— Р’оук, сюда, живей! Нашёл!

Она понеслась на зов. С каждым шагом липкий ужас понемногу расслаблял свои объятия.

— Живой? — с надеждой в голосе, спросила эльфийка.

— Не очень, помоги вытащить на воздух.

— Где орясину отыскал?

— В учебном кабинете.

В кабинете был хаос. Обрывки бумаг, стекло, разлитые реагенты, сорванные шторы.

— Искали что-то, — сделала вывод эльфийка, — а герой наш где.

Хони лежал практически у входа. Видимо пытался встретить «гостей», но они в серьёз его не приняли. Просто вырубили и швырнули в сторону.

— Вроде тощий, а тяжёлый как колода, — проговорила Р’оук, когда общими усилиями с определённой долей заботы доставили Хони на крыльцо. Р’оук вопросительно посмотрела на Курана.

— Ты его будешь лечить?

— Ну, да не потащим же мы с собой эту дохлятину, лучше, когда он ножками пойдёт.

Маг похлопал его по щекам. Вылил на голову Хони кувшин воды. С протяжным воем, больной открыл глаза. Сфокусировал взгляд на участливом лице учителя.

— Ты как не тошнит? — маг помахал перед его носом рукой, — пусть пока посидит, а мы с тобой будем собираться.

— Подожди, а колдовать над ним не будешь?

— Нет. А надо?

— Ну, он вроде как ранен.

— Сам оклемается. Ему же не впервой шишки собирать.

— А куда мы собираемся?

— В дорогу.

— А зачем?

Маг резко повернулся к Р’оук, в голосе послышалась почти злоба:

— Ты что, не понимаешь? Кто здесь был вернуться обратно. Сначала идём до Колтерна, а там уже посмотрим.

Эльфийка кивнула и пошла за лошадкой, тихо радуясь прекращению дождя. Собирались быстро. Сборы в дорогу проходили под девизом: «только самое необходимое». И этого необходимого набралась порядочная куча. Хорошо, что, если не всё, то большую часть барахла было на кого сгрузить.

Р’оук насторожилась. Со стороны сарая донёсся подозрительный шорох. Она осторожно подкралась к источнику шума. Шорох не прекращался, но добавились невнятные ругательства. «Маг — подумалось эльфийке, — ищет что-то. Надо сваливать. А то если не найдёт, искать придется мне, а я тоже не найду. Вою будет».

Хони всё так же сидел в позе жертвы террора, но уже с живейшим любопытством поглядывал на суетливые сборы. Маг вывалился из сарая. По локоть в грязи, по колено в соломе, но лицо святилось самодовольством. Нечто, приведшее мага в столь нехарактерное для него расположение духа, представляло собой посох. Но не тот посох, что используют путники на горных перевалах, и не тот, что используют в бою (хотя по виду, подходит и для того и для другого).

Высота посоха (если можно так выразиться) немного превышала рост мага. Древесина черного дуба, выморенная в растворе солей, высушенная в горнилах подгорного царства, обработанная руками Мастера Артефактора, как ни странно была матово-чёрной, как Истинная Тьма. Навершие представляло собой два крыла, обнимающие серый, такой же матовый как весь посох, округлый булыжник. Нижняя, утяжелённая делиром, украшенная затейливой резьбой, часть оканчивалась довольно увесистым заостренным наконечником.

В умелых руках бойца посох был довольно грозным оружием, каким может быть булава в руках мастера.

Но поистине животрепещущий ужас он внушал в руках боевого мага (судя по виду посоха, можно предположить, что боевые маги называются боевыми не только из-за владения разрушающими заклинаниями, но и способности применять посох как дробящее оружие)

Р’оук с уважением посмотрела на посох. Мысленно прикинула, сколько может весить дубина, окованная металлом, с булыжником на конце. Уважение сразу перекинулось на Курана. Это же мало такую махину таскать, так ею ещё и махать приходится. А старикан-то ещё ничего!

Искреннее почтение сменилось искренней обидой, обманутого в лучших чувствах эльфа: как барахло с рынка носить, так мы не можем, мы престарелые, а так — то пожалуйста!

Маг олицетворял удовлетворение вперемешку с нечеловеческой гордостью приправленное почти отеческой нежностью. Р’оук положила тюк на землю. Осторожно, чтобы не спугнуть эйфорию, подошла к Курану. Протянула руку к посоху. Гордость и эйфория сменились жадностью и ревностью.

— Руки, — прошипел маг, отодвигая посох от ручонок эльфийки, — руки убери.

— А что? Жалко.

— Да ты что! — притворно удивился маг, — Нет, конечно. Это же Артефакт! — отступая от Р’оук на недоступное для неё расстояние, преувеличено сказал маг.

— Жадность это, — резюмировала она с обидой в голосе и с немым укором в глазах. Эльфийка развернулась и с гордо поднятой головой пошла прочь от мага заниматься более насущными делами.

— Ты уже всё? Одежду положила? Еды много не бери, всё равно в городе будем.

— А лошадь вы откуда притащили? — подал голос Хони.

— Роук выклянчила себе новую игрушку. На этот раз хоть более-менее полезная. Только полудохлая она какая-то, видимо под себя подбирала.

Эльфийка промолчала. Скрутила рожу. Передразнила Курана. Хони показала кулак, красноречиво показывающий ученику, что поблажки закончились.

Покинули дом, когда время перетекло за полночь.

Последние облачка, как отара вальяжных барашков ушли за горизонт, открыв бархатную гладь ночного небосвода.

Осторожный месяц посеребрил дорогу, теряющуюся с тени деревьев.

Подавив тяжкий вздох, Р’оук помедлила, посмотрела на дом уже почти ставший родным. Остальные тоже приостановились. Мысль, посетившая Р’оук, казалось, постучалась ко всем.

Маг покрепче ухватил посох, резко взмахнул вверх. Навершие полыхнуло холодным перламутром. От посоха отделился маленький светляк. На пару секунд он завис в воздухе и с нарастающей скоростью понёсся к уже бывшему дому мага. По мере приближения к постройке, светлячок стремительно увеличивался в размерах и его границы размывались с каждым мгновением. В итоге до дома докатилась волна пламени, вмиг охватившая дом, ночь озарилась кроваво-красными всполохами бушующей стихии.

Всё произошло в считанные секунды. Роук даже не успела толком додумать мысль, мучающую неокрепший разум ностальгической тоской.

Благоговение Хони перед магом переросло в неконтролируемый экстаз. Его глаза, напоминающие средней величины яйца, метались от мага, к пожару и обратно.

— Ух…ты… — раздельно произнесла эльфийка.

— А то, — маг немного виновато улыбнулся, заговорщески подмигнул ученикам, — если там что-то и осталось, то понять что и зачем будет затруднительно.

— А можно мне? — хриплый голос Хони прозвучал практически в унисон с треском пламени.

— Нет, — безапелляционно произнёс Куран. Подумал и добавил. — Пока нет.

Буквально на глазах мощь огненной стихии начала стихать, оставляя после себя головёшки и золу.

— Быстро ты его — Р’оук потянула лошадку за узду, — пойдём уже.

Тихо дотлевало бывшее убежище мага. Все, удаляясь от дома, споро двигался небольшая компания. Холодный свет освещал долговязую фигуру Хони, укутанную в очередной балахон, высокую худощавую и чуть ссутуленную фигуру Курана, опиравшегося на посох неотражавший свет. Замыкали шествие Р’оук, тянувшая за узду тощеватую кобылку, недовольным пофыркиванием выражающую своё несогласие со своей долей вьючной скотины.

Чем короче ночь — тем мельче звёзды. Кажется, что небо трепетно оберегает свои светила, и в летнюю ночь, пронизанную животной чувственностью, тоже предаётся всепоглощающей страсти, убирая светила от жадных и бесстыдных взглядов случайных соглядатаев.

И едва начинает алеть рассвет, небо спешит скрыть звёзды до наступления следующей ночи, чтобы неохотно и ненадолго их выпустить.

Как ни торопились путники, в город они попали, когда на востоке засерели вершины гор, и, ночные светила, щедро рассыпанные по небосводу, начали таять, гася своё холодное сияние в преддверии зари.