– Здорово он высек ментов, правда? – спросил Леша. – Вот тебе, кстати, еще одна версия относительно Гурули.

– Мы уже обсуждали ее, – ответил я, возвращая газету Леше. – Фиктивный счет на мое имя, конечно, открыт не без его помощи. Но не думаю, что он лично занимался убийством Васильевой.

– Если я не ошибаюсь, завтра ты встречаешься с ним?

– Ты не ошибаешься.

– Ты не должен идти туда, – твердо сказал Леша. – Выкинь это из головы. Ты не должен идти туда ни в коем случае!

Я посмотрел на Лешу, пытаясь увидеть в его глазах, насколько он интересуется нашей встречей, и вдруг почему-то стал лукавить.

– Видишь ли, мне уже самому кажется, что нет смысла в нашей встрече. Я хотел, чтобы бомж опознал в нем любовника Татьяны. Но бомжа уже нет, значит, очная ставка отменяется.

– Вот это правильно, – согласился Леша.

– Решено, – произнес я, прерывая затянувшееся молчание. – Я не пойду туда. Гурули от нас никуда не денется. Нам надо кинуть приманку для другой, более крупной рыбки.

Леша понял, кого я имел в виду.

– Ты считаешь, что Милосердова в этой истории – самая крупная фигура?

Он не спрашивал. Он скорее хотел услышать подтверждение. Но я отрицательно покачал головой.

– Ты правильно сказал – фигура. Милосердова, как и Гурули, как еще кое-кто, – всего лишь фигура. А есть еще гроссмейстер… Так когда, ты говоришь, у тебя заканчивается отпуск?

Об отпуске Леша ничего не говорил, это я нарочно сменил тему разговора. Пора было выводить Лешу из этого водоворота. Туман рассеивался, и теперь более или менее четко я видел поле предстоящих баталий и абрис позиций противника. Вокруг меня, как тень, обозначилась зона повышенной опасности, и любой человек, находящийся в этой зоне, имел все шансы попасть вместе со мной в перекрестие прицела.

– Дня три еще есть, – ответил Леша, не совсем ясно понимая, для какой цели я об этом спросил.

– Вот и хорошо! – Я опустил руку на плечо Леше и слегка сжал его. – Вот и хорошо, – повторил я. – За эти три дня ты просто обязан наловить не меньше дюжины крабов. И в прощальный вечер мы с тобой закатим пир.

Леша смотрел на меня. Глаза его были наполнены грустью, как у пса, которому предстоит разлука с хозяином. Все правильно. Человеку должно быть грустно, если он перестает вдруг быть кому-то нужным.

– Вашей рукой, Аркадий Федорович, только отдыхающих по вечерам пугать, – сказал я, пожимая белую, в гипсе, ладонь ваятеля, словно поздоровался с ожившей статуей.

Скульптор и художник Аркадий Демчук зимой жил в Питере, а с апреля по ноябрь находился в Судаке. Здесь у него был свой дом, доставшийся в наследство от отца. Дворик, обнесенный сеткой-рабицей, напоминал то ли музей под открытым небом, то ли площадку для съемки какого-то авангардистского фильма – он ощетинился всевозможными гипсовыми статуями, словно бор корабельными соснами. Чтобы пройти к крыльцу и не задеть какого-нибудь каменного атлета с диском, надо было ловко лавировать, уподобляясь лыжнику на трассе слалома. Насколько мне было известно, в Питере хорошо шли его морские пейзажи, а здесь Демчук работал для души, почти что бесплатно. Правда, недавно он получил крупный заказ от какого-то дома отдыха и теперь лепил декоративные вазы для парка и обнаженных Венер – для парадной лестницы.

Демчук мокрыми руками гладил еще мокрые бедра свежевылепленной Венеры, приглаживая одному ему заметные дефекты. Богини любви Демчука заметно отличались от своих двойников, выставленных, к примеру, в Эрмитаже. Аркадий Федорович ваял женщин крепких, крутобедрых и пышногрудых, от которых буквально исходила энергия любви и жажда зачатия.

– Ну что, Кирилл? – спросил Демчук, опуская свои тяжелые сильные руки в таз с водой и вновь прикладывая их к ягодицам Венеры. – Шпионов ловим? Давно не видел тебя.

Я рассматривал скульптуру. Мне показалось, что женщина слегка сутулится, и я сказал об этом Демчуку.

– Все верно, – сразу же отреагировал на мое замечание Демчук. – Это современный вариант Венеры. Ежедневная стирка, глажка, уборка квартиры, походы на рынок. Так что ей положено сутулиться.

Он ласково похлопал гипсовую женщину по спине и повернулся к мангалу, до краев засыпанному морским песком. Под мангалом тлели угли.

– Как насчет чашечки кофе? – спросил он.

Никто на побережье не готовил кофе вкуснее, чем Аркадий Федорович. Мне был известен его рецепт, но я никогда его не применял из-за лени и отсутствия времени. Сначала Демчук обжаривал зерна до появления дымка на сковородке с небольшим добавлением соевого масла, затем горячие зерна превращал в пудру на ручной кофемолке, которую он привез из Аджарии, насыпал кофе в джезву, заливал теплой ключевой водой, ставил джезву на горячий песок и, помешивая деревянной палочкой, доводил кофе до кипения. Сливал в чашку первую пенку и снова ставил в жар. Когда кофе вспучивался вторично, он доливал чашку до краев.

Пока Демчук колдовал над мангалом, я ходил между скульптурами. Мускулистая девушка с веслом в старомодном купальнике заставила меня улыбнуться.

– Чего хихикаешь? – не оборачиваясь, спросил Демчук.

– Я думаю, что вы единственный из скульпторов, кто остался верен этой толстоногой красавице.

– Ты ошибаешься, – не обидевшись, ответил Аркадий Федорович. – Этой девице остались верны миллионы. Только не все имеют мужество в этом сознаться.

– Неужели вы в самом деле думаете, что это кому-то может нравиться?

– Я уверен в этом, Кирилл! – Он стал крутить никелированную ручку кофемолки. – Только хочу немного оговориться. Нравится, может быть, не весло, не старомодные трусики и не ее грубоватые ножки в ботинках. Люди, скажем так, зрелого возраста балдеют от ассоциаций, которые вызывает эта статуя. Как старая музыка, фильмы, вкус забытой еды, которую часто ели в молодости. Ассоциативная память, дорогой мой, самая сильная и объемная – это доказано психологами. Воспоминания о прошлом почти всем доставляют удовольствие, независимо от того, много или мало в действительности было там радостных событий, – таково свойство нашей памяти. И чем больше будет предметов, «звоночков», вызывающих ответную реакцию памяти, тем лучше и комфортнее чувствует себя человек.

Я рассматривал руку девушки, сжимавшую весло. Такой рукой она запросто свалила бы меня на землю.

– И что, покупают их у вас?

– Еще как! В основном санатории, где отдыхают люди постарше. – Демчук вытряхнул молотый кофе в джезву. – Но мы, кажется, не о том говорим. Ты ко мне по делу или так, потрепаться?

– По делу, Аркадий Федорович.

– Кирилл Вацура всегда приходит по делу, – хмыкнул скульптор, высоко над мангалом поднимая джезву с бурлящей коричневой пеной. – Никогда не зайдешь ко мне просто так. Из-за этого я немного чувствую себя бездельником.

Я хотел ответить, что завидую его возможности заниматься творчеством и не думать о многочисленных проблемах, но промолчал. Мы пили кофе из крохотных керамических чашек. Демчук не торопил меня. Он был человеком сдержанным, энергичным, но не суетливым, поэтому в жизни всюду успевал.

– Вы смогли бы вылепить мою физиономию? – спросил я.

Аркадий Федорович рассмеялся. Он не ожидал такого вопроса.

– Ты хочешь установить себе при жизни памятник?

– Можно сказать, что так.

– Ты хочешь бюст или скульптуру в полный рост?

Я призадумался. Надо было как-то сформулировать свою просьбу, не рассказывая того, о чем нельзя было говорить. Это неожиданно оказалось для меня непростым делом.

– Видите ли, мне надо… – Я сделал вид, что отпиваю кофе из чашечки, хотя она была уже пуста. – В общем, мне нужен мой двойник. Такой, чтобы в вечерних сумерках за двадцать шагов нельзя было заметить, что морда у него не живая, а гипсовая.

Аркадий Федорович взглянул на меня с любопытством. Потом заглянул в чашечку, стал наклонять ее из стороны в сторону, чтобы кофейная гуща налипла на стенки.

– Я так понимаю, – сказал он после недолгой паузы, – что ты хочешь кого-то надуть?