– Результат налицо! – подчеркнул Олег Палыч.

– Глаза бы мои не глядели на это лицо, – покачал головой Семиверстов, – узнают ли его остальные, вот в чем вопрос!

– Узнаете брата Юргена? – спросил Булдаков у Зигмунда.

– Узнаю! Узнаю брата Юргена! – ехидно воскликнул Волков, – за остальное не скажу, но улыбка евонная!

– Ге! Ме! – замычал экс-крестоносец и строго посмотрел на бывших «однополчан».

– Он, сволочь! – заявил комтур, – только как везти его прикажете? Что сказать магистру?

– Скажете, что пошел по нужде в лес во время привала, а вернулся уже такой. Сперва что-то мямлил, а затем стал только мычать, – предложил Булдаков.

– А вдруг он все вспомнит? – сомневался граф. Волков засмеялся.

– Вспомнит, и начнет рассказывать про безлошадные повозки и летающие башни! И только не говорите мне, что ему поверят!

– Скорее небо упадет на землю, чем наш магистр поверит в подобную галиматью, – подтвердил переводчик, – но это значит, что не поверят и нам.

– А вы молчите. Хитро щурьтесь и молчите! А этого товарища привяжите к лошади, наденьте слюнявчик, – продолжал извращаться Булдаков, – только не вздумайте давать ему меч – порежется!

– Я иногда плохо понимаю ваш юмор, – сказал граф, когда Зигмунд перевел ему, – прошу прощения!

– Товарища майора Булдакова иногда даже не понимает его супруга, – отвечал сам Олег Палыч, – меня вообще, на земном шаре понимают лишь два человека.

– Два? – посмотрел на него начальник штаба.

– Ладно, уговорили! Три! – примирительно поднял вверх руки бравый майор, – но это – все!

– Что такое «земной шар»? – полюбопытствовал переводчик.

– Хренотень такая, – ответил уклончиво Семиверстов, не имевший ни малейшего желания читать сейчас популярную лекцию по астрономии, – приедешь через годик в гости, объясню.

– Приедем! – торжественно пообещал фон Гольц.

«Куда вы нахрен денетесь!» – подумал Андрей Волков.

Рыцари решили немедля отправляться в путь. Состоялось быстрое прощание. День явно был смазан отвратительным поступком брата Юргена. Последний, сидя на крупе лошади, благосклонно наблюдал за процедурой привязывания собственных конечностей, и вопил на немецком о храбрости кентавров. В таком положении он напоминал «Генри Пойндекстера», только на плечах у него болталось некое подобие головы. Но ее нынешние функции заключались в поглощении пищи и пускании слюны, обильные хлопья которой висели по бокам лошади.

Крестоносцы были щедро одарены и отпущены с миром.

– Ишь ты! Целую коробку сигнальных ракет взяли, десять ящиков тушенки и упаковку цветных карандашей! – возмущался майор Горошин, – им бы щетины с солью навздогон, да майора Галкина в проводники!

– Возлюби ближнего своего! – наставительно сказал отец Афанасий, также принимавший участие в церемонии прощания.

– Я их так люблю, что не колеблясь облил всех напалмом! – буркнул замполит. Подошел Булдаков.

– О чем тут мистер Альтернатива распространяется? Небось, о ненависти к коварным фрицам?

– Да нет, – возразил игумен, – мы о любви к ближнему толковали.

– Любовь и наш замполит – две разнополярные вещи. Он даже сам себя не любит, и зеркало у него в комнате заплевано.

– Знаете, майор Булдаков! – вспылил Горошин, – не будь вы так чертовски сильны, я бы вам надавал затрещин!

– Так сходите и нагрубите маме! Очень помогает, говорят, – предложил Олег Палыч.

– Братья, не надо ссориться! – возвел очи к небу игумен.

– А мы и не ссоримся, – пожал плечами Булдаков, – так, легкая пикировка. Мне, собственно, пора. Нужно зайти в медчасть – там мой «орел» над девкой чахнет.

Оказалось, над девкой чах не только Вовка. Этой же ночью в карауле свел счеты с жизнью и Виталик Петренко. Он последние несколько дней ходил бледной тенью с воспаленными глазами, почти не ел и ни с кем не общался. В военном билете наискосок было начертано: «Уволился на тот свет, с которого явился. Привет, Наташка!»

Хоронило горемыку почти тысяча человек. Норвегов плевался про себя и кусал губы. Горошин старался не попадаться командиру на глаза и правильно делал – под настроение ему могли вставить по самый пропеллер. Надо отдать ему должное, замполит понимал, что это камешек в его огород. Здесь, на окраине военгородка, было отведено место под кладбище, и первая могила неустанно напоминала о конце пути «в никуда».

Норвегов говорил скупо, но емко. Слова, словно гвозди, заколачивались в головы собравшихся. В общих чертах обрисовав тяжелое психологическое состояние оторванных от привычной среды людей, полковник яростно призывал бросить вызов отчаянию и хандре, сконцентрировать все физические и умственные силы на текущем моменте и не переставать надеяться на возвращение. Ведь надежда умирает с последним патронам.

С разными чувствами слушали его друзья, сослуживцы и аборигены. Ратибор молил своего бога никуда не отпускать невесть откуда свалившуюся «защиту и отраду», и игумен вторил ему мысленно в унисон. Волков разрывался между двумя «любовями» и вспоминал мать. Агностик Федорчук абстрагировался от реальности и кумекал о кружке пива. А два самых голодных самца – капитан Малинин и ефрейтор Табаков вожделенно посматривали в сторону Бобровки. Оттуда налетевший ветер принес неуловимый аромат подгорающих гормон и «невтерпеж» почти сотни молодиц.

…Во владениях Львова прибавилось пациентов. Ефрейтор Табаков появился там через три дня после вышеописанных событий, поманил майора Львова в смотровую, предъявил свои чресла, и заявил:

– Вот. И капает!

– Молодец! – одобрительно похлопал его по плечу врач, – где взял?

– В деревне.

– Умница. Хорошо, что не сифилис. Мочиться больно? – Табаков поднял на доктора страдающие глаза.

– Ясно! – комментировал тот, – берешь свою подругу и оба ко мне. Давненько я никого бициллинчиком не угощал!

– Дык я думал, что в это время еще триппера не было…(Почти все в части предпочитали думать, что они «всего-навсего» совершили перемещение во времени)

– Чего в то время только не было! Ты еще легко отделался! Ну и устрою я этой слободке профосмотр! – майор радостно потер руки, – давай, Серега, тащи сюда свою возлюбленную!

– Я эту сучку грохну! – сказал парень и решительно двинулся на выход.

– Но-но! – вслед ему прокричал майор, – никакого рукоприкладства, товарищ ефрейтор.

Медик сел за стол и задумался. Близость деревни, как оказалось, имеет и свои отрицательные стороны. Осмотр необходим почти так же, как и прививки от оспы. Участившиеся «контакты на высшем уровне» с населением требовали незамедлительных действий. Он сел за компьютер и начал составлять докладную записку на имя Норвегова.

Попыхтев минут тридцать, Игорь Леоныч вспомнил о скором визите пациентов, и прошел в умывальник.

– Вот ты скажи, Толян, – обращался пьяный майор Булдаков к такому же пьяному капитану Малинину, – гений я или идиот?

Оба сидели в полпервого ночи на квартире у Олега Палыча и обсуждали последние новости.

– Я тебе, Олег, скажу как на духу: ты не идиот, – сообщил Малинин, ковыряя вилкой в банке тушенки, – но и на гения, извини, не тянешь!

Закуска кончилась, а будить Светлану не дозволяла совесть. К счастью, военные – самые неприхотливые люди на свете, за исключением шерпов Катманду, которые в голодный год едят снег с восточного склона Эвереста.

– Ты говори! – тыкал пальцем в стол майор, – как бы ты поступил на моем месте?

Беседа эта происходила через несколько месяцев после посещения Базы крестоносцами. На дворе стоял и никого не трогал месяц декабрь, все прогрессивное человечество готовилось к встрече нового, черт знает какого года, а у врат мирной цитадели вдруг загудели трубы совершенно левых «человеков». В городок вкатили послы королевства Франко с небольшой, но пышной свитой.

Норвегову вручили верительные грамоты, и весь посольский поезд склонился в церемониальном приветствии. Недоуменно-растерянный взгляд посла устремился на стеклянный стек в руке Константина Константиновича, внутри которого какой-то умелец выгравировал джентльменский набор: бутылку и огурец.