То, что они несли в себе, то, что скрывали, те тайны, что лежали в их нагрудных карманах и на дне их сумок из кожзаменителя, — это была их вера, что еще не все потеряно, что все можно переломить и начать сызнова, их убежденность в конечном успехе, в позитивном результате. Вера, что вела их все эти годы, заставляя вступать в браки и ссориться, врать и исповедоваться, учить чужие языки и забывать свой. Должно быть, именно она, эта вера, сделала их сердца твердыми и неуязвимыми, а глаза — сухими и глубокими. Именно она указывала им путь сквозь пустоши Польши и Венгрии, сквозь городки Румынии и Словакии, куда-то туда, в Берлин, откуда расходятся тысячи дорог, тысячи железнодорожных маршрутов, каждый из которых оканчивается сладким берегом, тенистыми холмами, приводя в далекие желанные города, где их ждут покой, мир и новые рабочие места. Нужно только отважиться и стронуться с места, отказавшись от прошлого и полностью положась на будущее. Потому что каждый век требует своей доли беженцев и изгнанников, с их свежей, холодной, как речная вода, кровью. А наш век только начинается. И только начинаются наши странствия, и наша Америка ждет нас, глядя из-за Атлантики на наш бесконечный поток, что заливает беззащитные европейские города. Мы добрались до берлинских вокзалов, и кто знает, на какие жертвы мы шли, чтобы до них добраться.
***
Берлин, разобранный, словно конструктор, на составляющие и собранный снова, напоминающий пулю со смещенным центром тяжести, лишенный центра как такового, наделенный несколькими сердцами и тысячами убежищ. В последние девять лет я приезжал в него и с востока, и с запада, с севера и с юга. Я прилетал на его аэродромы и высаживался на его железнодорожные платформы, добирался до него автобусами и автостопом, проезжал сквозь него, не останавливаясь, и наоборот — застревал в нем надолго. Приехав сюда однажды в первый раз — с друзьями, в странной компании, с неопределенными намерениями, — я вряд ли представлял, насколько долгими и запутанными станут мои отношения с этим городом и его обитателями. Тогда, девять лет назад, я легкомысленно полагал, что отслеживаю его движения, наблюдаю жизнь его организмов, осознаю ее масштабность и упорядоченность. После я еще десятки раз в него возвращался, постепенно запоминая названия улиц и маршруты городского транспорта. Но то ошеломительное чувство приближения, приобщения и понимания, которое возникло во время первого приезда, куда-то безнадежно исчезло, и все попытки его воскресить были напрасными. Потому что невозможно снова привести в действие механизм появления в твоей жизни чего-то важного, неоформленного, призрачного и не до конца осознанного. Самые важные события случаются спонтанно, их невозможно запрограммировать и сложно повторить. Архитектура города, однажды попав в наши глаза, остается там навсегда, и города запоминаются нам такими, какими мы увидели их в первый раз. Со временем этот четкий рисунок может разве что размываться, обрастать необязательными деталями и лишними линиями, навязчивыми повторами и вариациями, которые обременяют память, делая ее неповоротливой и уязвимой, словно груженая баржа.
Лишь время от времени удается увидеть в глазах недавно прибывших этот отблеск восхищения и недоверия, безошибочно определяя по движениям, по походке тех, кто попал сюда в первый раз. Что-то подобное чувствуешь, когда объясняешь прохожему, на чем доехать с главного вокзала в аэропорт или как добраться с одного конца города в другой. Ведь лишь на первый взгляд все это относится к топографии. Но речь идет совсем о другом — о движении невидимыми дорогами, по которым мы выбираемся из своих стран, об остановках, которые мы делаем в дороге, об изгнании и возвращении, о нашей потерянности, о временном пребывании на чужой территории, о попытках сделаться своим, о напрасности этих попыток, о всей их неисчерпаемости. Речь идет о черных вавилонских вокзалах, на которых мы выходим, боязливо озираясь по сторонам, о теплом вавилонском небе, мимо которого нам не пройти, под которым шагают все беглецы и репатрианты, ветераны и коммерсанты, туристы, юристы и перебежчики.
***
На что можно пойти, чтобы звезды над головой сложились в нужную тебе волшебную комбинацию, открыв все шлюзы и зажигая для тебя терпким зеленым огнем все семафоры от Черного до Балтийского моря? Стоит ли разменивать на эти сомнительные операции свою жизнь? Тысячи эмигрантских историй подтверждают, что стоит. И не надо так уж торговаться, ведь речь идет не просто о преодолении незримых барьеров, речь идет о тяжелых, изнурительных поисках счастья, которое они ищут, словно потерянных псов. Они продвигались сквозь темноту и снег, изобретая сотни тысяч способов обмануть стражу, они придумывали механизмы для переброски своих тел через кордон, изменяли свой пол и политические взгляды, меняли отпечатки пальцев, цвет волос и вероисповедание, заключали браки с умершими. Существует бешеное количество возможностей и вариантов, все, что нужно, — не бояться и верить. Бесстрашие делает тебя неуязвимым для пуль и ножей, вера делает тебя невидимым для пограничников, все остальное зависит от удачи и погодных условий. Исполненные веры и лишенные страха, они продавали мебель и покупали биографию, крали паспорта и вставляли себе ненужные золотые коронки, заводили дружбу с негодяями и рвали отношения с друзьями детства. Они знали: главное — сделать первый шаг, самое важное — лишиться всего, разорвать отношения с прошлым, распрощаться со всеми его тенями, не оставив за собой ни доказательств своей вины, ни причин для возвращения. И уже после того как избавились от всего лишнего и остались один на один с пустотой, финансовой безнадегой и сладкой безработицей, могли они двинуться вперед, проходя сквозь огонь, лед и стеклянные двери супермаркетов.
Существует бесчисленное множество способов попасть туда, куда попасть нельзя. Попасть туда можно, скажем, поездом, ведь, как известно, во всех составах есть прицепные невидимые вагоны, да даже и в вагонах видимых, плацкартных и купейных, есть темные зоны, в которых можно раствориться на продолжительное время. Можно прятаться на крыше и в тамбурах, в туалетах и в купе для отдыха проводников, изображая отдыхающего проводника. Можно забраться под одеяла и матрасы, можно затеряться среди паломников и туристов, среди детей, музыкантов и футбольных команд. А еще можно пойти пешком, не торопясь и не заходя слишком далеко. Огибая плавучие мины, скармливая яд собакам пограничников, заметая за собой все следы, дезориентируя самолеты-шпионы и поисковые группы. Имея при себе только холодное оружие и горячую пищу, запасшись терпением и топографическими картами, ориентируясь по голосам боингов, летящих в сторону океана. А еще попасть туда можно, спрятавшись под полом автобуса, или затерявшись в багаже авиалайнера, или нырнув в цистерну с нефтью, или зарывшись в баул с одеждой, или сев на колени богоматери, или вытянувшись в гробу рядом с покойником, или встав на голову среди замороженных коровьих туш, или зависнув в воздухе, пока вагон разбирают в поисках табака, или рассеявшись на атомы, пока идет проверка в терминале, или растворившись в соленой морской воде, став частью Вселенной и выпав после летним дождем на изумрудные парковые газоны Европы. Я знаю много подобных историй, которые закончились если и не счастливо, то по крайней мере поучительно. При случае я постараюсь некоторые из них рассказать.
***
Тот, кто приехал сюда впервые, легко принимает новые знакомства, брошенные вскользь взгляды и подслушанные разговоры, с радостью замечая, как образуются новые сферы общения, занося в записную книжку новые адреса и телефоны. Приятные хлопоты только что прибывших путешественников, веселая суета при запоминании имен и лиц. Самое горькое придет после, со временем, которое размывает память, как вода — песчаный берег. И в каждый следующий приезд в город, особенно если этих приездов случается много, ты будешь пытаться все вспомнить и воссоздать, снова найти всех свидетелей твоего пребывания под этим благословенным небом, на этой чудесной территории, во всех этих барах и хостелах, где ты останавливался вместе с такими же, как ты, беженцами с востока на запад. Сомнительная затея, сомнительная и неосуществимая, потому что все случается здесь и сейчас, так что не стоит рассчитывать на стабильность и долговременность. Мы попадаем в чужие города, останавливаемся среди незнакомых площадей и скверов, пьем в суматошных крикливых компаниях, ругаемся с прохожими, братаемся с незнакомыми людьми, скрепляя это побратимство кровью и алкоголем, и все только для того, чтобы забыть об этом на следующее утро, чтобы легко выбросить все это из головы, стирая записи и сжигая мосты, твердо зная, что повторить уже ничего не удастся.
