Я натянуто улыбнулся. Не сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну к роли консорта при царствующей особе.

— Спасибо, — сказала Карен. — Я тоже рада с вами познакомиться. Пожалуйста, проходите.

Карен повела нас по длинному коридору. В доме до сих пор имелись комнаты, в которые я ни разу не заходил, и это была одна из них: длинное помещение, похожее на зал заседаний. Три его стены закрывали вездесущие книжные полки; четвёртая была телеэкраном. Что ж, Карен сама была большим бизнесом; полагаю, ей было необходимо место, где можно устраивать совещания.

Малкольм, в отличие от меня, высоко оценил увиденное.

— «Folio Society»[15]? — спросил он, оглядывая книги — все в твёрдом переплёте и слипкейсах[16].

Карен кивнула.

— Полный комплект — всё, что они когда-либо издавали.

— Великолепно, — сказал Малкольм.

В зале стоял длинный стол с крутящимися креслами вокруг него. Карен заняла место во главе стола и пригласила остальных садиться. Конечно, никому из нас, кроме Дешона, не нужно было пить, а он, похоже, был доволен уже тем, что находится в её обществе.

— Джентльмены, — сказала Карен, — я очень вам благодарна за то, что вы пришли. — Она обвела руками комнату, но, я думаю, имела в виду и то, что находится за её пределами. — Как вы понимаете, я не хочу всё это терять. Как мы собираемся это предотвратить?

Малкольм сидел, положив руки со сплетёнными пальцами перед собой на стол.

— Как я сказал Джейку, Дешон будет ведущим адвокатам — нам требуется человеческое лицо. Конечно, я буду работать за кулисами, равно как и несколько наших помощников в Нью-Йорке. — Он посмотрел на сына. — Дешон?

Дешон был одет в серый костюм с зелёным галстуком; мне с недавних пор стал нравиться зелёный цвет.

— Вы уже поставили «Иммортекс» в известность о процессе?

Я посмотрел на Карен.

— Нет, — ответила она. — Зачем?

— Полагаю, они захотят принять участие, — сказал Дешон. — В конце концов, этот процесс проникнет в самое сердце мечты, которую они продают. Если суд решит, что вы — не Карен Бесарян, что вы — это кто-то новый и не имеющий права на её собственность, «Иммортекс» попадёт в очень трудное положение.

— Я об этом не подумала, — признала Карен.

Дешон взглянул на отца, потом снова на нас.

— Нам следует обдумать ещё один аспект. Пока всё находится в подвешенном состоянии, ваш сын Тайлер наверняка захочет заморозить ваши счета — и судья вполне может это ходатайство удовлетворить. Никакой судья не решится выселить вас из вашего жилища, но вы можете обнаружить, что потеряли доступ к своим банковским счетам.

— У меня есть деньги, — тут же вмешался я. — Мы это переживём.

— Если только кто-нибудь не подаст и на вас в суд, — сказал Дешон.

Я нахмурился. Он прав. Пусть канадцы и не такие сутяжники, как американцы, моя мать недвусмысленно дала понять, что не считает, что я — это по-прежнему я.

— И что же нам сделать? — спросил я.

— Во-первых, — сказал Малкольм, — поймите, пожалуйста, что мы беспокоимся не о наших гонорарах, мы заботимся о вас. И имейте также в виду, что мы всерьёз рассчитываем победить — в своё время.

— В своё время? — переспросил я. — Сколько, по-вашему, это займёт?

Малкольм посмотрел на Дешона, но Дешон наклонил голову в сторону отца, уступая ему слово.

— В гражданских делах, — сказал Малкольм, — вы можете дожидаться, пока в расписании суда откроется свободный слот, или вы можете купить его на аукционе; правительства штатов сейчас таким образом зарабатывают деньги. Я проверил планы детройтских судов. Если вы готовы потратить, скажем, полмиллиона, то получите процесс с полным составом жюри недели через две. Но это будет лишь начало. Если только это дело не будет урегулировано до процесса, нам придётся пройти весь путь до Верховного Суда независимо от решения судьи по делу о завещании. Так или иначе, но дело «Бесарян против Горовица» станет вехой в юриспруденции.

Карен печально покачала головой.

— Я всю свою профессиональную жизнь пытаюсь создать себе имя, но мне бы не хотелось закончить как Миранда, Роу или Д’Агостиньо. — Она помолчала. — Забавно: множество писателей пишут под псевдонимом, но Бесарян — моя настоящая фамилия; я получила её от первого мужа. Роу — это ведь псевдоним, верно?

— Джейн Роу, да, — сказал Малкольм. — Потому что Джейн Доу уже представала перед судом. Её настоящее имя было Норма Маккорви — она сама сообщила его публике много лет спустя. — Он пожал плечами. — По иронии судьбы впоследствии она стала горячей противницей абортов. Немногие участвовали в вечеринке и по поводу победы в процессе «Роу против Уэйда», и по поводу отмены решения по нему.

Карен снова покачала головой.

— «Бесарян против Горовица». Господи всемогущий, ну и способ разрушить семью.

Дешон сочувственно посмотрел на неё.

— Конечно, — сказал он, — необязательно доводить это до суда.

— На сделку я не пойду, — твёрдо ответила она.

— Я это понимаю, — сказал Дешон. — Но мы будем пытаться развалить дело на каждой его стадии. Собственно, мы надеемся сделать это уже сегодня, на предварительном слушании.

— Как? — спросила Карен. — То есть, здорово, если это правда, но как такое возможно?

— Очень просто, — ответил Дешон. Он сцепил руки на столе перед собой, в точности, как его отец. — Верхний Эдем не случайно находится на обратной стороне Луны. То есть, конечно, это замечательное место для пожилых людей, но дело не только в этом. Над обратной стороной Луны ни у кого нет юрисдикции. Когда — как их называют? Кожура?

Малкольм кивнул.

— Так вот, когда кожура умирает в Верхнем Эдеме, — продолжал Дешон, — то не оформляется никаких бумаг — и в частности, не выписывается свидетельство о смерти. А без свидетельства о смерти весь иск Тайлера садится на мель; без него в этом штате нельзя утвердить завещание.

Судьёй, назначенным на предварительные слушания по этому делу, был Себастьян Херрингтон, белый мужчина, который выглядел лет на сорок пять, хотя согласно имевшейся в интернете его биографии ему было за шестьдесят. Мне казалось, что это для нас благоприятно: тот, кто уже прибегал к омолаживающим процедурам, будет симпатизировать позиции Карен.

— Итак, — сказал судья. — Что мы здесь имеем?

Это были предварительные слушания, и пресса ещё не пронюхала про этот процесс; зал суда был пуст, за исключением нас с Карен, двоих Дрэйперов и строгого вида латиноамериканки лет примерно тридцати пяти, представлявшей Тайлера. Она встала после вопроса судьи.

— Ваша честь, — сказала она. — Я Мария Лопес, адвокат Тайлера Горовица, единственного ребёнка писательницы Карен Бесарян, ныне покойной.

У Лопес были короткие каштановые волосы со светлыми прядями. Её суровое, почти орлиное лицо венчал высокий лоб мыслителя.

— Миз Бесарян была вдовой, — продолжала Лопес. — Тайлер и его несовершеннолетние дети — внуки покойной — были единственными наследниками по её завещанию; они также её единственные наследники по закону и естественные получатели её наследства. Кроме того, Тайлер назван душеприказчиком по завещанию миз Бесарян. Тайлер подал прошение от своего лица и от лица своих детей как единственных бенефициаров завещания. Он хочет вступить в права владения её состоянием и просит на это одобрения суда. — Лопес села.

— По-моему звучит как довольно простое дело, — сказал судья Херрингтон, лицо которого было ещё длиннее моего, а подбородок расплющен, словно рожок для обуви. Он повернулся к нам. — Но я вижу, что у нас сегодня в гостях весьма необычное собрание. Кто из вас адвокат?

— Ваша честь, — сказал Дешон, вставая. — Я Дешон Дрэйпер из «Дрэйпер и Дрэйпер»; вы базируемся на Манхэттене, но лицензированы для юридической практики в штате Мичиган.

У Херрингтона был маленький рот, который искривился идеальным полукругом. Он указал на нас троих, сидящих за столом, небрежным взмахом руки.