Если бы он отказался ехать сейчас же, я, наверное, не стал бы его ждать, но Игорь открыл дверь и решительно уселся на переднее сиденье. Я сел за руль, и мы покатили в моё зазеркалье.
По дороге выяснили, что у нас оказалось общее научно-физическое прошлое, которое у меня закончилось пенсией, а у него докторской по экологии.
Я рассказал ему, куда его везу, предупредив, что место это, хотя и находится в густонаселённом районе, дикое, и максимум, на что он может рассчитывать, это электрическое освещение и телевизор.
Но Игоря не так-то легко было испугать, все признаки цивилизации он назвал излишествами и сказал, что надеется на комнату с лучиной и охапкой соломы в углу. И мы с ним до деталей обсудили идею организации в одной из заброшенных деревень подобного курорта для измученных роскошью богатеев. Наверняка многие из них хотели бы пожить несколько дней вдали от мобильников, компьютеров, факсов и прочих электронных ужасов их повседневной жизни.
С трудом добравшись до деревни по слегка раскисшей после нескольких августовских дождей подъездной дороге, мы остановились у поставленного на въезде шлагбаума.
Пока Игорь открывал его, я смотрел на Веретье. Как будто ничего не изменилось: те же серые дома, огороженные не совсем ровным штакетником, те же знакомые собаки, которые кинулись к нам с лаем, но не злобным, а приветливым, и те же лица, с любопытством разглядывавшие нас из окон, но изменился я, точнее мой статус. Народ не обманешь: все давно поняли, что за начавшимися переменами стою я, а поскольку так исторически сложилось, что любые изменения не сулят ничего хорошего, то в их отношении ко мне появилась насторожённость. Конечно, это не касалось Кати или Митьки, но и они не могли стать достаточным связующим звеном, так как были причислены к моему лагерю. Надо было что-то предпринимать, чтобы не стать чем-то вроде хорошего барина.
Из этой задумчивости меня вывел подлетевший Бубен, он с размаху запрыгнул ко мне на колени и несколько раз лизнул в нос. Тут я увидел удивлённо взирающего на меня Игоря и глядящую в небеса перекладину шлагбаума. Лёгким шлепком, направив дружелюбную псину наружу, я въехал в деревню.
Тётькатя приняла нового постояльца очень радушно. Его бравый спортивный вид не мог обмануть опыт матери, вырастившей троих детей и нескольких внуков. Она сразу угадала его внутреннюю надломленность и засуетилась вокруг него, как около больного ребёнка.
Хотя Катя не видела меня почти неделю, она заметила произошедшую во мне перемену, вызванную тем, что я нашёл своё счастье, поэтому всё её внимание сосредоточилось на Игоре. Во мне поднялось даже что-то вроде ревности старшего ребёнка, но я позвонил моей Алёне, и её голос примирил меня со всем миром.
Правда оказалось, что мы не сможем увидеться недели две: к ней приезжает из другого города мама, а Лена не готова ещё нас знакомить. Но даже это известие не смогло испортить мне настроение: сам факт, что я уже не один, делал меня счастливым.
Баньку затопили у Митьки. Она была у Хряка самой-самой. А уж по части разных веников и духомяных трав лучшего специалиста, чем Дмитрий Иваныч, я просто не знаю. Как видно, не совсем прав Прохор — часть генов Митька от него получил.
Стол Тётькатя накрыла, как на праздник. Да это и было подобие праздника: у меня начинался новый период в жизни, Игорь уже доволен был своим отпуском, Митька умел радоваться каждому прожитому дню, а Катя просто была рада за нас.
В самый разгар веселья к нам пожаловали гости: Прохор с молодой, лет тридцати, женщиной. Я принял её сначала за туристку, заплутавшую в болоте. Да и что я мог подумать, увидев перед собой вполне современную особу в джинсовом костюме и кроссовках «Nike»?
— Пелагея, — представилась она именем, никак не подходящим её внешнему виду.
Тут только до меня дошло, что это та самая Пелка, которая готовит зубодробительную настойку и может слышать, как разговаривают шары.
Прохор пожал руку Игорю и назвал себя, тот ответил на рукопожатие и что-то пробормотал, не отрывая взгляда от его сестры.
Возникла обычная суета по размещению неожиданных гостей, пришлось раздвигать стол, нести с веранды скамейку, добавлять тарелки и рюмки. Всё это время Игорь активно участвовал в работе, но как завороженный смотрел на Пелагею. Это уже заметили все, и тут Прохор, набрав в ведре горстью воды, неожиданно плеснул ему в лицо. Игорь вздрогнул и покраснел до корней волос.
Атмосфера за столом сразу разрядилась, все расселись, а Прохор достал свою знаменитую погановку и стал предлагать её желающим.
Пелка вобще не пила спиртное, мы же с Катей благоразумно отказались, а Игорь смело подставил свою рюмку, возжелав экзотики. Тётькатя пыталась его удержать, но добилась только снижения дозы.
Но и этого доктору экологии хватило за глаза. Я с подленьким любопытством наблюдал всю гамму ощущений, пробежавших по его лицу: глаза Игоря выкатились из орбит, рот перекосился в ужасной гримасе, а руки зашарили по столу в поисках спасения, и, схватив поданный сердобольной Катей стакан с содовой, он в два глотка опорожнил его и наконец смог сделать судорожный вздох. После этого его дыхание постепенно выровнялось, и он просипел:
— Ух, ты…!
Причастие погановкой означало принятие в наше «болотное братство». Думаю, что далеко не всем Прохор предлагает выпить из его бутылочки. Мне стало жутко любопытно, почему Игорь удостоился этой чести? Конечно, сев за один стол Прохор просто не мог не предложить отведать настойки всем желающим, но как, и, главное, зачем он оказался тут вместе с сестрой? Из опыта я уже знал, что ответы будут, но необходимо терпение.
Игорь после столь серьёзного испытания отказался даже от простой водки, ограничившись пивком, а потом и вообще перешёл на квас.
Мы продолжали ещё ужинать, а Пелка с Игорьком как то незаметно испарились из-за стола и расположились во дворе на завалинке, где недавно сидели мы с Прохором, и оттуда через открытое окно доносились их тихие голоса.
В голове моей созрел план: кому как не доктору экологии больше всего подходит возглавлять экологический фонд. В организационной спешке я как-то не подумал, ставя во главе «Истоков» Митьку, что настанет время, когда Сол улетит и Хряк, мягко говоря, не будет соответствовать занимаемой должности, а самому ну очень не хотелось впрягаться.
Ужин закончился, Тётькатя стала собирать посуду, а мы вышли во двор. Завалинка была пуста, но Прохора, похоже, это не волновало.
— Дело молодое, — с усмешкой сказал он.
— Тётка в воду смотрела? — захотел проявить я свою сообразительность.
— Пелке советы не нужны. Вы ещё у околицы стояли, когда она мне собираться велела.
— Так она и тобой командует? — удивился я, считая Прохора образцом самостоятельности.
— Какая разница, кто командует, если дело говорит? — Прохор повернулся к Митьке. — У тебя переночую. После такого ужина лучше в кровать, чем в дорогу.
— А Игорь где? Не заплутает? — попытался я продолжить разговор, в надежде что-нибудь выведать.
— Это с Пелгеей-то!? — неожиданно вмешался Митька. — Да он теперь, если сам утопиться в болоте захочет, и то не получится.
— Спать пора, — сказал Прохор, давая понять, что вопрос закрыт. — Прощевай, Василич. Не забудь, что в гости приглашён, да и друга можешь прихватить.
Пожав на прощанье их одинаково заскорузлые на ощупь руки, я вернулся в дом, чувствуя, что Прохор как всегда прав — пора спать.
Игорь вернулся наутро совершенно преображённый. Если бы мы были незнакомы, то я вполне мог бы подумать, что передо мной студент — старшекурсник, у которого жизнь только начинается. Не знаю, что на него так подействовало: влюблённость или пелкино колдовство, а скорей и то, и другое, но в нём не осталось и следа от мрачноватого, уставшего от жизни доктора наук, случайно встреченного мной вчера.
Отпуск его пошёл совсем не так, как я себе представлял, но обещание исполнилось на все сто: он получился незабываемый. Целыми днями Игорь пропадал на болоте, невзирая на погоду.