– Признаюсь честно, мне очень хочется вам верить, капитан, – сообщил Лаврик, водрузив пенсне на нос. – Послужной список, вся грудь в орденах… До сих пор среди «морских дьяволов» не было ни единого случая предательства. Только это еще не аргумент и не индульгенция. Я могу понять, когда человека подставляют, компрометируют, но скажу вам совершенно откровенно, ни разу за все время службы не встречался со случаем, когда нет ни единого «за» при адском скоплении «против»…

Мазур бледно усмехнулся:

– Коли уж речь зашла о послужном списке и орденах… Мне кажется, я имею право требовать, чтобы были проверены все абсолютно версии? В том числе и самые безумные?

– Можете, – со вздохом сообщил Лаврик. – Мы ведь еще только начали, по первой опрокинули, так сказать… – Он лениво повертел портсигар и спросил вдруг: – Знаете историю, как погиб последний на Руси Змей Горыныч?

– Нет.

– Поселился он, аспид, вблизи деревушки, затерроризировал мирных землепашцев и какое-то время жил припеваючи. Таскают ему в условленное место пироги, самогонку, девок водят – не жизнь, малина. Только однажды не оказалось на пригорке ни пирогов, ни пышек. И длилось так неделю. Отощал Горыныч, озлел – и полетел в деревню разбираться. Смотрит, в деревне что-то не то – окна выбиты, двери на одной петле болтаются, народишко попрятался незнамо куда. Сел он, бедолага, посреди улицы, расшеперился и вопит: «Куда ж вы все подевались, ироды?» А в ответ ему из-за угла тихий такой, испуганный голосок: «А ты кто есть?» Ревет Горыныч: «Я – Чудо-юдо!» За углом словно бы и повеселели в одночасье: «Юде?! Фойер!» Мораль сей басни такова: права правами, а человеку сплошь и рядом приходится доказывать, что он не верблюд… – и он с треском захлопнул портсигар. – Можете идти. Посидите, подумайте, а там и продолжим, благословясь…

Мазур направлялся к месту своего заточения в сопровождении двух хмурых конвоиров, которые притворялись, что никакие они не конвоиры, шагали не в ногу по сторонам, один даже что-то игривое насвистывал. Еще издали он увидел, что под окном по-прежнему маячит часовой. И окончательно уверился, что дела хреновые: если и удастся каким-то чудом из всего этого выскочить, будущее крайне проблематично, после такого скандала люди повесомее его вылетали из рядов с позором. Если его и не признают шпионом по кличке Фрегат, лучшего козла отпущения все равно отыскать трудно…

Время ужина давно прошло, и он вяло подумал, что кормить сегодня не будут. Но не прошло и десяти минут, как в коридоре простучали каблучки, явилась сержантесса с судками. Мрачно куривший у окна Мазур на сей раз оглядел ее внимательнее и пришел к выводу: девочка старше, чем ему казалось, лет двадцати пяти, не меньше. Решительно не представляя, куда ему присобачить это ненужное открытие, он направился к столу. Сержантесса что-то не торопилась уходить – снова очередные тайны мадридского двора?

Остановившись перед ней, Мазур вопросительно взглянул, ожидая новой порции мимических откровений.

Не дождался. Приложив палец к губам, дева подняла правую руку – и поток чего-то невесомо-обжигающего ударил ему в лицо. Мир вокруг погас мгновенно, словно повернули выключатель.

Неудобство в левой руке становилось все сильнее, в конце концов Мазур, не открывая глаз, попробовал пошевелиться – и моментально чьи-то жесткие ладони придавили его плечи, а над самым ухом командный голос рявкнул:

– Лежать смирно!

Он подчинился, чувствуя, как из руки выходит игла, как руку сгибают в локте, предварительно сунув к месту укола комок ваты. Медленно открыл глаза.

Пожилой капитан с «запьянцовской змеюкой» в уголках воротника старательно укладывал в металлическую коробку шприц и резиновый жгут. Прямо за спиной у него было окно – другое, совсем не то, что в импровизированной камере. Там взгляд сразу же утыкался в соседний серопанельный дом, а здесь вплотную к окну стояли толстые ели с морщинистыми сероватыми стволами. И комната была другая, гораздо больше. А может, так казалось из-за спартанской меблировки: кровать, на которой лежал Мазур, темный двухтумбовый письменный стол, пара стульев. Впрочем, комната выглядела чистой, недавно отремонтированной, даже попахивало слегка свежей краской. В углу сидел майор Кацуба, а на углу стола, покачивая обутой в сверкающий сапог ногой, восседал генерал Глаголев, белокурая бестия сибирского розлива, разглядывая Мазура с совершенно непонятным выражением лица. За окном уже смеркалось, стояла тишина.

Доктор, повинуясь мановению генеральской десницы, покинул комнату, не оглянувшись на пациента. Мазур пошевелился, сел, старательно держа согнутой в локте левую руку. В общем, он себя чувствовал нормально, только во рту еще стоял странноватый привкус чего-то едко-химического.

– Что ж это вы, голубчик, в обморок брякаетесь посреди коридора? – поинтересовался Глаголев насмешливо.

– Да погодите, какой коридор… – сказал Мазур, оглядев себя и обнаружив, что одет в чужие джинсы и незнакомую рубашку, а ноги и вовсе босы. – Эта стерва мне чем-то шарахнула прямо в лицо…

– Полная ясность мысли, мгновенная адаптация, а, Кацуба? – бросил Глаголев через плечо. – Как самочувствие?

Мазур пожал плечами:

– Ничего…

– У некоторых, случается, голова потом раскалывается пару часов, – сообщил генерал насмешливо. – А этот – как огурчик.

– Водоплавающий, – поддакнул Кацуба. – У них, говорят, биохимия другая.

– Зато начальство то же самое, пальцем деланное, – хохотнул Глаголев. – Это меня с их суперменством самую чуточку примиряет. – Он неуловимым движением соскользнул со стола, прошел к Мазуру, блистая сапогами, остановился почти вплотную. – Ну что, оклемался, шпиён долбаный? Как там тебя кличут – Корвет? Или Бригантина? Да не надо зыркать на меня так глазами, каперанг, в нынешнем твоем состоянии реакции у тебя все равно замедленные, успею уклониться, а там и врежу со всем усердием… Кацуба, опять недоработка? Почему клиент босиком? Сходи, пошукай там в запасниках да носки прихвати… Сигаретку дать, Ихтиандр?

– Можно, – сказал Мазур, напрягшись от непонимания происходящего.

Глаголев сунул ему пачку, поднес зажигалку. Подхватив стул одним пальцем под спинку, перенес его к кровати, уселся на него верхом. Закурил сам, не отрывая от Мазура холодных синих глаз, усмехнулся:

– Поворот все вдруг, капитан. Так у вас, по-моему, говорят? В случае резкой смены курса? Ладно, не буду вам мотать нервы на плетень, внесем полную ясность. Дерьмом вас облили весьма даже качественно, и бултыхаться бы вам до сих пор в этой поганой субстанции, не попадись на вашем пути парочка душевных ребят – то бишь мы с Кацубой. Специализация у нас такая: вытаскивать из неприятностей водоплавающую фауну… Могу вас обрадовать: все прежние неприятности кончились. Вопросы будут?

У Мазура просто-напросто не было сил радоваться, а уж тем более восторгаться, не говоря уж о том, чтобы бросаться на широкую генеральскую грудь и орошать ее слезами умиления. Он всего лишь спросил:

– Значит, Фрегат – это кто-то повыше?

– Почему – выше? – молниеносно отреагировал генерал. – А не просто «кто-то другой»?

– Потому что я не верю, будто это кто-то из наших…

– Похвально, – сказал Глаголев. – Дух корпоративности, морская душа, гвозди бы делать из этих людей… Кирилл Степанович, меня не далее как в прошлом году предал человек, которому я верил почти как себе. С тех пор я как-то остерегаюсь верить – предпочитаю знать. Я понятно излагаю? А то у некоторых после этого препарата и в самом деле долго трещит голова…

– Нет, все нормально, – сказал Мазур.

– Нуда, вы же вдобавок на седьмом небе, услышав, что все кончено и ваше доброе имя вам торжественно возвращено… Вы, кстати, не вполне правы, если так думаете. Ничего еще не кончено, а доброе имя вам возвернули в неофициальной обстановке, свидетелями чего стали мы с Кацубой да еще два-три человека, подобно нам, болтливостью не страдающие. Так что не торопитесь прыгать до потолка. Право же, рано.