Он достал из висевшего на поясе мешочка щепотку порошка и сыпанул его в воду. Оттуда моментально высунулась щучья голова.

– Кыш, окаянная! – сплюнул дед, и ловко треснул рыбу по башке половником. Затем добавил порошка и принялся яростно помешивать, при этом гнусаво напевая. Из ушата повалил дым, такой вонючий и едкий, что Андрей чуть не закашлялся.

– А запах! – сморщился он.

– Тихо! – шепнул старик, – гляди в воду!

Парень затаил дыхание и до боли в глазах принялся вглядываться в зеркальную поверхность. Дым осел, и неожиданно Андрей увидел Анжелу. Она, покуривая, валялась на кровати, а рядом с ней сидел сосед из квартиры напротив – пятнадцатилетний Митяй Подвойский, и гладил ее по обнаженным филейным частям.

– Я как только тебя увидела, – донесся голос Анжелы, – так во мне сразу что-то перевернулась. Я себя удерживала, говорила сама себе, что ты младше меня на двенадцать лет, что я слишком старая для тебя…

– Ну какая же ты старая! Ты – классная девка! – бубнил Митяй, пуская слюни и льстя нагло и по-хамски, – тебе никогда не дашь твои двадцать пять…

– Мне двадцать семь, глупенький! Иди ко мне!

Последующая за этим сцена заставила волхва прекратить сеанс.

– Потерялись, – кашлянул он в бороду, – еще найти?

– Достаточно! – сказал Андрей, у которого от гнева потемнело лицо, – дед, а ваш аквариум не брешет? Чисто в практичных целях? Прошу прощения за вопрос, конечно.

– Никогда ничем подобным не занимался, – фыркнул старик. Он подошел к бочонку, стоящему в углу, черпанул там ковшиком и протянул его Андрею.

– Выпей, парень! Полечи хандру.

– Что это? – спросил Андрей.

– Мед хмельной. Как раз то, что тебе нужно, – Волков поворчал, но мед выпил. Волхв налил еще ковшик.

– Непостоянство – имя бабе. Моя Матрена десять лет со мной прожила, честь по чести, а затем по мужикам тягаться начала.

– А вы? – едва не подавился от такой откровенности парень, – что вы потом делали.

– Что робил? – переспросил волхв, – Матрене камень на шею – да и в Березовку. Детей сам выгодовал, а как последнюю дочку замуж выдал, так в волхвы ушел. Тридцатый год, как я тута…

Они попрощались со стариком и пошли домой по адской тропинке.

– Слышь, Таська, – начал Андрей по дороге свой нелегкий разговор, – про то, что видели, Косте ни слова. Как раньше говорили детям одноклеточные мамаши: «твой папа был летчик и разбился при рулежке». Его мама была тварью, ее сдали в зоопарк. И проехали эту тему. Олег!

– Чего? – отозвался приятель.

– Ты сейчас куда?

– На работу, куда же еще! А ты куда хотел?

– У тебя там что-нибудь крепкое есть?

– Спирт. А ты что, Штирлиц, по Родине соскучился? Если так, то есть отличная свинячья тушенка.

Андрей обратился к Анастасии:

– Таська, солнышко мое, я сегодня вечером побуду один. Хорошо?

– Во-первых, сначала отдай автомат, а во-вторых, плохо! Не пойдет!

– Настя!

– Я уже восемнадцать зим Настя! Буду пить с тобой.

– У, ёлки-палки! Как у вас тут просто! Камень на шею, и в Березину! Зато остальные все верные…

– Слышь, Олег! – горько рассмеялся Волков, – эта дама изъявляет желание накачаться вместе со мной спиртом! Как тебе эта заявка? – приятель засмеялся тоже.

– Спирт – это не женский напиток. Спирт – это мужской эликсир забытья. Но я, кстати, видел номер похлеще! Была такая передачка на станции «Маяк», называлась «По вашим письмам». Звучала она в обеденный перерыв. Песни по заявкам, естественно, передавали там не полностью – начало и конец обрезали, чтобы занимала песенка не более трех минут. И вот, представь себе, приходит однажды письмо от какой-то бабульки. «Дорогая передача! Такого-то числа мне исполняется ни много не мало – сто лет. Для этих лет я сохранила нормальный слух, а вот со зрением хуже. Поэтому, вместо телевидения, пишу вам. Очень прошу вас передать на мой день рождения произведение Иоганна Себастьяна Баха „Такатта ла фуга“, причем, соколики, в полном объеме». И бабульке не откажешь, считай в последнем желании, и фуга эта – за десять минут зашкаливает. Короче, победила старость и все радиослушатели более десяти минут внимали органу. А потом оказалось, что два кадра, вообще предпенсионного возраста, поспорили, что на «Маяке» передадут песню длиннее пяти минут. Спорили на ящик чернила, который потом вместе и выпили, так как проигравший заявил, что если это – песня, то он – граф Цеппелин. Ну что, идешь? Тут нам налево.

– Ты все-таки хочешь пойти со мной? – спросил Андрей у Анастасии.

– Разумеется! – топнула ногой она.

В комнату отдыха, где была тахта, стол, пару кресел, магнитофон и аквариум, Олег принес пол-литра спирта, буханку хлеба и банку тушенки. Открыв банку и нарезав хлеб, он достал из шкафчика две рюмки, поставил на столик и, таинственно улыбаясь, сказал:

– Я на работе, а вы расслабляйтесь. Вода для запивки в графине. Желаю всего наилучшего!

Когда он ушел, Настя сбросила босоножки и забралась на тахту. Андрей сидел в кресле мрачнее тучи и думал о чем-то своём. Глядя на него хотелось выть. Девушка встала и, подойдя к столу, щедрой рукою налила по стопке.

– Умница! – похвалил ее парень, – а теперь отливай по половинке обратно. Спирт она собралась пить, как воду!

Он хмыкнул и снова замолчал. Подождал, пока подруга приведет количество спирта в рюмках к норме, а затем, долив водой обе рюмки, все так же молча проглотил содержимое своей. От настасьиной стороны послышался кашель. Андрей повернул голову. Повторившая его подвиг девушка жадно хватала ртом воздух.

– Ну ты, рыбонька моя, водички попей! – он налил в стакан воды и протянул его ей. Настя схватила его и начала жадно пить.

– Ох! Ну и ну! – проговорила она отдышавшись. На ресницах ее блестели слезы, – это же ведьмин огонь! Тебе еще налить, Змей Горыныч?

– Не хочется, – помотал головой парень и снова ушел в себя. Настя присела рядом.

– Ты так расстроен из-за того, что увидел у дедушки? Три луны прошло, а ты еще не понял, что больше ее не увидишь!?!

– Не в этом дело, Таська! – закрыл глаза Андрей, – просто… как тебе объяснить… В общем, когда бьют в спину – больнее всего душе.

Был конец сентября. Все население триады База – Бобровка – Монастырь были занято уборкой и не замечало стремительного полета времени. Потихоньку стирались границы бытия и сглаживались острые углы и шероховатости в отношениях между представителями двух миров. Даже самые отъявленные ворчуны из Бобровки признали, что никогда жизнь не была столь легкой и беззаботной. Ратибор торжествовал. Его дочерей смущало только то, что батя стал сильно увлекаться разбавленным спиртом – хотя железное здоровье альтеста сбоев не давало, все же Настя просила Андрея поговорить с отцом.

Настроение внутри базы было не самого розового оттенка, но «пришельцы поневоле» держались. Норвегов вспомнил, как в книге Юрия Германа «Россия молодая» старый помор Мокий учил Ивана Рябова премудростям вынужденной зимовки: «Всю ватагу в великой строгости держи, чтобы люди сном не баловались, али скукой-тоской. Пожалеешь, похоронишь. Строгость, Иван Савватеевич, в беде первое дело».

Такого ПХД не знала база за всю историю. На парково-хозяйственный день это было мало похоже. Почти весь август военный городок проклинал сукиного сына командира за проснувшуюся любовь к чистоте. Даже брусья на спортгородке – и те вычистили наждачкой и отполировали. Все склады с прохудившимися крышами были наново перекрыты тесом – тонкими осиновыми дощечками, плотно подогнанными и выложенными в замысловатые узоры. Несмотря на то, что год назад заборы, ограждающие саму часть и склады были подновлены, в этом году из запасников извлекли рулоны с колючей проволокой и натянули поверх забора дополнительную защиту. Причем, если раньше солдаты тихо протестовали против такого рода изоляции, то теперь даже самые рьяные демократы добросовестно трудились на укреплении забора.