Но, скажут, как же, в самом деле, не будет воззрение людей, приписывающих небу фигуру шара, противоречием написанное в наших книгах: простираяй небо яко кожу (Псал. 103, 2)? Пусть и будет противоречием, если то, что говорят они, ложно, ибо изреченное божественным авторитетом — скорее истинно, чем догадки, которые строит человеческая немощность. Но если бы неожиданно это свое воззрение они оказались в состоянии оправдать такими объяснениями, которые бы на его счет не оставляли уже никакого сомнения, в таком случае мы должны показать, что наше изречение о коже их воззрению не противоречит, иначе оно станет в противоречие с самыми же нашими Писаниями, которые в другом месте говорят, что небо простерто как шатер (Иса. XL, 22). И в самом деле, что в такой степени несходно и одно другому противоположно, как плоско протянутая кожа и дугообразно–закругленный шатер? Но раз эти два (места), как тому и следует быть, необходимо понимать так, чтобы они одно другому не противоречили: в таком случае и каждое из них не должно быть в противоречии с упомянутыми воззрениями (если бы неожиданно они оказались верными, опираясь на несомненное основание), по которым небо является со всех сторон закругленным на подобие шара, если только, впрочем, можно доказать это.

И действительно, наше сравнение [неба] с шатром, принимаемое даже и буквально, не представляет затруднения для тех, которые называют небо шаром. Весьма вероятно, что о фигуре неба Писание говорит сообразно с тою его стороною, которая находится над нами. Отсюда, если небо не шар, то оно — атер с одной только стороны, которою покрывает землю, а если — ар, то — атер со всех сторон. Но о коже сказанное примирить не только с шаром, что, может быть составляет только человеческое измышление, но даже и с нашим шатром, труднее. Как настоящее изречение я понимаю аллегорически, это содержится в тринадцатой книге моей Исповеди [8]. Так ли, как я там изъяснил, или как–нибудь иначе надобно понимать небо простертое, как кожа, — в настоящем случае, в виду строгих и крайних почитателей буквального изъяснения, я говорю о том, что, полагаю, доступно чувствам всякого; может быть, можно понимать то и другое, т. е. и кожу и шатер, и иносказательно, но вопрос в том, как можно понимать то и другое буквально. Но если шатер называется правильно не только изогнутым [по своей поверхности], а и плоским, то в свою очередь и кожа бывает простерта не только ровною поверхностью, но и закругленным изгибом. Ибо и мех, и пузырь суть тоже кожа.

Некоторые из братий предлагают вопрос даже о движении неба, допытываясь, стоит ли оно неподвижно, или движется. Если, говорят, оно движется; то как будет твердью? А если стоит неподвижно, то каким образом звёзды, на нем, как думают, утвержденные, совершают круговое движение с востока на запад, при чем септентрионы [9] описывают кратчайшие круги около полюса; так что небо, если существует другой, скрытый от нас по другую его сторону, полюс, вращается, очевидно, наподобие шара, а если нет другого полюса, наподобие круга? — На это я отвечу, что для правильного понимания, так ли все это, или не так, произведено множество исследований людьми трудолюбивыми и с тонким умом; входить в рассмотрение подобных вопросов у меня теперь нет времени, да не должно его быть и у тех, которых мы хотим наставить в видах собственного их спасения и потребной пользы нашей святой церкви. Пусть только знают они, что как название тверди не ведет нас необходимо к мысли, что небо стоит неподвижно (ибо твердь называется твердью, можно думать, не по причине неподвижности, а по причине твердости, в виду ли своей собственной твердости или же потому, что служит пределом, разграничивающим высшие воды от низших), так, с другой стороны, и движение светил не мешает нам признать неподвижность неба, если только истина убедит нас, что оно стоит неподвижно. Ибо и те сами, которые весьма тщательно и безраздельно занимались исследованием этого вопроса, пришли к заключению, что если бы даже небо оставалось неподвижным, а вращались одни только светила, то и тогда могло бы происходить все, что наблюдается и открывается в обращении светил

И рече Бог: да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино и да явится суша: и быстъ тако. И собрася вода, яже под небесем, в собрание едино, и явися суша. И нарече Бог сушу землю и собрания вод нарече моря. И виде Бог, яко добро. — Об этом действии Божием, по поводу, впрочем, исследования другого предмета, мы достаточно сказали в первой книге [10]. Поэтому здесь заметим только вкратце, что кого не занимает вопрос, когда именно сотворен самый вид воды и земли, тот пусть думает так, что в этот день произведено только разделение этих двух низших стихий. Кого же занимают вопросы, почему свет и небо сотворены во дни, тогда как земля и вода созданы вне и раньше всяких дней, и почему первые по слову Божию: да будет сотворены, а последние, по слову Божию, только разделены, а не сотворены, тот пусть при помощи здравой веры разумеет то, что говорит Писание еще до начала дней: земля же бе невидима и неустроена, внушая тем, какого рода сотворена была Богом земля, о которой раньше сказано: в начале Бог сотворил небо и землю. Это именно безОбразие телесной материи Писание и имеет в виду обозначить вышеприведенными словами, давая ему [теперь], вместо более темного, более употребительное название. Пусть, однако, человек несообразительный не подумает, что Писание, разделяя материю и форму словами, разделяет их и во времени, как бы так, что раньше сотворена материя, а потом уже, чрез некоторый промежуток времени, придана ей форма. Ту и другую Бог сотворил одновременно и произвел материю уже сформированную, и только безОбразие этой материи, как я сказал, Писание обозначает [теперь] употребительным названием земли или воды. Ибо земля и вода даже и со своими свойствами, как мы их наблюдаем, гораздо ближе, по своей повреждаемости, к безОбразию, чем небесные тела. И так как все, что в материи имело форму, исчислением дней отчисляется от безОбразного и из этой [отчисленной] телесной материи, как рассказано выше [бытописателем], сотворено небо, виде которого сильно отличен от земного: то оставшееся, после того, в материи для образования в низшей области вещей [Писание] не захотело уже включать в порядок сотворенных вещей словами: да будет, потому что, при оставшемся безОбразии, оно не могло уже получить такого вида, какой получило небо, а низший, непрочный и близкий к безОбразию. Отсюда, при произнесении слов: да соберется вода… и да явится суша, эти две стихии получили свои, нам хорошо известные и наблюдаемые нами, виды, вода — подвижный, а земля — неподвижный; поэтому и сказано о первой да соберется, а о последней да явится, так как вода — быстро текущая, а земля — твердо неподвижная стихия.

И рече Бог: да прорастит земля былие травное, сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое творящее плод, ему же семя его в нем по роду на земли: и бысть тако. И изнесе земля былие травное сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое, творящее плод, ему же семя его в нем по роду на земли. И виде Бог, яко добро. И бысть вечер и бысть утро день третий. — Здесь примечания заслуживает это ограничение бытописателя: травы и деревья суть творения отличные от вида воды и земли, так что не могли уже считаться в этих стихиях, поэтому о них особо изречено Богом, чтобы они вышли из земли, и особо же сказано о них обычное: и бысть тако, — повторено потом, что они так и произошли, и особо сделано о них указание, что виде Бог, яко добро; однако, бытописатель отнес и их к тому же дню, потому что своими корнями они соединены и связаны с землею.