Чиж был одним из первых российских исследователей, работавших в основанной в 1879 году психологической лаборатории Вильгельма Вундта (1832–1920). Подход немца Вундта отличался от французской традиции, в которой «искусственному» эксперименту в лаборатории предпочитали «эксперимент, поставленный природой», — болезнь⁴⁰. Болезнь «выключала» одни психические функции, обнажая работу других. Она могла быть как природной, так и вызванной гипнозом или сильно-действующими веществами. Такие «эксперименты с животными или загипнотизированными людьми» считались единственными «истинно объективными»⁴¹. Вопреки французской традиции, Вундт отказался от использования гипноза как инструмента психологического исследования. Он более всего доверял методу интроспекции — контролируемого самонаблюдения. А поскольку самонаблюдение под гипнозом невозможно, тот и не мог быть надежным и объективным методом. Вундт оборудовал свою лабораторию приборами вроде кимографа или хроноскопа и стал измерять время, требовавшееся на выполнение реакций на разные стимулы⁴².

Но учеников Вундта интересовал не только и не столько чисто формальный показатель — время реакции, сколько моральные оценки поведения. В то же время, когда Чиж экспериментировал с наркотиками в Петербурге, американский ученик Вундта, Джеймс Мак-Кин Кеттелл, по другую сторону Атлантики пробовал самые разные стимулы — от гашиша до шоколада⁴³. Другой ученик Вундта, немец Эмиль Крепелин, до этого бывший ассистентом в психиатрической клинике Флехсига, также проводил эксперименты с наркотиками. Несмотря на свое недоверие к гипнозу, Вундт не возражал, когда Крепелин предложил «расширить программу своих исследований с наркотиками, кофе и чаем, чтобы измерить психические реакции психиатрических пациентов и получить лучшее представление о психологических изменениях». А когда для Крепелина настало время покинуть лабораторию, Вундт подарил ему некоторые из своих лабораторных приборов⁴⁴.

В свою очередь, Чиж провел в лаборатории Вундта серию ортодоксальных экспериментов со временем простой и сложной реакции — на самом себе и своих коллегах-стажерах. Он подверг этим экспериментам и пациентов психиатрической клиники, — чтобы выяснить, насколько время их реакции отличается от времени реакции здоровых испытуемых. Чиж надеялся на то, что с использованием лабораторного эксперимента в психиатрии начнется новая эра. С легкой руки Вундта, экспериментально-психологические лаборатории распространились по Европе и Америке: в 1894 году их уже насчитывалось 32⁴⁵. Экспериментальная психология была привлекательна для психиатров не только своим сугубо научным имиджем, но и возможностью разнообразить больничную рутину. Сложные аппараты, сделанные из меди и электрических проводов, придавали манипуляциям психиатров ауру научности и увеличивали престиж их занятий. С их помощью душевная жизнь пациентов превращалась в «психические функции», которые можно было измерить. Психиатры, начиная с Крепелина и Чижа, надеялись, что подобному анализу можно подвергнуть не только психику, но и нравственность пациентов. Работая у Вундта, Крепелин писал «общее и систематическое сочинение об истоках морали». Этим же диктовался выбор предметов исследования — таких, например, как работоспособность и влияние на нее алкоголя, наркотиков и утомления. Крепелин включил работоспособность в список основных личностных черт и рассматривал собственные исследования в этой области как важнейший вклад в психологию⁴⁶.

И все же конечные цели Крепелина и Чижа были разными. Конечной целью немецкого психиатра был пересмотр системы душевных болезней. С помощью психологических экспериментов он надеялся выяснить базовую структуру заболевания и тем самым дать прочные основания для классификации. Постепенно Крепелин действительно создал свою собственную классификацию (нозологию), которая, с теми или иными оговорками, была принята всеми психиатрами и легла в основу современных систем. Это он ввел категории маниакально-депрессивного психоза и раннего, или преждевременного, слабоумия (<dementia ргаесох), без которых невозможно представить сегодняшнюю психиатрию. Хотя Крепелин постепенно остыл к психологическому эксперименту и целиком отдался клиническим исследованиям, его идея о психологической структуре душевных заболеваний нашла многих последователей, в том числе в России⁴⁷.

Напротив, Чиж не собирался пересматривать психиатрическую классификацию. Более того, он так никогда и не принял введенную Крепелином категорию раннего слабоумия. Его питали иные надежды: путем сравнительного изучения душевнобольных, преступников и «нормальных» людей выяснить основания морали. В своих ранних исследованиях с гипнозом и наркотиками он стремился доказать, что душевнобольные и преступники отличаются слабым развитием нравственного чувства и воли. У душевнобольных из клиники Флехсига он с помощью лабораторных экспериментов «обнаружил» замедленную, по сравнению со здоровыми людьми, реакцию и малый объем внимания. Столкнувшись с неожиданным для себя фактом, что больные прогрессивным параличом реагируют на знакомые стимулы гораздо быстрее здоровых, Чиж тем не менее не растерялся, объяснив это тем, что ассоциации, совершающиеся без участия внимания, требуют меньше времени⁴⁸.

Иными словами, в отличие от Крепелина, Чиж искал не дифференциальный диагноз, а «общий фактор» душевной болезни. Его интересовали не вариации, а степень, или глубина заболевания. Он писал, что, выбирая пациента для исследования, совершенно отвлекается от формы душевной болезни: «на этой стадии душевнобольной интересует меня только степенью развития заболевания. <…> Я исследую данные патологические состояния, а не формы болезни». Свое предположение о том, что моральное чувство главенствует над всеми другими психическими процессами, включая оценку времени, Чиж подтвердил в эксперименте на себе. Перед тем как лечь спать, он давал себе задание проснуться в определенное время и всегда просыпался несколько ранее назначенного часа. «Быть всегда раньше, никогда не опаздывать» — эта черта характера сохранялась у Чижа, по его мнению, даже во сне; она же делала его отличным испытуемым в вундтовских экспериментах⁴⁹.

Дисциплинированность и пунктуальность Чижа способствовали его карьере. По возвращении в 1885 году в Россию он был назначен главным врачом психиатрического отделения больницы им Св. Пантелеймона в Петербурге. Там он открыл психологическую лабораторию наподобие вундтовской, оснастил ее привезенными из Лейпцига аппаратами и приступил к проведению экспериментов. Своим оппонентам, которым идея измерения психических процессов казалась невыполнимой, он отвечал словами Платона: «всё прекрасное трудно»; психометрию же он находил прекрасной. Имя Чижа (иногда в фонетической транскрипции Woldemar von Tchisch) упоминалось в психологической литературе того времени вместе с именами самого Вундта и его учеников — Дондерса, Экснера и других⁵⁰. Избранный приват-доцентом по кафедре судебной психиатрии Петербургского университета, Чиж предложил использовать психологический эксперимент в судебной экспертизе. Он также первым в России применил подобный эксперимент в тюрьме, найдя у преступников «узкий объем внимания». Именно это, по его мнению, в сочетании с «отсутствием морального воспитания и нарушениями нравственного чувства», и вызывало преступное поведение⁵¹. Вскоре Чиж получил кресло профессора в университете Дорпата (только что переименованного в Юрьев). Его предшественником по кафедре психиатрии был Эмиль Крепелин, который вынужден был уйти в отставку из-за националистической политики российского правительства. Профессора-иностранцы должны были присягать на верность российскому императору; отказавшихся это сделать увольняли. Карьера немецкого психиатра, однако, не пострадала, так как он уже был приглашен возглавить кафедру в Гейдельберге⁵².

Чиж унаследовал не только кафедру, но и лабораторию Крепелина, на базе которой стал читать курс физиологической — или вундтовской — психологии. Вскоре он начал кампанию за то, чтобы ввести этот курс в программы всех медицинских факультетов. Надо сказать, что приоритет во введении лабораторного психологического эксперимента в России принадлежал психиатрам. Уже в 1867 году профессор Медико-хирургической академии в Петербурге И.М. Балинский закупил для открытой им психиатрической клиники аппаратуру для психофизических и психометрических опытов, а в 1885 году В.М. Бехтерев основал лабораторию при психиатрической клинике в Казани. В Москве профессор психиатрии С.С. Корсаков на свои средства начал приобретать приборы для психологических экспериментов с 1889 года, и лаборатория там была основана в 1895 году (тогда же британский психолог У. Г. Р. Риверс впервые продемонстрировал своим коллегам эксперименты на время реакции, которые он предлагал применить не только к здоровым взрослым, но и к детям и душевнобольным)⁵³. Первым директором Московской лаборатории стал А.А. Токарский (1859–1901), вкладывавший в лабораторию собственные средства; на его сбережения издавались «Записки» лаборатории (всего вышло 5 выпусков). Это учреждение даже называли «психологическим институтом, устроенным по западноевропейскому образцу»⁵⁴.