Мое настроение стремительно улучшалось. Давно на душе не было так светло и чисто, как сейчас. Мне хотелось петь, но бог не наделил меня музыкальным слухом, и я попросту заорал во всю силу. Оглушая, под сводом арки заметалось эхо. Билетерша, подбоченившись, тотчас появилась в поле моего зрения.

– Ты чего разорался? – спросила она.

– Эхо проверяю, – ответил я и пошел вдоль стены к траншеям и котлованам археологов – там как-то я видел двух симпатичных девчонок с огромными лопатами, которые, как шахтеры, ковырялись в земле на глубине двух десятков метров. Любопытнейшее зрелище!

Себя не обманешь. Я был счастлив, что мне не пришлось защелкивать на запястьях Леши наручники и смотреть ему в глаза, после того как между нами навсегда опустится решетка. Я искатель, я археолог, я следопыт, но не конвоир и не палач.

Я думал, что этот сумасшедший день закончится вполне миролюбиво и мне не придется больше хвататься за пистолет или стакан, а две в меру навязчивые любительницы выкапывать тайны истории сгладят дурные впечатления. Но мне пришлось еще раз убедиться в том, что моя жизнь полна неожиданных сюрпризов. Девчонки, раскрутив меня на три бутылки шампанского, проводили меня до самого дома, а когда им стало ясно, что продолжения банкета не будет, что я уже едва держусь на ногах от усталости и счастья, пообещали прийти завтра вечером, после того как выполнят норму и углубят котлован на три метра. Если бы я пригласил их к себе, то события, возможно, не разворачивались бы столь стремительно. И, кто знает, может быть, вообще повернулись иной стороной.

Чувство естественного любопытства у меня притупилось настолько, что я не обратил внимания на темную иномарку, стоящую рядом с моим домом. Но как только я вошел в подъезд, за моей спиной хлопнула автомобильная дверца.

Лампочек на лестнице, естественно, не было, и я не рискнул сразу идти в темноту, остановился у почтовых ящиков, будто хотел достать почту, хотя, кроме районки, газет я не выписывал и писем не получал уже года три и по этой причине редко заглядывал в ящик. Высокий человек в светлой рубашке остановился на входе, как мне показалось, тоже не решаясь зайти в темный подъезд. Он кашлянул и спросил:

– Простите, что беспокою. Вы случайно не Кирилл Андреевич Вацура?

Ненавижу подобные вопросы! Почему Кириллом Вацурой я должен быть случайно? Очень даже закономерно! К тому же зачем спрашивать, если этот человек прекрасно знает, кто я такой.

Незнакомец не дождался ответа:

– Что-то я не расслышал…

– А я вам, собственно, ничего и не говорил, – ответил я, пытаясь открыть ящик ключом от квартиры.

– Но почему же?

– Потому что задаете ненужные вопросы.

– Почему вы так считаете?

Я выпрямился. Незнакомец уже не вызывал у меня опасений. Если бы он хотел что-нибудь сотворить со мной, то сделал бы это без лишних разговоров.

– Кто вы такой? – спросил я его. – Я никак не могу вас узнать.

– В этом нет ничего странного – здесь совершенно темно, – усмехнулся незнакомец. – Кроме того, мы ни разу не встречались, хотя… Хотя однажды говорили по телефону.

– Секундочку! – сказал я, бесцеремонно взял незнакомца под локоть и вывел на улицу, чтобы увидеть его лицо в свете фонарей. – Так и есть! Вам повезло, я вас узнал. Ведь вы Виктор Резоевич Гурули? Так сказать, генеральный директор АО «Доброе сердце», или как там – «Сердечная забота»?

Гурули не мог не уловить крепкий запах спиртного, который струился от меня, как выхлоп из автомобиля, и не понять, что я издеваюсь над ним, но ответил очень даже доброжелательно:

– Почему вы говорите «как будто»? Я действительно генеральный директор акционерного общества. Только называется оно «Милосердие». Странно, однако, то, что вы меня узнали. Где вы могли меня видеть?

– На похоронах вашей чрезмерно умной предшественницы.

– Как? И вы там были?

– А чему вы так удивляетесь? Ведь я был страстным поклонником ее коммерческого таланта, одним из ее лучших клиентов. Разве вам надо об этом напоминать?

– Да-да, – кивнул Гурули, кинул взгляд на автомобиль, затем поднял руку и щелкнул пальцами. – Именно потому я и разыскивал вас сегодня весь день. Я должен…

Молодой человек, вышедший из автомобиля, подошел к нам и протянул Гурули кейс.

– Так вот, – продолжил коммерческий директор, – я должен принести вам свои извинения… – Я чуть было не уточнил: «За то, что вы чуть не ухлопали меня у памятника морскому десанту?» – Может быть, поднимемся к вам?

– Может быть, – ответил я тоном, которым посылают ко всем чертям, и пошел по лестнице вверх. Я сейчас был не в форме, не в том настроении, чтобы заниматься Гурули и решать те ребусы, которые он намеревался мне подкинуть.

Гурули шел за мной совершенно бесшумно. Любопытные у него были ботиночки – каблуки не стучали по бетонной лестнице, по которой, кажется, стучат даже лапы кошек. Что у него в кейсе? Для чего его «шестерка» передал чемоданчик столь демонстративно?

У своей квартиры я несколько помедлил, затем протянул руку к соседней двери и позвонил. Из Славика, конечно, свидетель тухлый получится, но выбора не было. Сосед долго не открывал, зато невнятно прокричал из-за двери: «Щас! Не ломись, как жаба в колодец, иду уже!» Появился он на пороге в своем обычном виде: рваная тельняшка, спортивное трико с отвислыми коленями, недельная небритость, глаза ушли в глубь черепа, словно улитка в свою валторну, волосы на голове склеились в многочисленные рожки. Все ясно: человек серьезно посвятил себя любимому занятию. Утром его можно будет пытать, но он не вспомнит, что накануне вечером я потревожил его и что рядом со мной стоял высокий мужчина с тонкой ниточкой усов и серебристым налетом седины на длинных бакенбардах. К счастью, Гурули не был осведомлен о свойствах памяти Славика.

– Это ты звонил мне сегодня утром? – спросил я первое, что пришло мне в голову.

– Я? – переспросил Славик и качнулся назад, словно приготовился к тому, что вслед за моим вопросом последует удар в нос. – Куда звонил? К тебе? Не, не звонил! Это не я. Зачем мне звонить? Ты мне ничего не должен, чтоб я по утрам тебе звонил.

– Да? Странно. Кто ж это звонил? А я подумал, что это ты.

– Не, не я. Зачем мне звонить? Если б был должен…

Гурули, не скрывая, смотрел на меня с насмешкой. Я провернул ключ в замке и зашел в прихожую. Славик прикрыл свою дверь, но не до конца, и следил за нами через щель.

– Прошу, – сказал я коммерческому директору, кивая на диван в комнате, а сам пошел на кухню и, пристроившись у крана, залпом выпил три стакана холодной воды.

Под ногами Гурули поскрипывали половицы. Он ходил по комнате. Я встал в дверях и, прислонившись к косяку, стал сопровождать его взглядом. Генеральный директор с любопытством рассматривал книги в шкафу, фотографии девушек и маленькие этюды, нарисованные Демчуком, которые прикрывали стену, словно марки на почтовом конверте.

– А у вас, оказывается, довольно разносторонние интересы, – сделал он мне комплимент.

– С чего вы взяли?

– Я сужу по книгам и, – он кивнул на стену, – по живописи.

– Картины рисовал не я, книги тоже не я писал.

– Ах вот в чем дело! Тогда приношу свои соболезнования.

Ничего, чувством юмора этот Гурули не обделен.

– Давайте ближе к делу, – поторопил я его.

– Правильно! – кивнул Гурули. – Время клиента надо беречь, как свое собственное. Секундочку!

Он расстегнул пуговицы темного двубортного пиджака, запустил пальцы в маленький карманчик на боку жилетки и достал изящные золотые часики на цепочке.

– Сейчас двадцать два семнадцать… Я отниму у вас от силы десять минут.

Гурули сел на диван, положил кейс себе на колени и щелкнул замками. Я не видел, что внутри, – мешала крышка.

– Для начала распишитесь в ведомости. – Он достал лист, надел очки. – Три миллиарда восемьсот семьдесят миллионов плюс семьсот миллионов от процентов. Сумма, разумеется, указана в купонах, но это всего лишь для проформы. Я выдам вам долларами… Что вы на меня так смотрите? Что-нибудь не так?