Паша прочитал все, что давала библиотекарша, и еще выпросил словарь иностранных слов, который быстро изучил от “а” до “я”. Андрей интересовался биологией и был счастлив, когда ему предложили сверх детгизовских изданий случайный том “Жизни насекомых” Фабра. Однако читать про насекомых долго не пришлось. Фа-Фу нашла книгу при очередной проверке тумбочек. Книга открылась на подглавке “Спаривание у ос-помпилов”. Заведующая разгневалась, потребовала, чтобы Маша сама отнесла Фабра в библиотеку, и напомнила:

— “Детгиз”, и ничего больше.

Андрей побледнел от злости и, скосив глаза, выдавил сквозь сжатые зубы вслед уходящей Ф. Ф.:

— Сама спаривается с кем хочет, а про насекомых нельзя...

Мальчик готов был расплакаться с досады, и Маша решила повременить, не выполнить приказания. Право его читать Фабра для нее было бесспорным.

А про Фаину Фоминичну известно: у нее часто бывает поздний ужин с жареной курицей и бутылкой вина, на который приглашается либо шофер с продуктовой машины, либо, если шофер в отъезде, бухгалтер курортной конторы. Жила Ф. Ф. тут же, в одном корпусе с детьми, персонал, особенно ночные дежурные, был в курсе. Но что дети знают, да еще говорят об этом — это уж слишком.

Недостаток педагогических навыков у Марии Николаевны искупался правдивостью и чувством справедливости. Дети уважали ее, а полюбили не сразу. За что полюбили? За материнское, домашнее, семейное, что было в ней и чего им так не хватало. Она была ласкова, мягка, но именно поэтому на ее дежурство приходилось больше всего озорства и безобразия.

Маша не могла обращаться с ребятами так, как хотелось заведующей Команда, устрашение были ей чужды. И все же временами она срывалась на крик.

Няня Фрося рассказала, что прежняя воспитательница старшей группы постоянно жаловалась на ребят заведующей, и однажды, когда Ф. Ф. лишила писем пятерых провинившихся, на воспитательницу накинули одеяло, втащили в комнату и побили. “Не так сильно, однако больно”.

Как-то вечером надолго погас свет, и Маша начала пересказывать ребятам только прочитанную книгу о войне, роман Ванды Василевской. Война была их главным интересом, но, кроме единственной газеты, приходившей с опозданием, да изредка коротеньких киновыпусков с боевыми эпизодами, они ничего не знали. Кончился пересказ романа. Мария Николаевна стала забегать в библиотеку — посмотреть журналы, газеты. Из очерков, заметок и сводок она составляла подобие документальных рассказов, дополняя факты догадками и выдумкой. Ребята дорожили этими рассказами.

Строевой порядок теперь наводил Жарбиц:

— Тише вы, а то Мария Николаевна не будет рассказывать!

Как-то Маша принесла в интернат письмо мужа. Он описал свой переход из одной части в другую под прицельным огнем. Она читала, дети слушали замерев. Немец-минометчик стрелял по смелому советскому офицеру. Николай Пылаев шагал по лесной опушке, не хоронясь за деревьями, а немец не жалел мин, чтобы убить заносчивого капитана. Мины рвались то впереди, то сзади. Николай иногда ложился, но, отряхнув землю, опять шел по опушке...

Ребята были в восторге, Маша гордилась мужем, однако, перечитав письмо дома перед сном, заплакала — Николай не думал о ней, о детях, так страшно и бессмысленно рискуя.

Для ребят война была сплошь героическими поступками, пренебрежением к смерти, победами в боях, справедливой местью. Жестокость ее им была неведома. Для них войне и следовало быть такой — легче ждать победы, возвращения домой, встречи с родителями. Маша знала по себе, что и женщинам с детьми, солдаткам, измученным ожиданием, лучше не думать о жестокостях и ужасах войны.

Маше хотелось, чтобы дети понимали, что значит справедливая война, отечественная война, Родина и право защищать свою страну от захватчиков. Она читала детям и те места из писем мужа, где он описывал красоту русской природы, зимнего леса, запорошенного снегом, а рядом — опаленный огнем березняк, копоть на снегу, кровь на снегу, следы боя, следы смерти. Но это они слушали не так внимательно, как описание боевых эпизодов.

Маша стремилась пробудить в детях чувство любви к Родине, к своей земле, она вспоминала и читала им Пушкина, Тютчева, Есенина, Блока. Как-то попросила ребят написать страничку под названием “Что значит для меня Родина”. Сопротивлялись:

— Сочинения пишут в школе.

— Не сочинение, а мысли, размышления

— А что это такое?

— Будет конкурс, кто лучше напишет.

— А премия будет?

— Кусок сахару!

— Сами выберете, кому присудить премию.

— А кто даст сахар?

— Достанем!

Брюзжали, спорили, посмеивались, но сели писать. Через три дня отдали свои листки. Лучшими признали “размышления” Паши Букана, который написал: “Моя Родина — планета Земля. Я родился на Земле и хочу, чтобы на ней всем жилось хорошо и спокойно”. Понравилось и написанное Люсей Лисичкой: “Теперь моя Родина Алтай. Здесь на мягких горушках растет дикая клубника. В лесу, в самой чаще, водятся медведи и другие звери, но они никого не трогают. Однажды я встретила медведя, он посмотрел на меня ласково и ушел в лес. Когда кончится война, я попрошу папу поселиться здесь навсегда”.

Отец Люси погиб, об этом знали Фаина Фоминична и Маша. Мать просила не говорить девочке, скажет сама, когда сможет приехать.

Шли жестокие бои на Волге. Наши войска в ноябре окружили противника под Сталинградом, немцы рвались из кольца, мы не давали прорваться. Ребята расспрашивали Машу, но она не знала ничего, кроме сводок Совинформбюро. Смотрели вместе по карте, висевшей на стене, предполагали, фантазировали. Ждали новостей со Сталинградского фронта.

Близился новый, 1943-й год.

Фаина Фоминична обещала елку из лесу. Но как ее убрать? Украшений нет, не из чего их делать. Маша объявила: пусть каждый сделает хоть одну игрушку, из чего сможет, она тоже сделает. Ворчали и ныли, потом принялись копошиться и возиться с какими-то лоскутками и бумажками.

Тридцать первое декабря. Елка стоит в комнате для занятий. Она стройна, свежа и пушиста, Мария Николаевна хотела бы ничего на нее не вешать. Игрушки сделаны, трудились больше девочки. Но какие жалкие это игрушки! Ничего блестящего, яркого. У кого-то были собраны конфетные обертки — фантики. Ими обклеены спичечные коробки с петлей из нитки. Люся Лисичка, самая припасливая, отдала блестящую брошку и две серебряные обертки от шоколада, присланного мамой. В одну бумажку завернули пластмассовую зверюшку, другой обклеили картонную звездочку. Жанна повесила на елку красные бусы.

Матрена Михеевна вытащила из-под кровати фанерный баул, полный цветных лоскутов и ниток, достала из-за икон сверток красивых оберточных бумажек, “бери, что надо”. Три связанные спицы стали основой пятиконечной звезды. Маша оклеила звезду с одной стороны синей бумажкой с золотыми буковками, названием кондитерской фабрики, с другой — красной блестящей бумагой

Когда начали украшать елку, мальчики принесли свои поделки. Даже во всем отстающий Вова Копылин сложил из бумаги кораблик, написал на борту: “Красный Дрыдноут”. Паша Букан сделал из желтой тетрадной обложки маленькую книжечку, сшила ее Рита, он не сумел, а на обложке вывел малюсенькими буквами: “Книга про Войну”.

Жгучий интерес у ребят вызвала игрушка, сделанная Андреем Жарбицем. Тряпичный человечек, величиной с детскую варежку, с большой головой, обтянутой белым лоскутом, две пуговицы — черная побольше, коричневая поменьше — изображали глаза. Косая челка и усы-капли, нарисованные чернилами, указывали — это Гитлер. Из-под усов висел уголком красный лоскуток — язык. Человечек был повешен на веревке, затянутой петлей на шее.

Дети долго рассматривали игрушку, переговариваясь, спрашивая Жарбица, и он снимал веревку, чтобы показать: петля сделана, как полагается на виселице. Андрей хотел, чтобы “Гитлер” висел на верхних ветках, на самом видном месте. Маша этого не хотела. Детские воспоминания о рождественской елке — веселом, чистом празднике — поднимались в ней. В игрушке Жарбица было какое-то осквернение новогодней елки.