— Спрашиваешь! Да их у нас нарасхват разбирают, — отвечает довольная Сонька. — На счастье! Хочешь, тебе подарим?

— Хочу, — отвечает серьёзно Николас. — Только мне нужно лучшую. Я всё-таки ваш любимый дядя, и, между прочим, единственный, мне подавай всё самое-самое.

И тут мои девицы переглядываются, одновременно краснеют и лезут каждая в свой шкаф.

Машка извлекает крошечного тряпичного зайца, чуть больше моей ладони. Когда-то он был тем, что можно было назвать мягкой игрушкой, но прожил с моими девочками почти с первых месяцев их, да и собственной жизни. Можете представить, сколько раз мне приходилось его стирать, зашивать, перебивать заново наполнителем, подкрашивать или вовсе заменять глаза… Мои девахи ни за что не соглашались с ним расстаться. Я-то думала, они его давно выбросили, а он, оказывается, живёхонек да ещё расцвечен цветными заплатками настолько, что почти не виден родной мех, потёртый донельзя. Маленький, но боевой заяц обряжен в джинсовые штаны на самых настоящих помочах. В уши, окончательно потерявшие первоначальный цвет, должно быть, вставлена проволока, потому как торчат очень уж воинственно; к лапке привязана какая-то палочка.

— А это что? — спрашивает Николас несколько ошарашено. И не удивительно. Это только девочки не видят, что от их брутального зайца так и полыхает. Причём не моей аурой, не зелёной… Золотой.

— Жезл, — торжественно заявляет Машка. Она же ауры не видит, думает, дядюшка сражён самим зайцем наповал. — Это костяной жезл. Мы его сами сделали из куриной косточки. Чтобы был… — и она снова краснеет, — как у Некроманта из Дьяблы. Ну, совпало так, честное слово! А раз у нас заяц-некромант — значит, тебя он тут и дожидался всё это время.

Сказать что Николас в ступоре — ничего не сказать. Молча он берёт игрушку. Соня, наконец, извлекает из шкафа бархатную чёрную ленту.

— Вот, — говорит она тожественно, — моя любимая. Я её как на голову повяжу вместо ободка — красивая становлюсь необыкновенно. Ты ж у нас тоже… В общем, это тебе и зайцу. Зайцу и тебе.

И начинает завязывать ленту бантом на шее зайчишки, не замечая, что Николас до побеления стиснул челюсти.

— Подожди, — говорю, дождавшись готовности банта. — Давай уж и я добавлю.

Пусть ваш дядя немного придёт в себя, девочки. Пусть опомнится. Слишком много любви не бывает, но когда получаешь её вот так сразу, и вроде бы ни за что — на усвоение нужно время.

Я деликатно вытаскиваю из его почти намертво сжатых пальцев игрушку и иду в зал.

Серебряной канителью я вышиваю на одном их хвостиков чёрной ленты латинское N. Николас. И берусь за другой кончик. Анна подсаживается рядышком на край дивана и внимательно следит за мной. Когда я почти дошиваю вторую букву и собираюсь уже заправлять на изнанке нитку, чтобы потом обрезать, проекция вдруг говорит:

— Не всё. Ты же не доделала!

Я смотрю на готовую литеру, поблескивающую серебром на чёрном, и продлеваю верхний загиб вензеля отвесно вниз. И завожу крючочек вправо. Получаю латинскую M. Маркос. Мага.

И почему-то у меня ощущение правильности того, что я сейчас делаю. Николас и Маркос. Всё правильно. Они должны быть вместе. И снова друг друга чувствовать на расстоянии. Как мои девочки.

Вздохнув, Анна отбирает у меня зайца. Чмокает его в лоб и прижимает к щеке.

— Не думай об этом, — говорит. — Что нужно было, то и сделала. А зачем — мы ещё увидим.

И возвращает игрушку Николасу, который тут же рядом притулился на корточках и, оказывается, наблюдал за моей работой тихо, как мышь. Большая такая смирная мышь, чёрнокудрявая и черноглазая. Сейчас она бережно оглаживает буквы пальцами и смотрит на зайца, как на невиданное чудо. Тот совсем скрывается в большой мужской ладони.

Чему-то улыбаясь, Николас замедленно поднимается и уходит в сторону кухни. Слышно, как в ванной плещется Рикки и к нему просятся щенки.

— Видали? — шёпотом говорит Сонька. — А чего это он?

Я прижимаю палец к губам. Машка смотрит вслед дядечке, и губы у неё дрожат.

— Чего-чего, — говорит жалостливо. — Побудь столько лет одна…

Мне хочется сказать: да разве он был один? Вокруг него постоянно кто-то толчётся; у него и друзья, и подруги, и бизнес, и прислуги полон дом… А потом понимаю: всё правильно Машка уловила. Родного человека, значит, рядом не было. Даже такого, о котором скажешь: свой своему — поневоле рад. Вот почему он пришёл в такой щенячий восторг, когда распознал во мне толику от некромантовской ауры: он наконец встретил свою.

Николас появляется из кухни, как ни в чём не бывало.

— Ну, зайцы, — говорит жизнерадостно, — такого королевского подарка я в жизни не получал! — Расцеловывает девчонок в макушки. — Добавляет: — Удивительные вы существа с вашими мамами… Теперь моя очередь.

Активно пересматривает кармашки прихваченного с кухни рюкзака.

— Где же это… Знаешь, родственница, пусть тебя это не удивляет, но по старой привычке я иногда поступаю, как мой ненаглядный братец. Только мои игрушки не совсем такие. А, вот оно, то, что нужно.

Из узкого длинного кармашка вытаскивает длинный узкий предмет в кожаных ножнах, и я даже спиной чувствую как загораются у девчонок глаза. Небрежным движением Ник стряхивает ножны на диван. В руках у него остаётся… нож, но какой-то странный: словно сплошь отлитый — и рукоятка, и лезвие — из какого-то странного материала цвета слоновой… кости.

— Костяной нож, — поясняет Николас гордо, между прочим, не мне, — и если кто его попробует вытащить без моего разрешения — берегите пальцы, он церемониться не будет. Одного-двух точно недосчитаетесь. Я серьёзно, зайцы. Если захотите — я вам потом таких штучек тоже наделаю, это для меня всё равно, что ваши чучундрики. Но нам сейчас нужно не это.

Он откручивает навершие-шишечку наборной ручки и с заметным усилием стягивает с рукоятки два простых гладких кольца.

У меня в душе зарождается смутное подозрение. И Ник смотрит на меня предостерегающе. Что поделать, я привыкла ему доверять и потому молчу. Человеку, который вытащил тебя из-под лавины, как-то хочется верить.

Каким-то образом Николас укорачивает рукоятку, запрятывает нож обратно и выразительно глядит на девочек. Показательно щёлкает пальцами. И край кармана сливается воедино со стенкой рюкзака. Правильно. На его месте я бы тоже подстраховалась.

— Так. Идите сюда, — командует он девицам. И протягивает каждой зажатый кулак. — Хлопайте.

Они от души вмазывают ему ладонями. Получается два громких энергичных шлепка. Николас разжимает кулаки — на одной ладони у него золотое колечко со змейкой из крошечных изумрудов, на другой — такое же, но с аметистовой.

— Ага, — говорит он озадаченно. Очевидно, результат не совсем тот, какой он ожидал. — Ну, да ладно, берите. Отдарок за подарок.

Стоит ли говорить о том, что кольца приходятся впору?

— И не снимайте, — замечает Ник. — Впрочем, первое время и не получится. Всё, зайцы-побегайцы, разбегайтесь-ка вы спать.

— А… — начинает Сонька.

— А ты нам ещё не рассказал… — подхватывает Машка.

— А я сплю здесь, — Ник решительно хлопает по дивану. — И немедленно. Потому что даже небольшой расход магии требует восполнения, а я ещё не заправлен до конца. Значит, так, девочки. Слушайте, как со мной правильно обращаться. Пока я сонный и голодный — никаких просьб и жалоб, я буду просто страшен во гневе. Высплюсь и поем — и просите о чём хотите. Поняли?

— По-оняли!

И, захихикав, девицы скрываются в детской.

— Почему ты спишь здесь? — растеряно спрашивает Анна. — Я хотела тебя в свободной комнате поселить…

Это же я собиралась сказать только что!

— Нет, родственница, та комната не подходит. Это место я уже опробовал, — Ник ещё раз, только потише, хлопает по сиденью дивана. — И котяра ваш ко мне не просто так прыгнул, здесь хорошее излучение идёт. Жаль только, что третий этаж, но всё равно перепадает немало. А свободную комнату выделим Иве.

Почему это? — хочу спросить, но вдруг спохватываюсь. Мало того, что Анна уже начинает серьёзно комплексовать, я её ещё из «собственной» спальни выселю… Ладно, немного потерплю, а потом мы всё-таки этот вопрос решим. И говорю совсем о другом.