«Что-то как-то день не задался с самого начала» — размышляла Роук, рассматривая в мутноватое зеркало свою физиономию. Зеркало бесстрастно отразило мордочку с заострёнными ушками, на которой праведным гневом невысказанной агрессии, светились глаза. Точнее, светился правый глаз, а левый застенчиво прятался под припухшим веком, уже засиявшим лёгким синеватым оттенком.

Р’оук посмотрела на умывальник, задумалась.

«Так, надо почувствовать Суть воды»

Дыхание стало поверхностным, мышцы лица расслабились, на весь облик снизошло умиротворение. В фигуре ощущалось единение со всем миром сразу.

Глубокий вздох. Левая рука запястьем к солнечному сплетению, кисть перпендикулярна к предплечью, правая кисть плашмя прижата к груди ладонью наружу. Ритмичное бормотание. На последнем слоге взмах вперёд… Умывальник в труху, зеркало вдребезги. Вода не замёрзла, а даже наоборот. Вытекла…Обидно и местами больно.

Теория есть основа и опора практики. Но одно с другим не всегда совпадает. Поправки, погрешности, отклонения играют свою негативную роль. Даже беря это в расчёт все-таки да, теория и практика едины. Но бывают исключения из правил, которые не подтверждают, и не опровергают. Просто ставят в тупик.

В то время, пока Р’оук упражнялась в убийстве рукомойника, Хони избавлялся от боевых меток в меру способностей и возможностей.

Что удивительно, отметины зажили. Исчезла болезненная припухлость, струпы присохли и начали отшелушиваться, даже шрамы начали бледнеть на глазах. Но как всегда есть маленькое но. Хони стал гордым обладателем ярко оранжевых полосок, что ещё больше сблизило его с представителями семейства кошачьих.

Город Колтерн возник давно и стихийно. Особой красотой и разнообразием архитектуры город не отличался. Зато отличался обилием трактиров, борделей, бродяг, грязных улиц, сточных ям и других прелестей торговых городов. А ещё этот город очень сильно отличался от всех других — разношёрстностью населения и коренного, и залётного. Даже трудно утверждать, что Колтерн принадлежал какому-нибудь одному народу. Здесь царил дух ну если не единения рас, то, по крайней мере, более-менее мирного сосуществования. В таверне, без особого труда, можно было встретить коренастых гномов, пропивающих навар с продажи своих товаров, по соседству с долговязыми эльфами. Люди не гнушались торгом с амбалоподбными ограми, да в прочем торг в этом городе не прекращался никогда. Продавалось здесь всё: от древесины до золота, от доброй улыбки до податливого тела, за определённое количество золота можно даже было купить себе друзей, или нажить врагов. Купить можно было всё. И продать тоже.

Днём город напоминал муравейник, населённый бешеными муравьями. Суета, крики, гомон, каждый куда-то, зачем-то, с кем-то, от кого-то. Все заняты. Вечер приносит долгожданный покой. Те дела, что делаются после захода солнца, производятся в тишине, или шепотом, не повышая голоса. Прохладный морской бриз приносит долгожданную свежесть, уносит всю вонь, накопившуюся за день, охлаждает головы, даёт отдых телу. А ночь накрывает Колтерн бархатным одеялом звёздного неба, разливая в воздухе именно то, что поэтично называется запахом свободы, а в реальности амбре вседозволенности и безнаказанности.

Власть в городе теоретически назначалась Имперцами, фактически наместником был тот, кто умудрился продержаться на столь почётном посту хоть какое-то время (точнее, тот, кого не прихлопнули в первую неделю правления). Отношения между власть предержащими и населением складывалась по принципу «пока власть не начинает попирать права и свободы честного народа — власть имеет право на существование», такие простые добрососедские отношения.

— Почему пешком? — Р’оук вопросительно взглянула на Магистра.

— Потому.

— А на телеге не судьба? — брови эльфийки удивленно поползли вверх, придавая хитроватой физиономии совсем уж саркастичное выражение.

— За ваши заслуги, скажи спасибо, что не ползком. Прогуляться пару часов свежим утром, что может быть лучше? — с неменьшим сарказмом парировал маг.

— Мирно проспать эту пару часиков — тихо буркнула ученица.

Раннее солнечное утро ознаменовалось очередным ранним подъёмом, быстрой трапезой, «наградой» от Курана — прогулкой в город. Единственное, что порадовало это обиженная, надутая рожа Хони, по-прежнему раскрашенная под огра на тропе войны.

У Р’оук Колтерн особого восторга и почтения не вызывал. На вопрос, зачем её маг взял с собой, она получила прямой ответ. Кому-то надо таскать всю чепуху, которую маг набирает в огромных количествах. Вопрос, а почему она, а не Хони остался невысказанным, поэтому ответ канул в небытие.

Такая роскошь как крепостная стена со рвом полным акул городу не грозила. Но такое ощущение, что она была. Была она невидима, неосязаема, но слышима и обоняема. Гомон утренней торговли окатил путников, едва они вступили рыночную площадь.

Маг, как обученная ищейка, нёсся вперёд, а эльфийка, как послушный ишак трусила следом.

— Магистр мы сюда зачем? — подала голос Роук, когда маг сбросил темп и начал осматриваться.

— Да, так за всем понемножку, — последовал уклончивый ответ.

— Ясно, опять полдня проваландаемся, а потом потащимся своим ходом до дома? — вопрос повис в воздухе, там и растворился.

Маг со своей ученицей прошли, не глядя на ряды с мясом, рыбой, птицей, овощами, немного притормозили в винных рядах. В конных рядах он долго осматривал лошадей, о чём-то спорил с продавцом. Продавец был невысоким коренастым человеком с лицом, внушающим очень сильное уважение и к себе, и к товару, но на корню губящее доверие ко всем продавцам вообще. Пока шла беседа, Р’оук исподтишка прикармливала близстоящую лошадку горбушкой, взятой с собой в дорогу. Лошадка была худая, изящностью и длинными ногами не отличалась, но была довольно добродушна и с удовольствием ела предложенное лакомство.

— Ну не видишь не лошадь, ветер крылатый, ты посмотри, какая стать, какие ноги, какие зубы! — эльфийка услышала пронзительный голос торгаша буквально над ухом. — Не лошадь — пегас, только без крыльев. В горах прыгает как козёл, в степи, что дикая лань, а в лесу что могучий тор.

После этих слов в глазах мага засветился редкостный скептицизм, Р’оук посмотрела на продавца с удивлением и жалостью зрячего перед калекой. В глазах коняжки засветилась неожиданная гордость, приправленная недоверием и лучиком надежды.

Учитель подошёл к скотине. Обошёл её кругом. Заглянул в уши, в рот, погладил по шкуре.

— Согласен, зубы хорошие,…а может что-нибудь поживее? А то по виду отходную по ней играть придется скоро.

Эльфийка исподлобья взглянула на мага.

— Может, возьмём?

— Бери, моя сладкая, бери, за полцены отдам! — обрадовано заверещал продавец.

— Да она сдохнет, не успеем за город выехать!

— Не сдохнет — насупилась эльфийка. Судя по виду, была полная готовность ученицы если не на рожон, то в бутылку залезть.

— Полтина и она твоя! Лошадка красавица! А умная! Как я!

— Главное, чтобы прилипчивая, такая как ты, не была, — недовольно заметил маг, — а мозги для скотины не так уж и важны.

— Седло отдам! Узду отдам! Подковы не сниму!

Маг посмотрел на Р’оук. Вся фигура была олицетворением упрямства и желания получить требуемое, чего бы оно ни стоило. Перевёл взгляд на клячу. Лошадь была заморенная. Её же фигура выражала победу жадности над голодом. Животину стало жалко.

— Ладно! Держи свои медяки. Седло со сбруей не забудь. А ты забирай свою клячу и нянькайся с ней пока она копыта не откинула.

Уже втроём компания двинулась вглубь рынка. Шли довольно долго. Зашли довольно далеко. Зазывалы попадались реже, открытых прилавков практически не было. Всё чаще шныряли маги в длиннополых балахонах; попадались шаманы огров, обвешанные амулетами, с посечёнными ушами, татуированные как …как огры. Были и не столь колоритные прохожие. Но Р’оук инстинктивно напрягалась рядом с такими встречными. Веяло от них опасностью. И не просто веяло, а несло как из выгребной ямы.