– Это ты виноват – где нам теперь взять другую жертву?! Я старею, посмотри – я опять старею!

– Не ори на меня, я куплю другого раба или украду торговца в городе. Я обязательно что-нибудь придумаю, у нас будет грязная кровь.

Новый день после бессонной ночи начался неожиданно. Услышав в коридоре шум, Питер подпрыгнул на кровати – он не заметил, как заснул под утро после изнурительного ночного бдения.

Хозяин ударил в дверь кулаком, и та распахнулась. Питер был уже на ногах и широко раскрытыми глазами смотрел на мессира Карцепа. Выглядел тот ужасно, должно быть, эта ночь оказалась бессонной не только для его невольника.

– Собирайся!

– Я уже готов.

Карцеп зло дернул головой и вышел, Питер поспешил за ним, на ходу подвязывая башмаки.

Не оборачиваясь, хозяин быстро прошел через весь двор, толкнул створку ворот, и они оказались на улице, где Мургаб держал под уздцы лошадь.

Вскочив в седло, Карцеп крикнул:

– Не отставать!

И принялся нахлестывать лошадь плетью.

Ориентируясь лишь на удаляющийся пыльный шлейф, Питер бежал что есть сил, а когда терял хозяина, тот возвращался и бил медлительного раба плетью. Продолжалось это достаточно долго, еще не зажившая спина Питера снова кровоточила, а на лице к старым синякам прибавились новые кровоподтеки и слой пыли. Прохожие не обращали на избиение особого внимания и шли своей дорогой, лишь изредка бросая на Карцепа настороженные взгляды.

Видя, что невольник вот-вот свалится, хозяин поехал медленнее и наконец в ту сторону, куда собирался.

Избитый Питер, покачиваясь, плелся сзади. Он тупо взирал на высокие дома в обрамлении островерхих кипарисов, после кварталов частных домовладений здесь начинались постройки казенных служб наместника.

Длинная белая стена, вдоль которой они двигались, наконец закончилась каменной аркой и воротами в ней, их охраняли двое часовых в мундирах пехотинцев с алебардами в руках.

Узнав советника, они отсалютовали ему и приняли коня, когда он спешился.

Хозяин прошел в ворота, и Питер, словно собачонка, поспешил следом. Они миновали широкий пыльный двор, окруженный безликими каменными постройками, и остановились под следующей каменной аркой, охраняемой еще одним часовым.

– Солдат, позови сержанта, – не терпящим возражения голосом приказал Карцеп.

– Сержант Гудьир, вас зовет господин советник! – заголосил часовой. Карцеп скривился.

На ходу затягивая алый кушак и надевая киперку, появился сержант. Его усы лоснились от бараньего жира, на сорочке было свежее винное пятно.

– Здравия желаю, господин советник, сэр!

– Я хочу продать своего раба казне, – без перехода заявил Карцеп.

– А! Этого, что ли?

– Да.

Сержант икнул и прижал руки к груди, извиняясь.

– Уж больно он тщедушен и молод, господин советник, сэр. Такой сдохнет еще на марше – зачем казне такая требуха?

– Сержант, у вас есть циркуляр?

– Так точно, господин советник, есть.

– Ну так посмотрите в него – этот раб полностью соответствует требованиям. И вовсе он не тщедушный, он построил мне каменную стену.

Сержант вздохнул и еще раз взглянул на Питера.

– Вижу, что он подходит, руки-ноги при нем, оба глаза на месте. Так что сейчас же принесу формуляр, и впишем этого мерзавца. Одну минуту, господин советник, сэр. Одну минуту…

Сержант ушел, и только часовой теперь с интересом наблюдал за хозяином и его избитым рабом, гадая, за какие прегрешения невольника продают на верную смерть.

– Проще было бы убить тебя, я не нуждаюсь в этих грошах, что за тебя заплатят, – негромко произнес Карцеп, адресуя сказанное Питеру. – Но я не хочу, чтобы ты так легко покинул этот мир, ты должен сполна заплатить за мою ошибку. Сполна.

Вернулся сержант с формуляром и горсткой серебра.

– Как тебя зовут, засранец?

– Питер Фонтен, ваша милость.

– Не ваша милость, а господин сержант!

– Простите меня, господин сержант.

– Ах ты, задница деревенская! – Сержант ударил Питера ногой в голень, и тот, охнув, опустился на землю.

– Сержант, давайте уже подпишем формуляр, а то вы убьете моего раба, еще не заплатив за него деньги.

– Не извольте беспокоиться, господин советник, сэр! Эти твари ужас какие живучие – словно кошки, честное благородное. Удивляюсь даже.

Формуляр был заполнен, и пять серебряных рилли перешли в руки советника. Повернувшись, он пошел прочь, а сержант Гудьир еще наддал Питеру жестким солдатским башмаком в голень и сказал:

– Добро пожаловать в императорскую армию, сучонок. Эта крыса, советник, всучил нам тебя, но знай: ты еще будешь тосковать по его плети, такую мы тебе устроим жизнь, сучонок. Встал и шагом марш за мной!

– Но я не могу идти, господин сержант… Вы отбили мне ногу…

– Прыгай на одной, ур-род! – заорал сержант, брызгая слюной. – А то прикажу забить тебя прямо здесь!

Поняв, что сержант не шутит, Питер, превозмогая боль, поднялся и запрыгал на одной ноге за новым хозяином, осознавая, что пожелание мессира Карцепа начало сбываться.

В числе других рабов, количеством около сотни, Питера поместили жить в длинный сарай. Спали здесь часов по пять, а то и меньше, все остальное время посвящалось «познанию трудностей солдатской службы», как любил повторять вечно пьяный и злой сержант Гудьир. Познание трудностей заключалось в издевательствах над безответными рабами самого сержанта и его семерых помощников.

Чаще всего казенных людей заставляли перетаскивать тяжелые каменные блоки с одного конца пыльного двора на другой. Поднимать их удавалось только вдвоем, однако при этом, ради смеха, сержант устраивал состязания и вместе со своими дружками хлестал рабов плетками, заставляя их передвигаться с блоками быстрее. В результате те, кто приходил последним, отправлялись в «лечебницу» – темный подвал одного из казенных помещений. Из лечебницы никто никогда не возвращался, а через сутки в сарай приносили одежду, чтобы отдать тем, кто сильно поизносился.

Иногда Гудьиру надоедали скачки с тяжестями, и он просто ставил рабов на солнцепеке, а сам, сидя в тени, следил за тем, чтобы никто не шатался. Когда кто-то падал, его оставляли лежать, часто испытуемые там и умирали.

Несмотря на то что у Питера болела ушибленная нога, он старался не подавать виду и, чтобы не попасть в «лечебницу», старательно таскал камни в паре с такими же, как он, беднягами.

Помимо основной бесправной части невольников среди казенных рабов имелась собственная «знать» – настоящие воры и разбойники, убивавшие на воле людей и, будучи пойманными, проданные в неволю. Руководил воровской шайкой некто Рафтер, человек сильный и жестокий. Его молодчики терзали людей в сарае, после того как те возвращались с ристалищ сержанта Гудьира. Рафтер требовал подношений, вымогая те крохи, что удавалось заполучить несчастным самыми удивительными способами.

Почти каждый день кто-то из невольников выходил в город на работу с оплатой в карман сержанта, но по возвращении молодчики Рафтера трясли несчастного, забирая у него то, что удалось стащить на воле, – кусок хлеба, монетку или носовой платок. В неволе ценился любой пустяк.

Разбойники имели преимущества не только в сарае, но и перед сержантом Гудьиром, члены шайки никогда не подвергались тем издевательствам, что остальные невольники, откупаясь своей добычей и присматривая за основной массой рабов.

Через две недели пребывания в сарае в качестве казенного невольника Питер все еще был жив. Его неоднократно избивали помощники сержанта и разбойники Рафтера, однако пока ему везло и все обходилось кровью и синяками – кости оставались целыми. Миновало Питера и другое несчастье – большинство невольников страдали запорами от пищи, которую им давали, бедняги обрывали с дикой сливы листья, чтобы хоть как-то поправить здоровье.

– Сегодня у вас есть возможность отличиться, дерьмоеды! – объявил сержант перед началом очередного ежедневного истязания. – Мне нужен каменщик – есть знакомые с этим ремеслом?