— Что-то ты даже заглянуть не соизволил. Пришлось даже гонцов за тобой посылать, — упрекнул Константин священника, когда тот появился в дверях, сопровождаемый Епифаном.

— Я слово молвить хочу, — нерешительно подавшись, наконец выдавил Николай.

— Говори. Я слушаю, — улыбнулся ободряюще Константин.

— При всех хочу. Вели Михаила позвать с Вячеславом, — голос его был тих, но настойчив.

— Вот как? — удивление нарастало, тем более что Костя совершенно не понимал, зачем именно Николай хочет собрать всех вместе. «Наверное, надумал что-то, — решил он. — Не зря же весь вечер и всю ночь молчал да слушал. Наконец-то прорвало. Если бы еще узнать, в какую сторону, совсем хорошо было бы».

Он коротко кивнул Епифану, утверждая просьбу, и расторопный стремянной спустя минут десять уже явился, сопровождая Миньку и Славку, после чего, отвесив поклон и убедившись, что дополнительно никаких ценных указаний не будет, тихо прикрыл за собой дверь, предварительно предупредив:

— Ежели что, я тут, поблизости буду. В случае, коль надобность какая, мигом появлюсь, только глас подай.

Заинтригованные загадочным вызовом — вроде бы пару часов назад успели обо всем и поговорить и договориться — и оттого непривычно молчаливые, оба приглашенных уселись рядышком на лавку, после чего Николай, перекрестившись, приступил, как умел, к изложению того, что наболело у него на душе. Он говорил о новой, неведомой пока опасности для всей планеты и ее жителей, которую, сами того не желая, могут вызвать эскалацией гонки вооружения путешественники во времени, о том, что надо бы вместо этого заниматься совсем другим, противоположным — мирным, гуманным, то есть воспитанием души человеческой, о том, что и те силы, которые все это устроили, вполне вероятно, ждут от них именно этого, что им самим в первую очередь надо бы сдать экзамен на гуманизм, о том, что…

Его не перебивали, слушали очень внимательно, но отец Николай чувствовал, что это была тишина непонимания. Хуже того — неприятия. К тому же он и сам для себя до конца толком еще не сформулировал, чего именно хочет, самому себе не ответил ни на один поставленный вопрос, отчего речь его была невнятной, язык путался, мысли свивались в невообразимый клубок, из которого выдергивать их приходилось вслепую.

Наконец отец Николай, окончательно запутавшись, затих. Константин первым прервал молчание, наступившее после окончания речи священника:

— Ну, основную мысль я в целом и общем уловил. Могу заверить, что принцип «не убий» вас никто нарушать не заставит, отче, — и мягко, но властно остановив движением руки протестующий против последнего слова порыв Николая, пояснил: — Именно отче, поскольку тебя я мыслю не только в министры просвещения, но и богословия. Надеюсь, что епископа нам удастся уболтать, чтобы сан на вас возложил.

— Рукоположил, — машинально поправил ошалевший от неожиданного начала ответной речи Николай. «Не поняли, — мелькнула в его голове догадка. — Они же ничего не поняли. Да и я виноват, путаник окаянный. Надо же не так объяснять. А может, еще раз попробовать? Или все равно не поймут?»

— Пусть будет так, — продолжил тем временем Константин. — Далее монашеский сан примете.

— Схиму, — вновь не удержался от поправки Николай.

— Ну ладно, пусть схиму, — согласился Константин. — А там, учитывая, что наш рязанский духовный глава на ладан дышит, и епископом станете. Это — задача минимум. Причем все это время заниматься просвещением. Детей грамоте учить надо и прочим элементарным азам. Алфавит исправлять, чтобы в букварях уже новым стилем все написано было. Да и с цифрами тоже порядок придется навести — на арабские перейти.

— А сейчас какие — латинские, что ли? — удивился Минька.

— Сейчас славянские, буквенные, — улыбаясь, как несмышленышу, пояснил Константин. — Так что ты с твоими чертежами гранат влетел бы как кур в ощип. Подробнее хочешь, так к Зворыке подойдешь, он тебе объяснит все от и до.

— Скажешь, что, мол, глуп и туп, но очень хочешь научиться, — добавил очень серьезным тоном Славка. — В конце слезу младенческую прольешь. Разве он откажет такому смышленому ребенку?

— Я серьезно с вами, — насупился Минька.

— А я нет, по-твоему? — вполне естественно удивился и даже возмутился Славка.

— Стоп, — остановил Константин начавшуюся было перепалку. — Отвлеклись. Так мы до утра не закончим. Кстати, если уж мы затронули эту тему с цифирью и алфавитом, то, дабы вы в будущем не попали впросак, ну, хотя бы на том же рынке при покупке чего-нибудь, внесу ясность насчет современных денег. Значит, так, — тут он на секунду задумался, заставляя послушную память выплеснуть на поверхность все данные по этому вопросу, после чего продолжил: — Самая главная и крупная единица сейчас — это гривна.

— Ишь ты, как у хохлов, — хмыкнул Славка.

— Во-первых, ни хохлов, ни белорусов еще нет, — уточнил Константин. — Во-вторых, украинской гривне двадцатого века тягаться с нынешней так же бессмысленно, как клопу слона на бой вызывать. Сейчас за пару гривен можно коня купить запросто.

— А за одну? — подал голос Минька.

— Если добавить десяток резан, то кобылу. Сразу поясняю, — уточнил Константин, опережая новый вопрос. — Резана — самая мелкая единица. В гривне их полсотни. Впрочем, — тут он нерешительно замялся, опасаясь, что память может его подвести, но все-таки продолжил: — Это вообще не монета, а обрезки гривны, потому ее так и назвали — резана.

— А я уж было подумал, что это в честь нашей Рязани, — разочарованно присвистнул Славка.

— Увы, — развел руками Константин. — Ничем порадовать не могу.

— А помимо гривны и этих резан, более ничего нет? — осведомился Николай.

— Есть еще ногаты. Их в гривне двадцать штук.

— Пятачок, выходит, по-нашему, — тут же прокомментировал Славка.

— И есть еще куна, — продолжал Константин, не обращая внимания на реплику. — Их в гривне чуть больше — двадцать пять штук.

— А на одну ногату или, скажем, на куну можно что-нибудь купить? — поинтересовался Минька.

— Как сторгуешься, — пожал плечами Константин. — Тут все от года зависит. Урожайный он выдался или голодный, от местности, да и от тебя самого — экономика здесь тоже рыночная.

— О господи, — простонал Славка, — От чего бежали, туда и попали.

— Есть и официальный ценник, — утешил его Константин. — Правда, применяется он только на суде при наложении штрафа. Например, за кражу или убийство теленка виновник должен был уплатить пять резан — это всего две ногаты. Штраф за барана составляет одну ногату.

— Увесистые денежки, — уважительно покрутил головой Славка.

— А из чего они сделаны? — не унимался Минька.

— Так ты что, до сих пор ни разу в руках их не держал? — удивился «лектор».

— Это где же бедному смерду столь крупную деньгу узреть? Да еще мальчишке. — ехидно прищурился Славка.

— Ах да, — спохватился Константин и тут же заверил: — Это поправимо. Увидите еще и ты, и он. И даже не одну.

— Надеюсь, — проворчал Славка.

— А иноземные деньги ходят ли на Руси? — вмешался в разговор Николай.

— Сколько угодно, — утвердительно кивнул Константин. — Тут тебе и арабские динары с дирхемами, и польские гроши со злотыми, и норвежские марки, и французские ливры, и прочих хватает. В целом, если брать по большому счету, то наших денег не очень-то и много наберется в процентном отношении к их общему количеству. Но о деньгах, пожалуй, на сегодня достаточно. Перейдем к другим мерам — длине, весу, объему и так далее. При измерении длины все основано на пяди. Это расстояние между концами вытянутого большого и указательного пальцев руки.

— Так ведь у каждого оно разное, — опешил Минька. — И как мне в таком случае чертежи рисовать с размерами?

— Думай, — коротко отрезал Константин. — На то тебе и голова дадена. Неужто не сообразишь?

— Да без проблем, — философски пожал плечами Минька, — однако все равно это неудобно.

— Согласен, — кивнул князь-учитель и тут же предложил: — Вот этим тебе и надо заняться как-нибудь на досуге. Проблема не горящая, хотя на первый взгляд простейшая, но с кондачка тут ничего не решить.