– То-то и оно. От нас ждут нечеловеческих хитростей, а мы им – примитив. Хорошо срабатывает.

– А если пожар?

– Напряги память и подумай хорошенько, – сказал Мазур. – Ты когда-нибудь слышала про пожар на железнодорожном вокзале? Она добросовестно задумалась. Мазур остановил ее, отошел к бело-синему киоску и купил обоим мороженое. Вернувшись, сунул ей красивый пакет и поинтересовался:

– Ну как, вспомнила?

– Ты знаешь, как не бьюсь, припомнить не могу… – сказала она с удивленной улыбкой.

– То-то, – осклабился Мазур. – Горят дома, бензохранилища, леса и отели. А железнодорожный вокзал – нечто незыблемое и с пожаром никак не ассоциируется. Если и загорится, раз в сто лет. И потом, есть еще один нюанс… Мы сейчас совершенно слились с толпой – никуда не спешим, никакой поклажи не имеем. Если нас каким-то чудом и засекут, брать тут же ни в коем случае не будут. Станут следить, справедливо рассудив, что сокровища мы куда-то запрятали. Ты не видела слежки, когда отъезжали от вокзала?

– Не было никакой слежки. И за тобой, когда ты возвращался, никто не шел.

– Вот видишь, – сказал Мазур. – Честно говоря, у меня было желание отправить кассеты обыкновенной посылкой. На шантарский адрес кого-нибудь из знакомых. В советские времена я бы рискнул – но сейчас почта работает похуже, чем у вас лет сто назад на Дальнем Западе. Впрочем, в советское время мы бы с тобой в жизни не встретились и такую операцию не крутили бы… Постой здесь, долижи мороженое. Если пристанут знакомиться, гордо отворачивайся.

Он взбежал по ступенькам к двери в торце панельной пятиэтажки, над которой висела вывеска «12-е почтовое отделение». Минут через пять появился на улице. Джен с презрительным видом смотрела на поток машин, а возле нее вертелся сын кавказских гор в своей национальной одежде – замша, золото на пальцах и во рту, сизая трехдневная щетина – и уныло, без особой надежды, тянул:

– Дэвушка, правда нэ хочешь в рэсторан, да? Мазур дружелюбно похлопал его по плечу:

– Дарагой, это не ты на лестнице стодолларовую бумажку потерял?

– Какой лестница, да? – встрепенулся сын гор.

– А вон, где почта, – сказал Мазур. – На лестнице лежит, и президент на ней такой солидный… Вроде тебя такой.

– Разыгрываешь, да?

– Канэчно, да, – сказал Мазур, взял Джен под руку и направился прочь. Оглянувшись, увидел, что бог весть какими ветрами занесенный сюда горец все же философски озирает лестницу – вдруг да и в самом деле залежался зеленый президент?

– Ну что? – спросила Джен.

– Как в старом анекдоте, – ответил Мазур. – Есть одна плохая новость и одна хорошая. Телеграмму я отправил. Отметился, теперь генерал будет знать, где мы. Эта новость, понятно, хорошая…

– А плохая?

– Не такая уж плохая, но все-таки… Междугородный телефон у них только в одном месте – на центральном телеграфе. Раньше была еще парочка отделений, но в последние годы, как водится, навели экономию. Идя навстречу пожеланиям населения.

– Как?

– Тебе этого не понять… Это только мы понимаем. В общем, все почтовые отделения они вряд ли возьмут под контроль – это им не прежние времена, да и невозможно просмотреть абсолютно все телеграммы, идущие в Шантарск, моя к тому же вовсе не зашифрована, просто условный сигнал… А вот поставить на телеграфе постоянный пост – вполне реально. Но идти туда придется – иначе как получить дальнейшие инструкции? Та же ситуация, что и у тебя… Не следовало бы, но приказ недвусмысленный. Ага, вот и твой семьдесят девятый… Пару кругов вокруг сделаем для надежности?

– Обязательно.

– Может, и номер квартиры наконец выдашь?

– Ну зачем тебе?

– Чтобы осмотреть все подходы. Вдруг тебе в окно прыгать придется?

– Третья, – неохотно сказала она.

– Так, – присмотрелся Мазур. – Первый этаж, значит. Постой, а я рекогносцировочку проведу…

Он не спеша подошел к подъезду, где сидели на лавочке три бабки, и возле них крутилась беспородная желто-рыжая собачонка. Присел на корточки. Собачонка – еще щенок, сразу видно, – тут же радостно кинулась к нему поласкаться. Почесав ее за ухом, Мазур спросил:

– Бабушки, а однокомнатные квартиры в подъезде есть?

Они воззрились на незваного собеседника довольно подозрительно. Мазур, изобразив самую простецкую улыбку, поторопился сообщить:

– Если бы я был вор – замками бы интересовался… Мне б однокомнатную снять.

– С женой разводитесь? – поинтересовалась одна.

– Нет, – сказал Мазур. – Офис хочу открыть. То бишь – контору.

– Во-о! – закивала самая старая с недоброжелательным видом. – И до нас добрались. Офис ему понадобился. А потом девки пойдут, пьянки, за тобой следом и рикитеры явятся… Размечтался! Вон, в семьдесят седьмом пустили одного такого, теперь по лестнице пройти жутко…

– Да я-то рэкетирам не нужен, – сказал Мазур. – Доходы больно уж маленькие. Я аптеку открыть хочу.

И угодил в точку – бабульки моментально оживились, преисполнившись самых добрых чувств.

– Аптеку? – переспросила самая худая. – Слышали, подруги? Вот это дело, а то пока дойдешь до Камышинской, сто раз помрешь… А не врешь? Тот армян из семьдесят седьмого тоже сначала наобещал…

– С места не сойти, – сказал Мазур. – Место бойкое, улица центральная – в самый раз для аптеки. Повесить вывеску побольше и покрасивее, чтобы издалека видели…

Отношение к нему переменилось кардинальнейшим образом.

– Однокомнатную? – сказала самая старая уже заинтересованно. – Так у нас на всех пяти однокомнатные. Третья, над ней, значит…

– Седьмая, – беззвучно пошевелив губами и воздев глаза к небу, подсказала сидящая рядом. – Седьмая, потом одиннадцатая, за ней, на третьем, пятнадцатая…

– Нет, мне бы на первом этаже, – сказал Мазур. – Каково больным будет наверх карабкаться?

– Я ж говорю – третья. Только этот коммерсант, может, и не сдаст?

– Семеновна, да с чего ж он коммерсант?

– А говорили – из этих?

Меж старушками вспыхнула оживленная дискуссия. Мазур не вмешивался, навострив уши. Скоро выяснилось, что старушки здесь сидят, словно на боевом посту, с рассвета до заката, если нет дождя, и знают всех, кто в их подъезде обитает. Жилец из однокомнатной третьей коммерсантом был окрещен по некоторым чисто внешним признакам: подъезжал на новеньких «Жигулях», входил и выходил нерегулярно, что позволило бабулькам сделать в общем-то логичный и верный вывод – где бы ни работал, строгим распорядком дня не связан. А вдобавок ходит в кожаном пальто, пиво в авоське не таскает, и к нему порой захаживают такие же, как он, хорошо одетые, трезвые. Точно, коммерсант или мафиози, вон как вежливо здоровается…

– А дома он, интересно? – спросил Мазур, когда старушки стали повторяться.

– «Жигули»-то вон стоят, – Она показала на белую «семерку», в самом деле новенькую.

Ничего не поделаешь, придется идти. Мазур вошел в подъезд – хорошо еще, дверь закрывается, со двора не видно, покурил меж первым и вторым этажом, преспокойно вышел. Развел руками:

– Не открывает что-то, спит, видимо. Через часок еще зайду, больно уж место хорошее…

И побыстрее свернул за тот же угол, из-за которого вышел. Джен нетерпеливо кинулась навстречу:

– Где тебя носит?

– Погоди, – сказал Мазур, озираясь.

Окна выходят на запущенный парк, место тихое. Первый этаж расположен довольно высоко, вон тот балкон, судя по всему, как раз третьей квартире и принадлежит. Положительно, явку выбирали тщательно: при необходимости ничего не стоит, прыгнув с балкона, уйти через парк… Балконная дверь приотворена, но за плотными занавесками ничего внутри не видно.

– Иди уж, – сказал он. – Только, я тебя очень прошу… Сверим часы. Ровно через пять минут, если все пройдет гладко, выгляни на балкон. Якобы любуешься диким ландшафтом. И обо мне ничего не говори, идет? Скажи, что вас из тайги выбралось целых шестеро, и старший группы оказался настолько предан идее братского сотрудничества, что благородно отпустил тебя на явку, усадив в такси…