— Банка, банка, что с тобой делать? — спросил я.

— Коц! — сказала банка.

— Банка, банка, что значит «коц»?

— Это значит, что ты меня разбил, — ответила банка. — Наверное, у тебя руки растут из…

— Урра! Свобода! — радостно завопили черви, дружной гурьбой вываливаясь из треснутой банки.

Я был немного смущен: мне нечем было угостить неожиданных гостей.

— Черви, черви, что с вами делать? — спросил я.

— Хм, — презрительно хмыкнула разбитая банка.

Но черви меня не слышали.

— Свобода, братья! — шумели они, расползаясь по ковру в разные стороны.

— Банка, банка, что же делать теперь? — спросил я, когда мы остались с банкой в одиночестве; но банка молчала.

Июнь 1998 г.

Эй, вы случайно не Петя Брехер, родственник моего лучшего, незабвенного друга Саши Брехера, который… Нет? Простите, пожалуйста, конечно, но смею вас заверить, что у вас неповторимо брехеровский нос! Как, вы таки не знаете незабвенного Сашу Брехера? Очень, очень странно, ведь два года назад в нашей местной газете была очень, очень интересная статья на всей первой странице… Да, жаль, что столь выдающегося человека нет с нами… Да, он уже два года покоится с миром на кладбище, но уверяю вас, к его могиле не зарастет народная тропа! Я кстати, присутствовал при его трагической кончине и собственными глазами наблюдал, как угас этот неподражаемо светлый огонек юности, я имею в виду, конечно, Сашу Брехера.

Это было ровно два года назад, день в день, час в час. Я сидел на деревянной табуретке о четырех ногах в квартире Саши Брехера, а хозяин собственной персоной уссурийским тигром бродил взад-вперед и сверкал своими грозными брехеровскими глазами. Я спокойно восседал на сидении и медленно, по одной капельке, потягивал из стакана вишневую наливку. О, эта незабываемая вишневка! Я расскажу вам о ней как-нибудь в другой раз. Так вот, Саша Брехер метался передо мной в тесной для его широкой натуры комнате, а потом вдруг остановился и заявил:

— Карл, я решил свести счеты со своей никчемной жизнью!

Я медленно допил киршвассер (это немецкое слово, если вы понимаете) и ответил ему:

— Буду весьма рад помочь тебе.

— Спасибо, мой друг, спасибо! — конечно, Саша Брехер с жаром пожал мою руку.

Я налил себе новый стакан наливки, а Саша Брехер со скрещенными на его широкой груди руками замыслился. Надеюсь, вы догадываетесь, о каких высоких материях он думал. Как, не догадываетесь? Ну, так я тоже не имею ни малейшего понятия, о чем размышлял этот не признанный (разве кроме меня, конечно) гений.

— Но как? Как? — вскричал наконец-то он, гневно потрясая сжатыми в кулаки руками.

— К твоим услугам, — я достал из-за голенища огромный охотничий нож и протянул его своему великому другу.

— О, спасибо тебе, Карл! — Саша Брехер схватил нож, обнажил свой мощный торс и приставил жаждущее крови лезвие к желудочной области.

— Прощай, презренный мир! — вскричал он.

С порывом он прижал металл к своей коже, но сразу же отдернул его. Да, увы, но Саша Брехер боялся холода, а нож был холоден, как сердце той красотки, что посмела отвергнуть чистую руку и горячее сердце незабвенного Саши Брехера.

— Не могу, Карл! Пупырышки покрыли все мое тело!

— Нагрей его над огнем, мой великий друг!

— О, как ты мудр, Карл!

Мы зажгли газовую горелку и, грея нож, пили вишневку, передавая друг другу стакан.

Через неделю в газете на всю первую страницу гремел некролог моему лучшему другу Александру Соломоновичу Брехеру…

Да, я присутствовал при последних минутах его выдающейся жизни… Вы что-то спросили? Нет, что вы, конечно, Саша Брехер не вспорол себе живот моим охотничьим ножом по примеру японских самураев! Пока мы пили вишневку и смотрели на нагревающийся нож, Саша Брехер решил не лишать нашу страну своей бесценной жизни… Мы раскалили лезвие добела… Но когда я ушел домой, конечно, основательно покачиваясь, а Саша Брехер завалился спать… Простите, слезы наворачиваются на мои старые глаза при одном этом воспоминании… Короче, мы забыли выключить газовую горелку, и великий во всех смыслах человек угорел во сне. Простите, я высморкаюсь. Извините, вы не можете мне одолжить… Что? А, нет? Ну, ладно. Хотите послушать историю про писаную красавицу Соню Брехер, сестру незабвенного Саши Брехера, которая однажды чуть не вышла замуж? Эй, подождите, куда же вы!

16 июля 1998 г.

В 1971 году жила-была комсомолка Света. Однажды она шла по улице, погруженная в серьезные размышления о своих комсомольских обязанностях и о твердой руке партии, уверенно направляющей весь советский народ к светлому будущему — коммунизму. Увы, комсомолке Свете не были чужды и пошлые стороны обывательского существования, а потому она не удержалась от того, чтобы остановиться возле на редкость красивой витрины с большой чудесной вывеской: «Березка».

— Какая изумительно восхитительная витрина, — сказала Света, ковыряя… хотя, нет, она была уже довольно взрослая и серьезная девушка, чтобы на людной улице ковырять пальчиком в своем изящном комсомольском носике.

К сожалению, именно этот носик был чрезмерно любопытным, и Света не удержалась от соблазна войти через огромную стеклянную дверь в этот удивительный магазин. Она даже заранее открыла ротик, чтобы вдоволь навосхищаться заграничными товарами и шикарным интерьером, но тут к Свете подошла высокая дама с пышной грудью, на которой хищно блестела бриллиантовая брошь. У комсомолки Светы сперло дыхание и она протянула ладонь, чтобы благоговейно погладить эти самые бриллианты на пышной груди высокой дамы, но взглянув в ее черные злые глаза, Света поспешно отдернула руку.

— У вас чеки есть? — ледяным голосом, от которого спина комсомолки покрылась инеем, поинтересовалась дама.

Света обомлела.

— Нет, — испуганно прошептала она, прижимая к себе свою дешевую сумочку, в которой находился ее документ и ее гордость — алый комсомольский билет со вкладышем, посмотрев который, любой партийный дяденька бы погладил Свету по голове и сказал, что она хорошая девочка, потому что аккуратно платит комсомольские взносы.

— Тогда будьте любезны, выйдите! — презрительно изгибая тонкие почти черные губы, приказала дама и грудью отодвинула ошеломленную Свету к выходу.

Солнце радостно освещало улицы советского города, по одной из этих улиц грустно брела комсомолка Света. К сожалению, ее горячее комсомольское сердце и интеллигентное воспитание не позволили ей достойно ответить той нехорошей, гадкой даме из магазина «Березка». Наверняка эта дама даже не знает задач текущей пятилетки и на сколько процентов перевыполнила план сталелитейная промышленность Страны Советов в прошлом месяце… «Вот дура-то!» — подумала про даму с бриллиантовой брошью комсомолка Света, отомщено улыбнулась и, расправив свои советские плечи, уверенно пошла вперед. К коммунизму.

25 января 1999 г.

— Не выбрасывай бутылку в море, Кригер.

Я помрачнел. Русалка знала мое имя, а это было плохо.

— Я никогда не делаю этого, — я осторожно поставил опустошенную пластиковую бутылку от газированного напитка рядом с камнем, на котором сидел. — Для этого есть мусорные урны.

Соленая волна сердито ударила в берег, обдав меня брызгами.

— Поцелуй меня, — сказала русалочка, но я отпустил ее руки с холодными, словно прикосновение смерти, пальцами и ответил:

— Нет.

У нее были превосходные светло-зеленые волосы, умное, хотя и несколько злое личико и красиво очерченные губки. Она звонко рассмеялась, внимательно рассматривая меня своими бесконечно прозрачными глазами.

— Почему? Ты меня боишься?

— Я не хочу, чтобы со мной случилось то же, что с беднягой Эндрю, которого полюбила одна русалка.

Я помолчал и добавил:

— У всех русалок холодное, черствое сердце…