Профессор Преображенский (склонный к простым формулировкам) должен был бы сказать так: «Моральным было объявлено аморальное, и люди забыли, что такое хорошо и что такое плохо. Если один заберет себе то, что должно питать многих людей, и так же поступят другие, имеющие власть, если эти поступки не будут считать преступлением, но назовут доблестью и условием прогресса, тогда случится кризис. Если моралью общества сделается не взаимовыручка, а жадность, - то в стране наступит финансовый кризис». Добавлю к воображаемым словам профессора одну лишь фразу. Финансовый кризис станет кризисом идеологическим - потому что кредиты, акции, проценты - это лишь тотемы, заклинания, присущие данной вере. А верили мы в цивилизацию как защиту от социальных потрясений. Некогда солдат Первой мировой обратился к историку Марку Блоку, сидевшему с ним в одном окопе: «Неужели история нас обманула?» Так и мы спрашиваем друг друга сегодня: неужели вера нас обманула? То была рациональная вера, не чета коммунистическим утопиям. И вдруг - лопнул шарик. «Надули - вот и лопнул, - так должен был бы сказать профессор Преображенский, - самая фальшивая из всех фальшивых акций - это глобальная цивилизация».

Однако профессор Преображенский данной формулировки не произнес. Он полагал, что буржуазная цивилизация несет порядок. Он не любил Маркса, приказал его сочинения спалить в печке. Это он, пожалуй, поспешил. Маркса пора цитировать страницами, зря его дураком назвали. А вот кого поспешили назвать умным - это еще одного профессора (схожего взглядами с булгаковским героем) Фрэнсиса Фукуяму. Не столь давно его сочинение о конце истории пользовалось ошеломляющим успехом: какая там борьба классов, нет никакой борьбы! Цель развития либерально-демократической цивилизации достигнута, варварство и революции отменяются, далее следует расширение границ цивилизации. Сколько умов вскипело от этой радостной перспективы.

Верхи не могут, низы не хотят, - но революционной ситуации нипочем не возникнуть, если среднему классу все по фигу. Это он, оплот демократии, великий средний класс, смягчает противоречия в обществе; это о его упитанный животик разбиваются волны народного гнева; это его достаток и убеждения служат примером для всего общества. Ты недоволен? А может быть, ты недостаточно предприимчив? Погляди, как живет сосед, - и возьмись за ум. Как говорила Маргарет Тэтчер, если мужчина не имеет к тридцати годам дом и машину, то он просто неудачник. Когда-то давно, во времена Французской революции, средний класс желал заявить о себе как о революционной силе. Он жаждал перемен, - совсем не то в наше время. Сегодняшняя беда случилась с людьми, которые никаких перемен не хотели вовсе, которые были даже еще консервативнее своего начальства. Никто так пламенно не обличал коммунистическую доктрину, казарму и уравниловку, как средний класс. Все поделить? Отменить привилегии? Как бы не так! Популярный анекдот заката советской эпохи звучал так: за что они (народ то есть) борются? Чтобы не было богатых? Чепуха, надо бороться за то, чтобы не было бедных! И мнилось - метод найден: переведем опасный пролетариат в статус среднего класса, сделаем из матросов - вкладчиков, а из рабочих - акционеров. Программа ваучеров - это ясный символ того, что произошло в истории в целом. Чтобы застраховать себя от дикого народа, надо сделать из дикарей - собственников. Практически это невозможно, а в кредит - пожалуйста. Так произошло повсеместно; горькая память о революциях, баррикадах и народных фронтах, о социалистах и анархистах заставляла выдумывать социальные программы, пособия, субсидии и кредиты. Следовало всех этих международных шариковых превратить в приемлемых соседей по лестничной клетке. Небось революционный пыл поубавится, когда обзаведешься акциями.

И средний класс раздули до непомерных размеров, сделали из него символ цивилизации, общественный ориентир. Средний класс явился как бы буфером, подушкой безопасности между реальным начальством и реальным народом. Созданный воображением банков, раздутый кредитами, оболваненный правами и свободами, он размывал границу между бедными и богатыми, превращал общество как бы в бесклассовое - поди разбери, кто перед тобой: менеджер среднего звена, квалифицированный рабочий или госслужащий? Наступил - так казалось - рай цивилизации, классовые противоречия исчезли. Директор банка отдыхает на вилле на Майорке, но и квалифицированный рабочий идет в турбюро, покупает путевку туда же. Карты вин разные, портные разные, но это поди еще разгляди.

Обывателю дали почувствовать себя участником общего процесса глобализации, выражаясь грубо, но точно, - его сделали соучастником грабежа. Произошло нечто поразительное: в обывателе проснулась корпоративная солидарность с начальством. У нас все с хозяином общее! У хозяина есть акции «Бритиш Петролеум», «Дженерал Моторс», - так ведь и у меня тоже есть! Не получается критиковать капитализм, если каждый из нас капиталист. А то, что прибыли разные, и расчеты совсем несхожие, - видеть не хотели. Так средний класс сделался соавтором стратегии финансового капитала - во всяком случае, так казалось самому среднему классу. Появились прекраснодушные концепции, толкующие отношения обывателя и власти как партнерские. В самом деле: кто такие наши правители, как не менеджеры общего производства, акции которого у меня в кармане.

Только к середине девяностых вдруг стали замечать: пропасть между бедными и богатыми увеличилась. Так произошло оттого, что средний класс постепенно стал сдуваться. Воздух из среднего класса выпускали не разом, порциями. Социализм уже победили, нужда в среднем классе поубавилась, но он еще был нужен, этот пузырь, этот символ демократии: надо голосовать за войны, надо являть колониальным народам пример счастливой жизни в метрополии.

Сегодня средний класс сдулся, воздух выпустили разом. До слез обидно. Мы ведь имеем такие же права, как и наше начальство, так что же они с нами делают? У нас ведь акции общие! Полезли в карман, - а там воздух. И начальство ласково кивает обманутому среднему классу: действительно, у нас общие неприятности, мы тоже страдаем. Тут уж даже такой болван как средний класс догадался: страдают партнеры совсем по-разному. Выяснилось, что кроме акций у начальства были реальные капиталы, дворцы, оружие, власть, а у его партнера по бизнесу, у среднего класса, - только нарисованные бумажки. Ах, мы не замечали этого раньше!

Причем, поскольку беда случилась в странах, именующих себя демократическими, то у обывателя претензий быть не должно - он данное начальство сам выбрал. Вы что, к избирательным урнам не ходили? На себя и пеняйте.

Позвольте, говорит обыватель, вот этого типа я действительно выбирал, был грех. Но этих-то прохвостов я не выбирал. Ладно, за президента голосовал. Но за премьера, директора банка, председателя компании и генерального менеджера - за них-то я не голосовал, нет! Обыватель ярится. А ему в нос конституцию: демократия - это, брат, не сахар, а четко прописанные договоренности, которые ты изменить не можешь, а начальство может. Точно так же поступает и банк, беседуя с обкраденным вкладчиком. Вы здесь подписали? Ах, вы не заметили строчку петитом? В следующий раз умнее будете. А если не вы - вы-то, пожалуй, помрете, - то дети ваши будут умнее. Штука в том, что и дети умнее не будут. Разве стали мы умнее, оттого что историю России нам преподавали в школе? Так по-прежнему и делим начальство на хорошее и плохое, на тех, кто движет прогресс, и тех, кто ставит бюрократические препоны. Все выбираем - кого винить, а начальство - оно просто начальство. Среди них нет хороших и плохих, Левиафан имеет собственную мораль, недоступную обывателю.

Вот, один журналист обвинил олигархов в черствости, а другой поправил: олигархи дело делают, а чиновники им мешают. Вот звонит богач журналисту: зачем меня ругаешь, я на благотворительность жертвую. И уж вовсе дик упрек одного журналиста другому: а ты вот, жертвуешь ли на бомжей? Олигарх от тебя отличается как ты - от бомжа: ты не добился ничего в жизни, а богач талантлив!