каждый, пусть и неловкий, стишок —

небывалое нечто. И ставшее.

*     *

 *

dir/

По расписанью: “далее везде”...

И электричка шмелем басовитым

пророкотала, стёклами зардев,

по небесам, до времени безвидным.

Там за городом нищета и грязь:

т. е. земля — великая, немая.

Там, нечленораздельно матерясь,

почти без слов друг друга понимают.

Там, городских не ведая страстей,

неприхотливый член электората

в сей мир приходит, делает детей

и в землю возвращается обратно.

Нет будущего. Вечное теперь.

У женщины, живущей настоящим,

всего и дел — томиться и терпеть,

высматривая счастье в глупый ящик,

вздыхать украдкой о волшебных тех

из ролика “Вы этого достойны”,

а после обихаживать детей,

нетерпеливых, как скотина в стойле.

Там души тех, кто, сам себе не мил,

как мошкара над лампою роятся.

Так в чём же смысл, мой Боже, в чём же смысл?

Ужели только в этом всеприятьи?

Ужели только пустота в груди

да мутная отрада слёз нетрезвых?

…Но отдалённый колокол гудит,

и бригадир железкой бьёт по рельсу.

Встаёт старик: пришёл работе срок.

Он на плечо закидывает грабли.

И женщина выходит на порог,

чтоб дети, на беду, не заигрались.

*     *

 *

законы стихосложенья

способствуют на ощупь

чтоб жизнь обернуть сюжетом

вписав её в ряд необщий

в покорной людской бродильне

подвластны иным обетам

мы все как могли блудили

чтоб после писать об этом

но прошлому не прикажешь

а будущее не властно

над лёгкими мотыльками

слетевшими к Судной Лампе

Сенчин Роман Валерьевич родился в 1971 году в Кызыле. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Прозаик. Печатался в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Дружба народов” и др. Живет в Москве. Лауреат премий “Эврика”, “Венец” и др.

Рассказ

1

Конференция прошла без сюрпризов. Да Чеснов и не представлял, что бы могло его удивить, расстроить или обрадовать, раздражить. Быть может, лишь прямо на него направленное хамство вывело бы из себя или обрушение потолка во время пленарного заседания стало бы потрясением. Но люди и в этот раз подобрались корректные, спокойные — в основном, как и сам Чеснов, профессиональные участники всевозможных научных собраний; потолки везде были крепкие, здание университета, где проходила конференция, недавно отремонтированное. И вообще все было нормально. Как всегда.

...Еще в марте Чеснову предложили приехать в этот город на конференцию с докладом минут на двадцать или сообщением минут на десять. Чеснов поинтересовался, берут ли на себя организаторы оплату дороги, проживание и питание, намекнул на небольшой гонорар. Ему, доктору наук, ездить из чистого энтузиазма уже было как-то несолидно.

Дорогу, проживание и питание организаторы оплачивали, гонорар, “к сожалению, скромный” (а это, по опыту знал Чеснов, тысяч пять-семь), пообещали. В ответ Чеснов с ходу продиктовал им тему своего доклада.

За неделю до конференции курьер принес билеты на поезд в оба конца; Чеснов сообщил в отделе, что уезжает на три дня, а вечером о том же сказал жене.

Жена отнеслась с пониманием — она привыкла к его командировкам, да и, кажется, радовалась им. Трехкомнатная квартира для четырех взрослых людей была тесна, все, особенно по вечерам, мешали друг другу; Чеснов давно уже всерьез не работал дома, а предпочитал, если нужно, задерживаться на службе, где у него был крошечный, зато отдельный кабинет. Впрочем, особых поводов на чем-то сосредоточиться, во что-то погрузиться не появлялось. Последний раз это была докторская, посвященная голоду сорок шестого — сорок седьмого годов в Западной Сибири, которую он защитил пять лет назад. С тех пор работал по мелочам, вполсилы, наскоро, и доклады для конференций и симпозиумов не писал, а лишь набрасывал в виде тезисов, фиксировал кое-какие цитаты, цифры (часто по памяти, не совсем точные), не заботясь, произведет его доклад впечатление или останется незамеченным. Знал по себе: большинство в зале во время чтения дремлют или думают о постороннем. Главное, ради чего на конференции собираются, происходит по вечерам, за банкетным столом.

В день отъезда Чеснов жил по обычному расписанию и лишь за два часа до поезда надел костюм, выходные туфли, уложил во вместительный кейс тапочки, туалетные принадлежности, сменные носки, пару рубашек. Щелкнул замочками, с плохо скрываемым облегчением вздохнул, обращаясь к жене: “Что ж, пора”. Жена для виду засуетилась: “Ой, нужно ведь что-то собрать!” Распахнула дверцу холодильника. “Не надо ничего, — взял ее за руку Чеснов. — Не в тундру, чай, еду”. Чмокнул в щеку (дети были в школе), вышел на площадку, вызвал лифт.

Рядом с домом, в пятидесяти метрах, находился гипермаркет. Десяток касс не позволял создаваться очередям даже в часы пик. И в этот раз Чеснов без проблем купил бутылку дербентского коньяка, палку сервелата, шоколадку, несколько пачек легкого “Винстона”. Пешком дошел до метро. Через сорок минут был на Казанском вокзале. Поезд как раз подали.

Не удивился, увидев в купе Степанова, Ремникова и Зюзькова. Всё это были, как и он, доктора наук, завсегдатаи подобного рода мероприятий.

Поздоровались тепло, но без объятий; несколько натужно обменялись малоинтересными новостями. Дождались, то и дело поглядывая в окно на людную платформу, пока тронется поезд, и, когда тронулся, вынули из портфелей и кейсов бутылки, закуску. Алеша Ремников поставил свои фирменные стальные рюмочки на пятьдесят граммов.

Все они уже посещали тот город, куда их пригласили, представляли, как примут, чего ждать от предстоящих дней. О достижениях друг друга были осведомлены, и разговаривать оказалось, по существу, не о чем. И когда после третьего тоста, в районе Коломны, Зюзьков достал карты, вздохнули с облегчением.

Играли в дурака два на два. Увлеклись, посмеивались, подшучивали над соперниками; выпивать стали чаще. Но спать легли довольно рано и почти трезвыми — помнили, что завтра в восемь утра нужно будет вставать. А в двенадцать — открытие.

Приняли хорошо. Встретили на перроне, посадили в микроавтобус, заселили в центральную гостиницу. Дали отдельные номера. В гостиничном ресторане накормили сытным, с аперитивчиком завтраком.

После завтрака Чеснов полежал на широкой кровати, обвыкаясь в новой обстановке, затем принял душ и побрился, надел белую рубашку, костюм, затянул на горле узел бордового галстука, прошелся обувной щеткой по туфлям. Глянул на себя в зеркало. “Готов”.

Педагогический университет, где должна была проходить конференция, — на другой стороне площади Ленина. Пять минут ходьбы. Чеснов шел медленно, поглядывая по сторонам.

Последний раз он приезжал сюда, во второй по величине город одной из центрально-черноземных областей, два года назад. На такую же конференцию. Тогда она проводилась в девятый раз. В этом году, значит, в одиннадцатый. “А на юбилейную не пригласили”, — слегка обожгла Чеснова обида. Но он тут же вспомнил, что в прошлом году в это время был на конференции по истории российско-абхазских отношений, проходившей в Сухуми, прекрасно провел там почти неделю, и обида погасла.