Радостно закивав, Епифан вновь исчез и тут же появился, смущенно замявшись, сказал:

— Там бояре с утра дожидаются.

— Скажи, нога у князя разболелась, — устало махнул рукой Константин, а когда верный стремянной вновь удалился, мысленно обругал себя: «А сам ведь даже не узнал, где именно и у какого боярина сестра его находится. Ну да ладно. Решим как-нибудь вопрос, но только завтра».

Он и впрямь настолько устал, что даже и ел-то нехотя. Однако надо было решить еще одно дело, и после обеда Костя вновь вызвал Епифана, потребовав, чтобы тот нашел смерда Николая. Отыскали того лишь спустя полчаса, стоящего на коленях перед иконой Христа, следующего на свою Голгофу с крестом на плечах.

В маленькой деревянной церквушке было почти пусто и, невзирая на солнечный день, темновато. Атмосфера патриархальной грусти и какой-то светлой торжественной печали царила во всем небольшом помещении, где, с одной стороны, было достаточно чисто, а с другой — скудость убранства сама лезла в глаза чуть ли не любому богомольцу. Тусклые краски на немногочисленных иконах, грубо размалеванная стена перед алтарем, небрежно сколоченный амвон — все это в совокупности порождало картину самой неприглядной убогости и нищеты.

Красноречиво дополняла ее и одежда священника, маленького тщедушного старичка с подслеповатыми слезящимися глазами и редкими, седыми как лунь волосами. Лишь бодро торчащая вперед небольшая пегая бородка мальчишеской лихостью и задором диссонировала с унылым выражением лица. Зато старенькое одеяние, от бесконечных стирок давно потерявшее свой первоначальный цвет, как раз соответствовало всему остальному.

О чем думал Николай, о чем просил Господа Бога, он и сам, пожалуй, толком не знал. В то время как губы его почти беззвучно шевелились, автоматически повторяя слова молитв, которые он прочно помнил не один десяток лет, мозг его лихорадочно метался в поисках ответов на многочисленные вопросы, включая главный — зачем он здесь? «Как хорошо молодым, — мыслилось ему. — Пушки, гранаты, ружья, пистолеты понаделаем… Вперед, разобьем татар! А дальше что?»

Он не знал сроков своего пребывания здесь так же, как и остальные, но почему-то был уверен в том, что исчисляются они далеко не одним десятилетием, а это, в свою очередь, означало, что не из-за одной Калки попали они сюда. Впрочем, он-то, да и все они, кроме Константина, влипли в эту историю случайно, хотя и это тоже сомнительно.

«В самом деле, — лихорадочно думал он. — Неужели посланец высшего космического разума был не в состоянии предусмотреть такую случайность и предпринять маленькие, можно сказать, совсем крошечные, даже микроскопические, с учетом его всемогущества, меры, чтобы надежно застраховать себя от таких случайностей. Следовательно, мы здесь не просто так, не в виде балласта к основному грузу. Значит, у каждого есть какая-то сверхзадача, поставленная…

Стоп. Но он же — как его там, Алексей Владимирович, кажется, по словам Константина, — никаких условий не ставил, ничего не просил, не требовал. Он и сам ничего толком не знал. А может, знал, но скрыл? Да нет, не стал бы он лгать. Это низко и недостойно для такого божественного уровня. Так получается, что он — Бог, ну, пусть посланец его. Так, что ли? А кто же тогда Высшая Сила — тот незримый и неведомый никому судья? Он же могущественнее? Стало быть, нет, ничего это не значит, кроме одного, что я совсем запутался и не ведаю, что мне делать и как жить дальше».

— Господи, вразуми раба своего, ибо туп безмерно и не знает он ничегошеньки. Ведь ежели ты мудрости от нас требуешь, то не в том она заключена, чтобы новое оружие творить для смертоубийства, а в ином совсем. Но в чем? — И он умоляюще посмотрел на сгорбленного под своей ношей и желтокожего как азиат — видать, перебрали с красками — Христа. Но тому было не до Николая. Своя собственная ноша прижимала его тщедушное коротконогое — не сумел неизвестный художник правильно соблюсти все пропорции — тело к земле.

«У каждого свой крест», — пришло ему на ум. Он встал с колен, перекрестился на прощанье, но едва повернулся, как увидел перед собой Епифана.

— Князь кличет, — коротко буркнул он и шагнул в сторону, освобождая для Николая дорогу к выходу.

«Да, у каждого свой крест», — вновь грустно подумалось ему, и он послушно зашагал по скрипучим некрашеным доскам на встречу с Константином.