— Да ну, — махнул он рукой. — Всеславом каким-то.

— А из-за чего сыр-бор с тиуном разгорелся?

— Да понимаешь, он начал пятую рыбу с нас требовать. Это сбор у него такой, типа налога.

— Знаю, — кивнул Константин.

— Так понимаешь, в чем дело-то. Он ведь ее даже пересчитывать не стал. Просто взял и отложил себе все самое лучшее. А мужикам одни мальки с головастиками остались. Ну я же вижу, что врет он, гад. Там чуть ли не половина в его куче оказалась. Тоже мне, рэкетир задрипанный. Я и возразил, а он в крик, Мужики-то молчат, а меня зло взяло, и когда он ручонками своими сучить начал, я ему и въехал по физиономии. А он сразу давай орать — в сруб его, стервеца. Это меня, значит.

— В поруб, — поправил Константин аккуратно.

— Ну да, в поруб, а я как сказал?

— Почти так, но не совсем.

— Погоди-погоди, а ты откуда знаешь? — насторожился Дыкин. — Ах, ну да, ты же у нас князь. Сам сажаешь, — ехидно протянул он.

— Вообще-то пока только доставал, но скоро и посажу. Тебя, — уточнил Костя. — Если дальше ерничать будешь. Ты, Слава, запомни: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Нам с тобой сейчас присматриваться надо долго и старательно, прежде чем что-либо поменять попробовать. К тому ж неизвестно, сколько времени мы здесь пробудем. А сейчас пока заруби себе на носу: я для тебя князь и только.

Дыкин вновь насторожился, пришлось его успокоить.

— На людях, временно. Вот вечерком к тому же тиуну в светлицу завалимся, там расцелуемся да и накатим как следует за встречу. В обиду я тебя, конечно, не дам, но ты тоже веди себя прилично. Ко мне со всем своим почтением, рассказывать уже ничего не надо. Будем считать, что повинился, а мужики твою правоту подтвердят. Плохо только, что ты ему руку отломил, придется тебя выкупать.

— Как это? — не понял Слава.

— Ну, согласно Русской Правде за увечье платить надо. Либо тебе, либо мне, ежели я тебя в свою дружину хочу взять.

— А ты хочешь?

— Спрашиваешь еще, — усмехнулся Константин. — Мы теперь с тобой друзья по несчастью. Стало быть, держаться воедино надо. Ну что, встали?

— Погоди-погоди, а откуда ты все это знаешь-то? — засомневался вдруг Вячеслав.

— Про что именно? — не понял Костя.

— Ну про виру там, про сруб, ой, то есть поруб, — пояснил он.

— Так я ведь учителем истории работал.

— Ну, тогда тебе легче, — уважительно заметил Вячеслав и грустно добавил: — А я офицер. Капитан. Внутренние войска. Слыхал про такие? — Он грустно усмехнулся и подытожил: — Кроме войны ни черта не умею.

— Ну и отлично, — попытался его ободрить Константин. — Тебе в моей дружине самое место.

Дыкин грустно усмехнулся:

— Да какая здесь война-то? Ни автоматов, ни гранат. Одни мечи да луки. А меня стрелять из них никто не учил. Да и на лошади я если и скакал пару раз, так и то в детстве, когда в пионерлагере был.

— Ерунда, — заверил его новоявленный товарищ по несчастью. — Главное — это командирские способности. Дисциплинку подтянуть опять же не мешает. Нам с тобой большие дела вскорости предстоят. Битву на Калке проходил в школе?

— Ну?..

— Вот тебе и ну. Она через семь лет будет. Всем попотеть придется. Ну что, пошли?

— Погоди-погоди, — опять остановил его Вячеслав. — Так ты что, целых семь лет здесь торчать собрался?

Ответом было неопределенное пожатие плечами.

— Кто знает, может, и больше. Я вообще-то на всю жизнь уже настроился. Так, на всякий случай. Да и тебе советую, чтоб потом не разочаровываться. Знаешь, есть такая пословица хорошая: «Надейся на лучшее, а готовься к худшему».

— Значит, на всю жизнь? — посуровел Дыкин.

— Да не знаю я ничего. Просто настроиться советую. Пока хотя бы лет на семь. До Калки. Жаль мне наших предков. Глядишь, если бы татарам сразу зубы пересчитали, может, и нашествия никакого бы не было потом.

Капитан слегка оживился:

— Ну, если так, то тогда мы и впрямь здесь нужны. Слушай, а может, нас специально для этого сюда и закинули?

— Для чего для этого? — вновь не понял Константин.

— Ну, чтобы битву эту выиграть.

— Может быть, — не стал спорить он с Вячеславом и заторопил: — Все, встаем, а то меня народ уже заждался. Значит, как договорились — голова понурая, меня называешь князем и вообще молчи побольше, а то твои словечки из двадцатого века тут всех в шок вгонят.

— Тебе легко, — огрызнулся он беззлобно. — Ты историк. Небось с первого же дня освоился. А я по-ихнему только из «Иван Васильевич меняет профессию» помню. Лепота, да еще аки-паки. Вот и все.

— Ничего, освоишься, — успокаивающе бросил Костя уже на ходу к возку, который Епифан тут же направил навстречу.

Все остальное прошло как нельзя лучше. После разноса, устроенного тиуну, тот как-то сразу присмирел и лишь поглядывал на князя умоляющими глазками — лишь бы не уволил. Порадовала Константина и Доброгнева, сообщив, что рука в полном порядке, только вправлять пришлось, что она уже сделала.

— Нехороший он, мужики от него стоном стонут, — добавила она в конце своего краткого сообщения и попросила: — Ты уж построже с ним, княже.

Чего-чего, а уж это можно. Константин не поскупился, свирепо рыча на своего наместника чуть ли не целый час. Под конец тиун, окончательно придавленный гнетом тяжких обвинений, ведь мужики-то, видя такое дело, тоже подписались и наговорили про него достаточно гадостей, причем серьезных, в глубине души уже всерьез начал размышлять, сразу ему повеситься или подождать, пока князь лично удавит. Но тут Константин, решив передохнуть, заверил всех, что завтра вынесет свое окончательное княжеское решение, а сейчас пусть этот прощелыга в дом ведет да угощает чем бог послал.

А послал тиуну бог в тот день не только речных даров, то бишь свежей рыбы, но и хмельных медов в изобилии, а также смуглого, с поджаристой хрустящей корочкой, молоденького поросеночка с хреном. Вдобавок к этому основному блюду на столе красовалась куча всевозможных домашних яств, включая аппетитно хрустящие огурчики — прошлогодний засол, но вкусные до безобразия, духмяные грибочки, какое-то сало, все в розовых прожилках, тающее во рту. Словом, ничем не хуже, нежели у боярина Онуфрия накануне в Ольгове.

Вообще-то Костя уже успел заметить, что к князьям и боярам Бог как-то необычайно и постоянно щедр, а теперь убедился, что он и к тиунам тоже не менее благосклонен.

Единственное, чем существенно отличался дом тиуна от боярского, так это габаритами. У Онуфрия двухэтажный, а здесь хоть и большой, но пока без надстройки. Светелка, где они пировали, поменьше будет, да и спальни почти отсутствуют. С грехом пополам нашли одну комнатушку для князя и еще одну для Доброгневы и Марфуши, а дружинников изрядно подвыпивший Вячеслав, родная душа, отвел в свою лачугу, после чего вернулся назад. Епифан все порывался завалиться на пол прямо у порога горницы, но Константин — куда деваться — тонко намекнул, что собирается отправиться по девочкам и лишний свидетель будет лишь изрядной помехой в этом щекотливом деле.

Лишь после этого стремянной понимающе закивал и, бормоча, что князю любая будет рада и почто не веселиться, коли дело молодое, а ночь все покроет, послушно побрел на сеновал, после чего Константин весь вечер и добрую половину ночи проболтал с Вячеславом о том о сем, вспоминая главным образом родной двадцатый век. Вопросов, как им теперь быть дальше и что вообще с ними будет, они, по молчаливому согласию, почти не касались, одновременно посчитав, что ни к чему в такой веселый час омрачать настроение загадками, на которые все равно пока не отыскать ответ.

Ночью они выяснили и вопрос, касающийся юного возраста Вячеслава, никак не соответствующего званию. Оказалось, что им обоим при передислокации в иное время сбавили — в виде компенсации, что ли? — годков по десять.

С утра бывший капитан внутренних войск пристал к Косте с требованием немедленно заменить этого паршивца-тиуна на более порядочного человека. На вялые княжеские возражения о том, что нет на примете ни одной подходящей кандидатуры, Славка тут же торжествующе завопил, что таковая есть у него, не зря же он здесь торчал чуть ли не три месяца.