересует «Дикая кошка», – уточнил я.

– Я вам уже передавал все, что знаю. Но… – Робинсон немного помялся. – Сколько помню, вы предупредили, будто скоро уходите в метрополию. А сейчас весь остров только и говорит об ожидаемом налете Санглиера.

Значит, все же ожидаемом… Впрочем, сторож говорил о том же.

– Сильно ждут? – как можно небрежнее поинтересовался я.

– Как сказать? Стянули в Кингстон целую эскадру. Из жителей организовали ополчение. Город охраняется со всех сторон. Даже берег на большом протяжении патрулируется днем конными жителями.

Все, как предполагалось. Хорошо, что подобный вариант событий был предусмотрен, и моя высадка состоялась ночью.

Другим выводом из сказанного было то, что в похищении замешан не только Ягуар, но и губернатор. Вряд ли подобные меры приняты для защиты одного пирата, вне зависимости от его титула и подлинного положения в свете. Нет, раз нас здесь так ждут, то это лишь потому, что лорд Эдуард и Чарли поддержали план флибустьера, если не сами выдвинули его.

Робинсон смотрел на меня выжидающе, пытаясь по выражению лица определить, насколько правдивы слухи.