— Посмотрим, — неопределённо махнул я рукой, прекрасно понимая, что мой действительный ответ уже точно вычислен компьютером по мимике, жесту и другим мелким деталям, которые рассказали о моих мыслях лучше любого детектора лжи.

На самом деле мне совсем не хотелось, чтобы Веретье и Большое Болото превратились в ещё один туристический центр, лишив прибежища меня и остатков прохоровой семьи. Да и жалко было, если красивое, идеально чистое подземелье будет затоптано ногами шумного стада бездельников, слоняющихся по всему миру.

— Слушай, Сол, а почему вы не путешествуете в вашем материальном обличии? — задал я давно интересующий меня вопрос.

— Пробой не пропускает органику: в живой клетке происходят какие-то необратимые процессы: она мгновенно стареет.

— А зачем весь этот спектакль с фальшивой надписью? Вы что, испугались простого нашего чиновника?

— Не его, — Сол передал мне через комба сцену из встречи с Незнамовым и остановил изображение на шофёре и охраннике, ждущих хозяина у калитки.

— И что я должен тут увидеть?

— Сейчас я покажу тебе эту картинку, снятую в особых лучах.

Шофёр, правда слегка размазанный по снимку, по прежнему курил свою сигарету, а вот на фоне тоже размытой фигуры охранника стоял тёмный силуэт, похожий на средневекового рыцаря с закрытым забралом.

— Кто это? — спросил я почему-то шёпотом.

— Этого мы не знаем, но очевидно, что он не с Земли. Земная атмосфера ему не подходит, поэтому ему приходится ходить в скафандре, сделанном в виде человека.

Посылать за ним болов мы не рискнули, боясь обнаружить себя, тем более, что тогда мы были почти беззащитны. Скорее всего, они тоже ищут лабиринт, потому и вышли на тебя. Когда подойдёт срок, ты, связавшись с Незнамовым, можешь послать к нему бола и узнать всё точнее.

— Почему вы не можете это сделать сами?

— Нас к тому времени здесь не будет.

— А когда вы собираетесь лететь?

— Сейчас, — услышал я неожиданный ответ.

Тут из стены появились ещё четыре фигуры, и все стали махать мне руками, как олимпийскому мишке в старой телехронике, постепенно растворяясь в воздухе.

И куда делась моя злость, я тоже стал махать им в ответ, едва сдерживая слёзы. Так и стоял несколько минут голый и мокрый, уставившись в стену, где исчезли мои, пусть не задушевные, но друзья, с которыми я съел-таки пуд соли.

Лет десять назад я был в Израиле с туристической группой. За те две недели, что мы были там, умудрился несколько раз побывать в гостях у своего друга, уехавшего в конце перестройки, как раз перед тем, как она перешла в перестрелку. Во время своего последнего визита я, будучи уже в курсе всего происходящего в семье, спросил его двенадцатилетнего сына, моего тёзки, как поживают герои космического сериала, которым он был очень увлечён последнее время.

— Они улетели, — ответил он мне.

За прошедшие годы у меня уже вылетело из головы название фильма, но я до сих пор помню искреннюю тоску в голосе мальчишки, живущего в дружной любящей его семье, но ощутившего себя покинутым.

Сейчас я переживал те же чувства: да, они улетели. И хотя они должны вернуться года через три, иначе не оставили бы тут десантный бот, а главное, как я понимаю, на территории заповедника «Истоки» остались у них незавершённые дела, у меня было то же ощущение потери, что и у мальчика Саши.

Я медленно собрался (мне опять некуда было спешить) и побрёл вверх по лестнице. Выбравшись на волю, я увидел мирно спавшего на солнышке Митьку — улетая, они не забыли о том, что мне ещё надо добираться домой через болото.

Разбуженный Хряк сел, почесал свою не отягощённую тяжёлыми думами голову и сам стал похож на серо-зелёный куст, вдруг выросший посреди островка.

— А что, Василич, хорошо сейчас баньку затопить!?

Идея его мне понравилась — появилась цель на ближайшие несколько часов.

Придя в деревню, мы, не сговариваясь, тут же принялись за баню. Кати не было, её забрал сын на день рожденья старшего, самого любимого внука, поэтому мне не перед кем было отчитываться за двухдневное отсутствие. Часа через три мы с Митькой красные, распаренные сидели в предбаннике и пили холодный квас. Настроение, было восстановившееся в парилке, опять скатывалось к нулю.

Тогда я позвонил на мобильник Любе: захотелось провести этот пятничный вечер среди друзей, которые, возможно, смогут развеять охватившее меня унынье. Ответила она сразу же:

— Ннда? — похоже, она была занята, а потому не очень любезна.

— Привет, Люб, это Саша. Хочу в гости напроситься.

— Здорово, Можаев! Ты понимаешь, я сейчас не дома…, - тут она оторвалась от трубки и стала что-то обсуждать с невидимым мне собеседником. — Я у Лены. Мы как раз чаи гоняем. Так вот хозяйка приглашает и тебя присоединиться.

— Но я далеко!

— Ничего, нам спешить некуда — подождём; подгребай.

— Уже еду, — я отключился и стал с забытой с армейских сборов скоростью одеваться.

Потом опомнился, что не спросил, куда мне ехать, и ещё раз позвонил Любе.

Оказалось, что мы живём в одном микрорайоне, но в разных его концах. За всей этой суетой я забыл им сказать, что добираться мне часа четыре, а когда вспомнил об этом, почему-то постеснялся позвонить ещё раз.

Моё авто, когда скорость приближается к ста десяти, начинает дребезжать как посуда при землетрясении, только поэтому я не поставил рекорда трассы, но избежав, благодаря подсказкам комба, встреч с дорожной милицией, всё же установил свой личный рекорд и через три часа двадцать минут был у цели, с тортом в одной руке и бутылкой вина — в другой.

Дверь открыла Лена.

— А Люба не дождалась, — сказала она, глядя мне в глаза.

— Вот и хорошо, — сморозил я в очередной раз, почему-то в её присутствии меня так и тянуло говорить глупости.

Мы не выходили из квартиры три дня. В понедельник Лена не пошла на работу. Можно сказать, что все эти три дня мы практически даже не вылезали из постели. Не знаю, сколько это могло бы ещё продолжаться, но только её обострённое чувство ответственности заставило нас вернуться во внешний мир. Мне так хотелось остаться, но когда я представил, что будет, если кто-то из фонда разыщет своего генерального директора Дмитрия Колесова, то понял: надо ехать.

Выходили мы как революционеры с подпольного партсобрания — по одному. Лена решила уйти раньше, у неё не хватило духа пройти приподъездный строй со мной, а минут через десять вышел и я.

Пройдя через рентгеновские взгляды бабулек, сидящих на лавочке, я направился к своей старой подруге — «Ниве» и чуть не столкнулся с поборником утренних пробежек.

— А как назвать закон, обратный «закону Мерфи»? — спросил меня спортсмен, улыбаясь во весь рот.

Ожидая что-нибудь типа «… твою мать!» я был сильно удивлён такой нестандартной реакцией, поэтому внимательно вгляделся в разговорчивого оптимиста. И не сразу, но узнал его: это был тот самый прыгун через лужи, из-за которого я опоздал на вечеринку, где познакомился с Леной. Судьба сводит людей самым удивительным образом: «рояль в кустах» просто отдыхает.

— Назовём его «ифрем ноказ», — ответил я.

Мой собеседник задумался на секунду и протянул мне руку:

— Игорь. Рад познакомиться с первооткрывателем нового закона.

— Саша, — я пожал ему руку и поинтересовался. — А почему такая поздняя пробежка?

— Холостяк. Второй день в отпуске, — он приложил руку к козырьку бейсболки и сдвинул ноги по стойке смирно.

— Тем более надо уже ехать или лететь на юг, где много солнца, приключений и свободных женщин.

— Не моё это, — неожиданно горько вздохнул мой новый знакомый.

Я вспомнил себя три дня назад и проникся к нему искренним сочувствием. Как точно сказал Бернард Шоу: «Одиночество — великая вещь, но не тогда, когда ты один».

— Газ и свет выключены? На плите ничего не стоит?

— Нет, — недоумённо ответил Игорь.

— Значит, это судьба, — решительно сказал я. — Садись в машину. У тебя будет такой отпуск, который ты запомнишь надолго.