Ну нет! Я так не привык и был готов драться до последнего, даже если мое поражение предопределено. Я вернул загубник Анны на свое место. Это движение чем-то напоминало зуботычину. «Прости меня, милая, – мысленно извинился я перед девушкой, – в последнее время тебе часто достается от меня. Но отказываться по своей воле от жизни и хлебать соленую воду – нехорошо, не по-христиански».

Она все еще сопротивлялась. Оказывается, заставить человека жить так же трудно, как и убедить покончить с собой. Я заламывал ей руки, не позволяя Анне снова выхватить загубник или сорвать с себя маску. От нашей борьбы, казалось, загудела скала. В поисках опоры мы хватались за водоросли, гроздья ракушек, били по мохнатому телу ногами, и вокруг нас расплывалось рыжее облако мельчайшей взвеси, словно подняли пыль дерущиеся на завалинке петухи. Через несколько секунд мы перестали друг друга видеть.

И тут я понял, что это – наш единственный шанс. Фантазия моя отличается однообразием, особенно в критические моменты жизни. Я не смог придумать ничего нового, похожий трюк я уже проделал полчаса назад на западном берегу острова. С усилием оторвав от себя Анну, я выразительно постучал себя кулаком по голове и стал изо всех сил расчесывать «шкуру» подводного чудовища. «Пылевое» облако разрасталось, подобно пожару на картонной фабрике. Анна не сразу поняла, зачем я это делаю, затем, опустившись ниже, принялась мне помогать. Подводников я уже не мог увидеть, но чувствовал, что они совсем близко. Вытолкнув Анну из «пылевого» облака, я принялся стаскивать с себя акваланг. В последний момент, сделав глубокий вдох, вытащил загубник и завинтил редуктор, оставшись лишь в одной маске.

Лямки акваланга были слишком широкими, и я никак не мог зацепить их за какой-нибудь выступ. Наконец мне это удалось. Два баллона желтыми пятнами налипли на тело скалы. На расстоянии протянутой руки уже невозможно было разглядеть, что это всего лишь баллоны, а не человек в акваланге. Я же, худой, голый, с ровным бронзовым загаром, прекрасно маскировался в рыжих водорослях, крепко прижавшись к камню.

Анна опустилась ниже. Я уже ее не видел и даже не чувствовал пузырьков от ее дыхания. Может быть, она, как и я, перестала дышать, чтобы не выдать себя раньше времени.

Я почувствовал движение воды. Водоросли вокруг меня заколыхались, переплетаясь с моими волосами. Я не сводил глаз с двух желтых пятен. Лишь бы лямки не сорвались с выступа, молил я бога, иначе это будет началом моего конца.

В мутном облаке началось движение теней. Сначала я увидел красный в белых полосах ласт подводника. Он качнулся рыбьим плавником перед самым моим лицом, всколыхнул «пыль» и исчез. Затем я увидел тень подводника в полный рост: кажется, он скользил вдоль скалы головой вниз, отыскивая нас с Анной, и прошел всего в каких-нибудь двух метрах от акваланга.

«Пыль» заклубилась вокруг меня, как слои коктейля в миксере. Водоросли, подчиняясь единому ритму, начали плясать из стороны в сторону. Почувствовав близость добычи, подводники ускорили поиски. Я уже крепко сжимал зубы, сдерживая все усиливающиеся судороги легких, жаждущих сделать вдох. Спасительные баллоны были совсем рядом – я мог дотянуться до них, отвинтить редуктор, схватить зубами резиновый загубник и втягивать в себя, жрать огромными порциями вкусный, приятный, не сравнимый ни с какой едой или питьем воздух.

Началось худшее – мысли стали путаться в голове. Я уже не мог думать ни о чем другом, как о воздухе, уже был готов выдать себя, схватить этот проклятый загубник, засунуть его вместе со шлангом себе в горло – как можно глубже – и пустить такую подачу воздуха, чтобы меня раздуло, как футбольный мяч, чтобы воздух мелкими пузырьками стал просачиваться через глаза, уши…

Желтые пятна баллонов вдруг заслонила собой широкая спина подводника. Убийца, заметив акваланг, отвел правую руку с ножом в сторону, чтобы можно было сильнее замахнуться. Стараясь не вспугнуть свою жертву раньше времени, он, затаив дыхание, медленно приближался к баллонам. Клюнул, мокрушник, на приманку!

Когда подводник нанес первый удар ножом по коричневому облаку, целясь чуть выше редуктора, где, по его предположению, находилась моя шея, я бешеной акулой выскользнул из своей засады, обхватил ногами его бедра, словно резвого скакуна, жестоко, раздирая ногтями лицо, сорвал с него маску и загубник. Убийца, ослепший, шокированный неожиданным нападением со спины, инстинктивно рванул вверх, отчаянно перебирая ногами; он забыл про нож и без сопротивления отдал его мне, растопырив пальцы, чтобы легче загребать воду. Я, все еще сидя на нем верхом, полоснул лезвием по колючему от щетины горлу. Подводник судорожно дернулся и стал мотать головой; бурый «дым» окутал нас обоих. Я отцепился от него. Подводник, уже не двигая широко расставленными ногами, стал с ускорением кружиться вокруг оси, будто на коньках исполнял на льду какой-то танец. Воздух, вырывающийся из шланга, реактивной силой вращал труп.

Я недолго смотрел на эту подводную агонию. Сходя с ума от нетерпения, я шарил руками по бархатной стене, отыскивая свой акваланг, и не мог его найти – к «пыли» примешалось кровавое облако, и большая часть скальной стены исчезла из виду. С беззвучным воплем, выдыхая давно отработанный вдох, я устремился вниз, вдогонку за уходящим в глубину трупом, пробивая головой шуршащий рой воздушных пузырьков, поймал шланг, который кружился змеей, выпуская серебристый закручивающийся спиралью шлейф, схватил его, едва ли не перекусывая, зубами и, давясь воздухом и водой, стал дышать. Труп тащил меня за собой в глубину, во мрак, в холод, и после первых вдохов, от которых в голове зазвенело, я ощутил, а точнее – вспомнил о боли в ушах; давление нарастало с каждой секундой, и я уже рисковал погибнуть от глубины, а не от удушья, но не было воли оторваться от живительного шланга, и я опускался все глубже и глубже, и перед моими глазами уже поплыли радужные круги…

С сильным рывком загубник выскочил из моего рта. Я едва не хлебнул воды. Надо мной на фоне далекой поверхности воды, напоминающей серебристые облака, танцевала Анна. Одной рукой она крепко держала меня за волосы, а второй гнала под себя воду, пытаясь поднять меня наверх. Я не сразу заметил, что на ее плече висит мой акваланг.

Я успокоился, прекратил вырываться, давая Анне понять, что вполне пришел в себя и мои волосы можно оставить в покое. Она сняла с плеча акваланг. В его лямки я просто влетел, поймал ртом загубник, и Анна отвинтила редуктор.

Потом только я стал нормально соображать и, вращаясь на месте, как это делал труп подводника, смотрел во все стороны, воинственно полосуя ножом воду. Никого поблизости от нас не было видно. Анна что-то хотела мне объяснить, крутила головой и показывала в сторону. Я привлек ее к себе свободной рукой. Чувство безумной радости, огромного, катастрофического счастья вдруг нахлынуло на меня. Это была нервная, психическая эйфория. Я едва не сорвал с себя маску, чтобы, обуреваемый восторгом, не начать размахивать ею.

Мы остались живы. Судя по поведению Анны, она тоже не пострадала. Я отправил ко дну одного подводника, а второй, судя по всему, вернулся на катер. Небывалое везение, фантастика, божья воля – не знаю, как объяснить нашу чудесную победу. Четверых из шести вооруженных людей мы прикончили, не имея никакого оружия, кроме бутылки из-под шампанского да собственных рук.

Я рассчитывал, что воздуха в аквалангах нам хватит по крайней мере на половину пути, но расстаться с опустевшими баллонами пришлось гораздо раньше. Анна снова тонула, кричала, билась в моих объятиях, отказываясь бороться за жизнь, и я снова проводил жесткую терапию, топил, дергал ее за волосы, успокаивал, убеждал… Мы провели в воде почти весь день, и только ближе к вечеру наше жалкое трепыхание в километре от берега заметили с вышки спасательной станции и выслали за нами моторную лодку. После пережитых событий у меня возникла стойкая аллергия на моторки, и я не сразу поднялся на ее борт. Один из спасателей что-то кричал мне, протягивал руку, но я с опаской смотрел на него красными, воспалившимися глазами и бил его по руке. Анну спасатели просто втащили в лодку – она почти не подавала признаков жизни.