— Кто такой Том Селлек?

— Вздох, — сказала Карен. По-видимому, она ещё не научилась производить этот звук. — Это один потрясающе красивый актёр; играл в «Частном детективе Магнуме». Когда я была подростком, постер с ним висел у меня над кроватью.

— Я думал, у вас был постер с этим… как его? Который Супермен.

Карен ухмыльнулась.

— И с ним тоже.

Мы не обращали внимания на телевизор, но сейчас там как раз начались спортивные новости.

— О-о-о-о! — сказала Карен. — «Янки» выиграли. Великолепно!

— Любите бейсбол? — сказал я, чувствуя, что в этот раз мои брови приподнялись — при этом я ясно ощутил какой-то рывок. Надо будет сказать Портеру, чтобы он сточил выступ, за который они там зацепляются.

— Ещё как!

— Я тоже. Когда был маленький, хотел быть питчером. С этим не срослось, но…

— Вы, наверное, болеете за «Блю Джейз»?

Я улыбнулся.

— За кого же ещё?

— Я помню, как они выиграли две Мировые серии подряд.

— Правда?

— Ага. Мы с Дароном тогда только поженились. Мы с ним каждый год смотрели Мировую серию. Тазики попкорна, вёдра газировки, все дела.

— И как это было в те два раза, когда побеждал Торонто? Как люди реагировали?

Вставало солнце; его свет начал проникать в окна.

Карен усмехнулась.

— А я вам сейчас расскажу…

Мы пересели с космоплана на лунный корабль — металлического арахнида, предназначенного исключительно для полётов в вакууме. У меня был отдельный спальный отсек, наподобие тех отелей-гробов в Токио. Когда я выбирался из него, то наслаждался невесомостью, хотя Квентин продолжал донимать меня рассказами о лунобусах и других интересных только ему вещах. Если бы он хотя бы бейсболом увлекался…

— Итак, запомните, — объявил нам один из сотрудников «Иммортекс» на третье утро нашего путешествия, — лунная база, где мы собираемся совершить посадку — это не Верхний Эдем. Это частная международная научно-исследовательская и конструкторская лаборатория. Она построена не для туристов, и на ней нет никаких особых удобств — так что не расстраивайтесь раньше времени. Обещаю, что Верхний Эдем понравится вам несравнимо больше.

Я слушал и думал о том, что Верхнему Эдему и правда лучше бы оказаться получше. Конечно, я поучаствовал в виртуальном туре и прочёл все материалы. Но я буду скучать… — чёрт, да я уже скучаю — по Ракушке, по Ребекке, по маме, по…

И да, по отцу тоже. Я думал, он для меня обуза, думал, что я буду рад свалить заботы о нём на другого меня, но оказалось, что меня очень печалит мысль о том, что я никогда больше его не увижу.

Слёзы в невесомости повисают в воздухе. Вот что самое удивительное.

Я встретился с доктором Портером, чтобы обсудить свою проблему с выбалтыванием мыслей, которые я собирался держать при себе.

— А, да, — сказал он, кивая. — Видел такое раньше. Я кое-что отрегулирую, но это довольно тонкая проблема интерфейса между умом и телом.

— Вы должны это починить. Пока сам я не решу что-то сделать, ничего не должно происходить.

— О, — сказал Портер, и его брови ликующе взмыли вверх, — но люди так не работают — даже натуральные, биологические. Никто из нас не инициирует своих действий сознательно.

Я покачал головой.

— Я изучал философию, док. Я не готов отказаться от понятия свободной воли. Отказываюсь верить, что я живу в детерминированной вселенной.

— О, конечно, — ответил Портер. — Я совсем не это имел в виду. Скажем, вы входите в комнату, видите в ней кого-то знакомого и решаете протянуть ему руку для приветствия. Конечно, ваша рука не поднимется немедленно; ведь сперва что-то должно случиться у вас в мозгу, верно? И это «что-то» — электрические изменения в мозгу, которые предшествуют преднамеренному действию — называется потенциалом готовности. Так вот, в биологическом мозгу потенциал готовности наступает за 550 миллисекунд — чуть больше половины секунды — до того, как ваша рука начинает двигаться. На самом деле неважно, какое именно преднамеренное действие вы совершаете: потенциал готовности в мозгу наступает за 550 миллисекунд до начала моторных реакций. Пока понятно?

— Ага, — сказал я.

— Только вот ничего не понятно! Видите ли, если вы просите людей явным образом обозначить момент, когда они принимают решение что-то сделать, они сообщают, что эта идея посетила их где-то за 350 миллисекунд до начала моторных реакций. Один учёный по имени Бенджамин Либет доказал это много лет назад.

— Но… это ведь явно погрешность измерения, — сказал я. — Ну, то есть, вы же говорите о миллисекундах.

— Не обязательно. Разница между 550 миллисекундами и 350 — это пятая часть секунды: это довольно существенная продолжительность, которую легко измерить с высокой точностью. Этот базовый эксперимент с 80-х годов был повторен многократно, и эти данные надёжны как скала.

— Но они не имеют смысла. Вы говорите…

— Я говорю, что наши представления о том, какой должна быть последовательность событий, и то, какова она на самом деле, не согласуются. Интуитивно мы думаем, что последовательность должна быть такая: сначала мы решаем пожать руку старине Бобу, потом наш мозг, во исполнение этого решения, начинает посылать сигналы руке о том, что он хочет совершить рукопожатие, и после этого наша рука начинает подниматься. Так ведь? Но на самом деле происходит следующее: сначала мозг начинает посылать сигналы о том, что хочет рукопожатия; потом вы осознанно принимаете решение пожать руку старому другу; и лишь затем ваша рука начинает двигаться. Мозг начинает движение по дороге к рукопожатию до того, как вы примете осознанное решение его совершить. Ваше осознанное мышление перехватывает руководство действием и убеждает себя, что это оно его инициировало, но в реальности оно лишь зритель, наблюдающий за действиями вашего тела.

— То есть вы и правда утверждаете, что свободы воли не существует.

— Не совсем. Наше сознательное мышление обладает свободной волей наложить на действие вето. Действие начинается за 550 миллисекунд до того, как что-либо придёт в движение. Двести миллисекунд спустя действие, которое уже началось, привлекает внимание вашего осознаваемого «я» — и у него есть 350 миллисекунд на то, чтобы нажать на тормоза прежде, чем что-либо произойдёт. Сознание не инициирует так называемые «преднамеренные действия», однако может вмешаться и прервать их.

— Правда? — сказал я.

Удлинённое лицо Портера энергично закивало.

— Вне всякого сомнения. Если подумать, каждый наверняка испытывал что-то подобное: вот вы лежите в постели, спокойный и расслабленный, потом смотрите на часы и думаете: вообще-то уже пора вставать, уже поздно, я могу опоздать на работу. Вы можете подумать так полдюжины раз или больше, и вдруг, внезапно вы и правда встаёте — действие началось до того, как вы осознали, что наконец-то всерьёз, окончательно решили подняться с постели. А всё потому, что вы не принимали этого решения сознательно; ваше подсознание приняло его за вас. Это оно — а не осознаваемый вы — решило раз и навсегда, что действительно пришло время собираться на работу.

— Но у меня не было такой проблемы, когда я был в натуральном теле.

— Это благодаря малой скорости химических реакций. Но ваше новое тело и новый мозг работают на электрических, а не химических скоростях, так что механизм вето иногда вступает в игру слишком поздно для того, чтобы успеть сделать то, что должен. Но, как я сказал, я это могу отрегулировать. Простите, мне для этого нужно оттянуть кожу у вас на затылке и вскрыть вам череп…

Наконец, настало время возвращения домой. И когда я добрался до своего дома в Норт-Йорке, мне уже не терпелось снова увидеть мою любимую рыжую ирландскую сеттершу.

— Ракушка! — позвал я, входя в дверь. — Сюда, девочка! Я дома!